По следам луны

      Ни кафе, ни ресторана, ни билетов, ничего так и не было. И это вообще никак не отзывалось в Минхо. Даже не чувствовалось расстройства. Единственное, что вцепилось грязными когтями и не отпускало: отсутствие Чана рядом. За канувшие куда-то в водоворот обыденности несколько недель Бан Чана становилось всё меньше. Теперь Минхо засыпал всегда один, просыпался раньше, но не смел разбудить не очень хорошо выглядящего Чана. У него уже жгло руки из-за того, как сильно прикоснуться хотелось, но будто это обернулось непозволительной роскошью. Привычные ритуалы продолжались: приготовить завтрак; собрать еду с собой; посидеть на коленях возле постели, лишь бы рассматривать такое знакомое и неузнаваемое одновременно лицо; отправиться на работу. Более не приходилось согревать мысль об отпуске, совместном выходном или хотя бы времени вместе, поэтому Ли загружал себя работой. Начинал задерживаться до поздних часов, разбираясь с бухгалтерией и налогами, и каждый раз просто ожидал звонка, желал услышать обеспокоенный голос. Сетовать на всё происходящее не было возможности. Большие деньги всегда зарабатывались тяжёлым трудом и жертвами личных жажд, глупым Минхо не был. Пусть с клиникой ему помогли когда-то родители, достаточно много средств на то, чтобы она начала приносить хороший доход, вложил именно Бан Чан. Это откликалось в душе чем-то определённо неприятным, будто обязанность какая-то на плечах лежала, но при этом и благодарность жила. К тому же ему Минхо мог незаметно возвращать потраченные средства, а вот родители брать отказывались даже маленькие суммы. Отец и вовсе предупредил, что если Ли свой рот откроет вновь по этому поводу, то перестанет с ним общаться — в какой-то степени мужчина считал это крошечным подарком. Малой частью того, что мог дать, показать свою любовь, хоть и не являлся кровным родственником. То, что сами они не бедствовали никогда, дало возможность их единственному сыну продолжить жить, открыв новый путь. Разрушение будущего в сфере танцев и хореографии почти поставило крест на Минхо в своё время, а клиника стала спасением.       Из-за этого Ли и к Чану не приставал, пусть и до дрожи хотел просто побыть рядом, поболтать о глупостях или прижаться близко, ведь начинал скучать по привычным мелочам. Работа была важна, конечно. Помимо денег, на которых современная жизнь и строилась, Бан Чан просто обожал свою деятельность, даже когда она начинала высасывать из него все соки. По предположениям самого Минхо близился конец сдачи стороннего заказа, что немного согревало, потому что обнажалась вероятность стать наконец ближе. С этими мыслями проходил каждый новый день, рутину которого разбавлял маячащий Хёнджин, у кого не хватало времени на подышать, а он ещё и таскался к Ли, раздражая сиянием своего довольного лица. Но Минхо просто радовался за друга, ведь у того всё протекало спокойно и хорошо, пожалуй, впервые на памяти. На самом деле, окунаясь в прошлое, удалось распознать и желание провести время так, как когда-то было. Тот факт, что Минхо не виделся с Феликсом порядка нескольких месяцев, начал пугать и напрягать, а ведь ещё не так давно они замечательно проводили часы вместе и могли просто выбраться куда-то за покупками, пообщаться. Из-за командировок Чана такое происходило часто: замыкался в себе, тяжело выходил на контакт, хотя и причин этому не понимал. Сейчас же просто жалел и испытывал необъятную тоску, да только проявить себя боялся. — О чём задумался? — Хван подсел на соседний стул и проследил за взглядом Ли, уставившимся в окно, где по стеклу хлестал безжалостный дождь. Уютное кафе прятало их от непогоды. — Хён? — О тленности бытия, — усмехнулся Минхо. — Так, говоришь, скоро новый журнал выйдет с нашим солнечным мальчиком? — Ага. Он показал мне фотографии некоторые, — нос недовольно вздёрнулся. — И что у тебя с лицом? — Мне не понравился результат, — Ли закатил глаза. — Да что? Реально плохо. Фотошопом убрали его веснушки! Ещё и одежда, развратная… — А Ёнбок-и что говорит? — обожал Минхо называть друга именно так, даже если по первости тот сопротивлялся и просил с ним не пытаться милашничать. Делал вид неприступного и холодного, а после обернулся настоящим ласковым солнцем. Для всех, но не для Хёнджина. Того Феликс порой пытался спалить своим же пламенем, когда не был готов уступить. — В восторге, — Хван смял салфетку в руке, — собирается ещё вес сбросить. Хочет, чтобы в следующий раз ключицы более явно выделялись.       Проскулив от досады озвученного собой же, Хёнджин уронил голову на стол и приложился звучно лбом об его поверхность, на что Ли засмеялся нервно. Бережно прикоснулся к сухим чёрным волосам друга и осторожно вплёл в них пальцы, дабы добраться до кожи головы и слегка помассировать, успокоить. Отозвались на эти действия довольным, почти неслышным стоном, пока сам Минхо впитывал в себя чужое тепло, наслаждался. Он определённо не хотел так, как было у Хёнджина и Феликса. Но при этом немного завидовал, самую малость, ведь их отношения были живыми. Да, неадекватными, но хоть с яркими искрами, каких сам Ли уже и припомнить не мог. Постепенно принимать начинал, что переставал скучать по Чану в целом, а лишь тревожился из-за тех вещей, которые терялись в его отсутствие. Однако стойко ощущал в себе холод того огня, что раньше позволял распалять угасающую близость в мелочах. Думал, что ему надоело тащить на себе чувственную сторону отношений. Вёл себя на публику по одному сценарию: задорно, игриво, не воздерживался от грубоватых и пошлых шуток; а дома становился другим. Таким, каким и являлся на самом деле, однако не собирался демонстрировать это всем. Переизбыток нежности ему девать было некуда, поэтому он делал всё, лишь бы Чану доставалось ласковое пламя. Сейчас и на это сил не хватало, словно эта самая нежность умерла внутри, ведь её и не пытались спасти, хотя Чан знал важность внимания для Минхо. Тяга к касаниям по-прежнему жила, только теперь её одними мыслями затоптать удавалось. Ухватывался Ли за ночные объятия, которые в уставшем состоянии дарил Бан Чан, и твердил себе, что пока это их максимум. Не хотелось секса, а вот поцелуев, ласк, прикосновений — до сжатых челюстей желалось. Однако за последние два года подобного становилось всё меньше и меньше, не ускользающая далеко история со срывом напоминала об этом: неужели только пагубными и грязными путями можно заполучить желаемое? Бан Чан ведь всё знал. Лишь интерпретировал в секс, но был осведомлён, как же сильно влияло его внимания, слова, комплименты на Минхо. Молчание стало новым спутником в привычной жизни — Ли был уверен, что скоро свыкнется и с этим моментом. — Кстати, — Хёнджин оторвался от столешницы, начиная засыпать из-за разросшихся в нежности ласк, в чём себя утапливал Минхо, отделяя хотя бы часть, — на днях пришлю эскизы. Я долго не мог в вашу концепцию запихнуть вас, но, как мне кажется, получилось неплохо.       С изумлением Минхо уставился на друга и заморгал. Не понимал, о чём же речь шла. Хёнджин смотрел на него в ответ тоже ошарашенно. Понимал, что Ли уже всё забыл. Только не мог отвести взгляда от похорошевшего лица. Набранный вес действительно украшал, даже цвет кожи улучшился, пусть всё равно было заметно то, что тело не восстановилось полностью. Карие глаза, казалось, сияли. И Хван даже представить не мог, что именно дарил эти огоньки радости — сам он. Беззастенчиво любовался, подмечал возрастные изменения и спрятанные за корректорами синяки под тонкой кожей лица. Ничего сейчас Минхо не портило. Кукольный, со своими огромными глазами и длинными ресницами, острым носом и потрясающе очаровательными губами: мягкими. Уж ему ли не знать, ведь был первым, кто украл с них поцелуй. То было сотворено в порыве паники, лишь бы уничтожить крики, помогло. Повторялось несколько раз подобное, но они никогда это не обсуждали — им едва исполнилось по четырнадцать лет. Тогда ощущалось чем-то важным и нужным, а потом будто позабылось. Оба понимали, что ими руководила вовсе не та симпатия друг к другу, которая могла бы быть, зато она позволила осознать себя. Хёнджин стал первым, кому Минхо открылся в своей тяге к парням. Минхо таким же являлся и для Хвана: только он принял себя позже. Долгое время пытался выстраивать отношения с девушками, ведь те его манили и пленили, пока на горизонте не появился Ли Феликс — по нему Хёнджин страдал пару лет, прежде чем признался. Поэтому оба друг для друга стали настоящим местом спокойствия, безразлично к тому, что происходило вокруг. При этом оставались и теми, кто силу применить мог, если переходилась грань — пощёчина сильная, истеричная, вероятно, до сих пор горела на щеке Минхо. Тогда довёл. Всех. После, конечно, были и объятия, и ласковые слова, однако отрезвила именно боль. Ли оставался благодарен за отчаянный поступок, ведь тот же Чан не смел поднять руки, а его действия переставали иметь власть в некоторые моменты. Благо всё в прошлом оказалось. — Хён? Ты серьёзно? — сощурился Хван и взял чужие руки в свои. — Я забыл. — По твоему лицу видно. — Я так привык, что у нас, ну, всё просто. По умолчанию, будто мы всю жизнь… Мы же всю жизнь вместе, — глаза Минхо неожиданно наполнились слезами, хотя он того даже не понимал. Лишь когда моргнул, то ощутил жгучие дорожки влаги на своих зардевших щеках. — Ты меня пугаешь, — тонкими пальцами Хван утёр слёзы, но одной рукой продолжал сжимать чужую. — Минхо-хён. — Свадьба. — Да, через несколько месяцев. — В Австралии. — Да, с семьёй Бан Чана, с близкими людьми. Там, где не будет осуждения, — в самом себе Хёнджин переживал чувства спутанные, что отражалось на потускневшем взгляде. Не мог понять поведения Минхо. В любой другой день он бы просто отшутился, однако сейчас выглядел крайне поражённым. — Что не так? — Я-я-я… Я не уверен, что… — Ты не скажешь этого, — низкий, изумлённый шёпот, почти шипение. — Нет. Что произошло? Ты же был таким счастливым тогда! Так радовался. — Мне казалось… Что всё изменится, — Ли поджал губы и отстранился. Руку вырвал свою, поймав на себе взгляды посетительниц, уже шепчущихся от увиденной картины. — Но всё осталось таким же. Поэтому я… Просто забыл. Отпустил. И мы даже не обсуждали это последние года пол. — Ты перестал бороться? — С самим собой? Я устал, наверное. Мы два года вытаптываем тропы одних и тех же путей. Если сейчас пришла очередная волна, затапливающая наш берег, то вскоре снова будет отлив.       Очень сильно Хёнджин хотел обнять друга, прижать к себе, только видел отстранённость и нежелание. Чувствовал лёгкий укол вины за то, что не дозволял признаться Минхо в заполонивших разум страхах, однако понимал причины: Чан. За столько лет Хвану так и не удавалось раскусить Бан Чана, несмотря на то, насколько он был простым и понятным человеком. Зато уверенность абсолютная, непоколебимая была в искренних чувствах его к Минхо. Да, изменения улавливались, подмечались, но даже спустя столько времени, тяжёлых моментов, потерь самих себя — Чан смотрел на Минхо, как на самое лучшее и светлое, что только существовать могло. Возвышался над всем этим и ещё один сложный момент, заключающийся в нужде Минхо до Бан Чана. Уж Хёнджин определённо это знал и даже более, мог прочувствовать в действиях, тональности голоса, в глубоком взгляде красивых глаз. Ли даже говорить ничего не требовалось. Какие бы маски он ни носил, то эмоции выдавали его, однако осознание того, что в нём самом сейчас поселились сомнения касательно свадьбы, такой долгожданной в недалёком прошлом, пугало. И будто тут поддержку не оказать, потому что страшным казалось что-то сломать, ведь не спрашивали, не говорили, не просили помощи. Понимание зато росло, как же сильно себя терял друг в этом. Очень изменился, стал неузнаваемым с тех самых пор, когда закончились моменты встреч небольшой, но дружной компании. Начал отказываться от многих вещей и охотнее в себе запирался, лишь из-за того, что уставал и Бан Чан. Столь яркая, уничтожающая собственное «я» зависимость в чужих отношениях разрезала сердце ржавым ножом, да только и тут что-то сказать не выходило. У самого был полный хаос в жизни. Ни ему учить.       В тишине они доели свой обед и нехотя вышли на улицу, где на какое-то время стих ливень. Влажность опутала моментально и, как ощущалось, задушить пыталась. Минхо шумно выдохнул и поднял лицо к тёмному небу, словно какие-то ответы там искал. У Хвана же мурашки пробежали. Его без конца тревожило прошлое, потому такие мелкие, на первый взгляд, моменты сразу туда и возвращали. Мечталось позабыть всё, но даже рутина дней не помогала. В ночи, в секунды таких встреч, в поздние звонки накрывало стойкое ощущение безысходности. Порой Хёнджин действительно думал вынудить Минхо оборвать связь с Чаном из-за чрезмерной зависимости: он был свидетелем многого. А потом видел то, как им хорошо вместе. Как счастливо улыбался Ли. Даже если на вопрос «а ты его хоть любишь?» никогда не отвечал. Очередной пик неясности в жизни близкого человека вонзался под кожу шипами мёртвых роз и отравлял, ведь помочь нечем, сказать нечего, как и предложить. Хёнджин знал слишком много. Оставить Чана, быть покинутым Чаном для Минхо означало лишь стремительную смерть. Остаться с Чаном, быть привязанным к Чану — даровало её же, только медленно, почти незаметно. Одержимость никогда не доводила до хорошего финала ещё никого, Хван судил и по себе. Однако он хватался за луч надежды — свадьбу, официальную связь двух ему важных людей. Считал так же как и Минхо, уж после поездки всё переменится. Ведь по планам они должны были пожить в Австралии некоторое время после торжества, даже если Ли не был уверен и в таком выборе. — Мне пора, — Минхо повернулся, и тёплый ветер вплёлся в его обесцвеченные волосы, перебирая уложенные пряди. — Я скучаю, знаешь… — М? По чему? — По тебе, Лино, — глаза в глаза. — По твоим шуткам глупым. По мягкому смеху, по неуместным приколам и приставаниям. По всему тебе, — уголки губ Ли опустились, и, казалось, даже глаза потемнели. — Не пытайся ссылаться на возраст. Может, необходимо что-то поменять? — Помнишь, я говорил, что механизм ещё работает? — Хёнджин кивнул, приближаясь. — Сейчас просто временный сбой. Я чувствую это. Но… — Опять твои отмазки. — Нет, правда, — Минхо вздохнул, позволяя себя приобнять. — Я хочу попросить Чана уделить мне время. Очень устал и он, и я. Нам нужен хотя бы день.       Рассуждая откровенно в себе, Хёнджин делал намёк вовсе не на Бан Чана, а именно на самом Минхо. На его жаждах переживать всё в одиночку и не замечать других людей. Не стал бы врать Хван и о том, что понимал, как сильно повлияет близость и общение с Чаном на друга, откроет границы, как бывало всегда. Но только это и пугало. Всё было завязано на одном человеке, а это в корне являлось неправильным и пагубным. И если бы этим человеком был сам Хван, то он бы в зубах принёс весь мир к ногам Минхо, как тот всегда делал для него. Однако не было это таковым. Да и к Чану с таким прийти казалось чем-то чудаческим. Ещё и по лицу схлопотать можно, ведь полез бы не в своё дело. В голове, пока взор рассматривал потускневшего Минхо, всплывали картинки из бара — не так же давно всё было. Улыбка красивая, смех мягкий, глупые шутки. Теперь же снова всё вернулось в исходную точку. — Приезжай завтра, м? — Куда? — Ли отстранился. — К нам домой. Закажем еду, пообщаемся. Ликс часто спрашивает про тебя, его не удовлетворяют переписки. — Я работаю, — надулся Минхо. Вроде и хотел, а вроде такое действие требовало выхода из зоны, в которую снова себя поселить пришлось. Во всём себе Ли перестал быть уверенным. Из-за потери тепла Чана и его слов. — Возьми выходной! Завтра воскресенье. — Ладно, — смиренно. — Думаю, это неплохая мысль. — Замечательно! — Хван лучезарно улыбнулся и хлопнул друга по плечу. — Тогда я прям сегодня скину картинки, чтобы ты оценил, а потом сможем обсудить. — Чан нужен для этого, — мягко, пугливо, словно пристыженно. — Я попробую с ним сегодня всё посмотреть.       Улыбку немного смыло, но надежда оставалась на хороший исход мероприятия. Хёнджин кивнул и ласково заправил немного отросшие волосы друга ему за ухо. На секунды застыл в изучении давно изученных глаз, пленяющих своим светом, и попрощался не очень охотно. Пока же Хван за поворотом не скрылся, Минхо смотрел ему в спину и слегка улыбался. За такого друга он был искренне благодарен судьбе, пусть и по сей день не понимал, за что же та его так ненавидела в остальном. Удалось немного приободриться не только из-за представлений того, какую красоту Хван нарисовал и создал своими руками для самого яркого дня в жизни самого Минхо, но и сообщения от Бан Чана. Тот написывал разные глупости в чат и заверял, что совсем скоро проект будет сдан. А это не могло не греть истерзанную разными мыслями душу. К слову, в переписке Ли тоже не любил ничего обсуждать: после же полученных сообщений поздними ночами, когда уже спал, в ответ на вопрос «ты скоро домой?», и вовсе перестал что-то спрашивать. Не имело это смысла. Чан же просто знал, что Минхо переждёт и этот момент — оба снова отдавались привычным ритуалам их жизни.       Поменялось всё само, будто уже судьба решила немного сжалиться и избавить от дум и тревог — в этот раз задержался сам Ли. Пока перебирал бумаги, где не мог найти ошибку расчётах, не заметил, как в сон провалился в своём удобном кресле. Лишь чудом пробудился из-за грубоватого жжения в глотке и успел добежать до метро перед самым его закрытием, так ещё и телефон сел. Однако на душе царило какое-то щекочущее спокойствие. Даже несмотря на большое количество людей в столь поздний час. Прижавшись к стенке вагона, в самом углу, Минхо лениво осматривал молодых людей, перешёптывающихся и смеющихся — скучал по таким временам, когда и они большой компанией ехали куда-то. Маска на лице немного душила и раздражала, но снять её ощущалось чем-то невозможным. Уровень сомнений в самом себе возрос, и среди людей просто желалось спрятаться, будто без ткани каждый мог увидеть все недостатки и начать за них порицать. Но в целом всё под рёбрами плескалось невысокими волнами беспокойств, ведь музыка в наушниках это заглушала, пусть и плеер грозился вот-вот разрядиться. Голос Бан Чана в последнем альбоме, над которым он и Чанбин трудились очень долго, мерещился невозможно терпким, под кожу пробирающимся. Минхо слушал на повторе одну из тех песен, где часть лирики была создана им самим. Ему до сумасшествия нравилось осознавать, что его рука оказалась приложенной к творчеству человека, с которым столько лет они оставались единым целым.       Только раньше всё было иначе. Когда-то, когда парни только начинали свой путь выгрызания себе имени, как продюсеров, так и исполнителей, Ли сидел ночами напролёт рядом с Бан Чаном и накидывал варианты того, что можно было бы написать на пустом листе бумаги. Потому что у Чана идей было слишком много, и систематизировать он их ещё попросту не умел. Тогда всё было иначе. Трепетнее, осязаемее. В маленькой квартирке они сидели на полу и шептались, придумывая концепт и сюжет для песни, держались за руки и воровали друг у друга поцелуи — в то время это разбирало до мурашек, ведь ещё не была перейдена грань близости. При воспоминаниях тоже мурашки по коже рассыпались. Ли Минхо оставил следы не только в жизни Чана, но и в его второй большой любви, в музыке. Однако многое пережитое прослеживалось в этих засечках-словах: давно всё являло себя ярким желанием к борьбе и достижению целей; сейчас обернулось чем-то тягостным и грустным, пусть звучание и оставалось красивым. В далёкие времена был запал на то, чтобы взобраться на вершину, преодолеть трудности, о чём и были песни дуэта. А теперь из наушников лилась горькая, пронизывающая до самых костей мелодия, где отношения двух героев отражались лирикой в скорби.

Мне даже не хочется смотреть назад.

Там нам было слишком хорошо вдвоём.

Там остался твой прекрасный образ,

И если я обернусь, то вновь буду скучать.

Прошло слишком много времени -

Мы теперь чужие друг для друга.

Свой путь я продолжу один,

Но навсегда сохраню свою любовь к тебе.

Прощай.

      До сих пор Минхо помнил на себе взгляд Чана, когда своей рукой он дописал последнее слово. Ставил точку в истории двух персонажей и не давал им даже шанса на что-то большее, на исправление сотворённых ошибок. Пусть в тот момент у самого Ли на душе расплывалась нежность, в пастельные тона раскрашенная, в нём жило и беспокойство, которое сформировать ощущалось невозможным. Однако именно из-за него породилось нечто тоскливое, на что и сам Минхо смотрел с недоверием. Только вот песня сохранила в себе эти строки, а текущая по венам мелодия добавила в это всё более насыщенной безысходности. Чанбин мог в глубину, как оказалось, в тяжёлую сердцу музыку. Даже если всем собой источал безграничную радость и наивную глупость в реальной жизни. Настоящий талант, в который Ли был до безумия влюблён, потому что видел друга в работе, оттого и проживал каждую композицию от самого начала и до печального конца. В каждую ноту была поселена душа, с которой создавалось всё. С Чаном чувства распускались по-иному. Там до дрожи пробирало, спирало дыхание и сдавливало рёбра, особенно в те моменты, когда он начинал что-то напевать своим мягким голосом. И Минхо желалось обычно подпевать, но смущение в своём неумении ему не позволяло и сковывало, даже если он порой и тратил время на занятия по вокалу для себя. Редко, но достаточно сильно Ли ощущал себя недостойным Бан Чана. Даже в те дни, когда у них всё было хорошо: со своей головой ужиться действительно не получалось. — Котёнок! — Минхо не заметил, как до дома добрался в полной тишине, ведь музыка давно перестала играть. — Котёнок, где же ты был?       Неаккуратно Ли стянул наушники с головы и уставился на Чана, торопящегося к нему. В поздний час возле жилого комплекса по-прежнему было много людей, но встревоженного парня это не остановило. Он накинулся на Минхо, прижимая его к себе, пока тонкими пальцами хватался за светлую огромную толстовку. Чуткий же нос Ли улавливал запах пота. Неужели приехал, обнаружил отсутствие и помчался на поиски после того, как дозвониться не получилось? Даже в душ не сходил. Ли обессиленно уткнулся носом в плотную шею, втягивая в себя аромат чужого тела, пока такое нужное тепло его обволакивало всего. — Мы всё ещё на улице, — напомнил Минхо, стоило чужим губам прикоснуться к открытому участку кожи на собственной шее. — Прямо на нас светит огромный фонарь. — Мне плевать, — отстранившись совсем немного, Чан посмотрел на своего самого дорогого человека. — Что с телефоном? Почему ты так поздно? Я волновался!       В мимолётный момент Минхо захотелось нагрубить. Ведь на эти же вопросы сам Чан не отвечал, когда ему они задавались. Однако запал быстро исчез, ведь ласковая рука опустилась на щёку, большим пальцем поглаживая кожу. — Потерял счёт времени. И телефон сел уже возле метро.       Несколько кивков, и Чан потянул Минхо в сторону дома. В полной тишине они добирались до квартиры, но руки Бан не выпускал из своей, словно Ли мог сбежать. Стоило порог перешагнуть, а замку противно запищать, осведомляя о блокировке двери, то Чан впился в приоткрытые губы Минхо. Он целовал и целовал грубо, будто заглушал себя и свои жажды. Попыток на сопротивление не оказывалось, хотя необходимо было в душ, дабы смыть с себя очередной день. Но Минхо сходил с ума. Его тело отзывалось на все касания и всю ласку, возбуждение загоралось уже в самом низу живота. Так ещё и сердце, свихнувшись, стучало болезненно в груди. Кое-как им вдвоём, не прекращая диких поцелуев и хватаний друг друга за части тел, удалось добраться до ванной комнаты и сполоснуться в душе. Минхо вообще не был уверен, что хоть что-то из его одежды уцелело, потому что он слышал треск ткани, сопровождающий моменты раздевания дрожащего тела Чаном. Они целовались, вылизывали рты друг друга, проникая языком глубоко, борясь за некую власть. А ещё и руки блуждали везде: Ли не мог оторвать своих от накаченной задницы Чана, пока тот не переставал сжимать мягкую грудь. И первый звучный стон сорвался тогда, когда губы накрыли один из чувствительных сосков. Из-за этого же действия Минхо ещё и головой о стеклянную дверцу душевой приложился. — Такой возбуждённый, такой жаждущий, — издевался ласково Бан Чан, касаясь пальцами горячего члена. — Заткнись, — фыркнул в ответ Минхо и прикусил губу, ведь большой палец ощутимо надавил на уретру, а после принялся интенсивно натирать нежную кожу головки. — Всё из-за тебя. — Прости, — льющаяся вода приглушала сбившееся дыхание обоих, но Ли осознавал, как сильно мало ему было кислорода, и у него начинало темнеть в глазах. Грудь тяжело и быстро вздымалась, а сам он начинал оседать к полу. — Кот?       Словно уловив изменившееся состояние парня, Чан подхватил его на руки, вынудив обвить ногами бока, и, забив на полотенца, понёс в комнату. Мокрые, они опустились на холодное постельное бельё, из-за чего мурашки импульсами неприятными по коже застучали — яркий контраст с горячей кожей. Вновь поцелуи, теперь более спокойные, трепетные. Чан нависал сверху и языком облизывал мягкие губы Минхо, прерывая его каждый раз, когда он хотел углубить ласку, перевести её вновь в страстную форму. Потому Ли скулил от досады, ведь им снова руководили, им играли. Но он так сильно скучал по такому вниманию, что довольствовался всем даруемым. Задрожал, когда подушечки костлявых пальцев притронулись к анусу, просто поглаживая. — Я хочу тебя, — шумно на ухо выдохнул Чан. — Чанни, Чанни, — судорожно, мягко, податливо звал Ли, — я не готов. Я даже не касался себя… Не хочу грязи, не хочу боли. — Тише, тише, хорошо, — испуганное лицо было мгновенно зацеловано, — я не буду трогать тебя там.       Даже если оба хотели сейчас всего и сразу, то понимали, что такое невозможно. Определённо Минхо не думал о близости последнее время, да и сил на такое не находилось, зато теперь досада накрывала — желалось до покалывания подушечек пальцев почувствовать себя необходимым. Из-за этого он просто сходил с ума. Действительно редко накрывало настолько яростно в жажде секса, что аж скулить хотелось. Осознание приходило в моменте, пока его выцеловывали, ласкали, растирали проступающую на коже испарину вместе с невысохшими каплями воды. Скучал. Знал, что это не предел, однако после заточения себя в темноте, где даже поцелуям и поглаживаниям не было места, всё полыхало ярко, ощутимо болезненно. И когда на член вновь опустились прохладные пальцы, начиная неспешно надрачивать, Ли выгнулся в спине, сразу застонав от острого жжения в когда-то изуродованном сегменте своего позвоночника. — Хочу твои бёдра, — пальцы переместились на мягкую плоть, царапали ногтями короткими внутреннюю, чудовищно нежную сторону пленительных на вкус Чана бёдер. Небрежно Бан закинул одну ногу себе на плечо и прислонился губами к покрывшейся мурашками коже, склоняясь при этом всё ниже. Минхо несдержанно застонал, зажмурил веки и руку в мокрые чёрные волосы запустил, с силой сжимая в кулаке кудряшки небольшие. — Потрясающий. Великолепный. Никто и никогда тебя не увидит таким. Только Мой. Самый чувствительный.       Распробовав услышанное, Минхо приподнял голову и изумлённым взглядом смотрел на то, что с ним делал Чан. Как целовал, вылизывал кожу, дотягивался до члена и вбирал в рот головку, убирая все следы выделяющегося предэякулята. Иногда Ли задумывался: можно ли быть настолько одержимым чужим телом? На многие вещи в сексе Минхо не соглашался. Не делал сам, но давал дозволение делать с собой. И понимание того, что его могли бы сожрать в прямом смысле, пугало, вызвало панику. По-прежнему в голове гудели частые разговоры и просьбы о запрете на укусы и засосы. Через это проходили долго и упорно, потому что Чан не мог себя сдержать, и лишь спустя много месяцев им удалось обуздать тягу к оставлению меток, когда Бан Чан смог вдоволь насытиться телом. В настоящее время он изредка порывался где-то укусить, где-то поставить засос, но старался спрашивать разрешение, чтобы после не выслушивать тихий бубнёж. Не всегда получалось, конечно, да только Ли долго злиться не мог. В ласке бережной быстро растворялся и лишь вздыхал тяжело, если метка сияла на видимом месте. — Я хочу… Хочу отсосать тебе, — раскрепостился Минхо, пусть слова и прошептал на самом низком уровне слышимости. — Твои губы — моя погибель. Я долго не протяну, кот, — Чан состроил расстроенное выражение лица и замер в поглаживаниях, чтобы смотреть прицельно в глаза. Только вопреки всему разыгранному спектаклю, во взоре отражалось желание этого. Минхо любовь Чана к минету знал. — Отлично. Я тоже не протяну, — Ли поднялся неуклюже на постели и слез на пол. Ловил на себе голодный взгляд, охотно изучающий все изгибы, линии, перекатывающиеся мышцы под кожей, и расслаблялся. Всё ещё желанен. — Как ты хочешь? — Стул? — Чан повернул голову к рабочему столу и осмотрел удобный стул, на котором много раз Минхо сидел на нём сверху и послушно грел в себе. В эту же секунду, когда о таком помыслить пришлось, Ли поймал взором тягуче долгое сглатывание слюны. Острый кадык медленно перемещался под тонкой кожей, что не могло не вызвать улыбку. — Иди. — У нас теперь даже ковра нет, — Бан вновь вернул внимание к Минхо, — твои коленочки будут болеть. — За мои коленочки не беспокойся, — Минхо попытался улыбнуться, но его уголки губ просто дёрнулись, когда взгляд опустился на венистый член. — Поторопись… Я очень хочу.       Такие просьбы понимались яснее и быстрее, нежели в вопросах о прекращении рассыпаний укусов по телу. И Бан Чан опустился в удобный стул, зафиксировав колёсики при этом. Он искрящимися глазами смотрел на то, как Минхо устраивался между его разведённых ног, и забывал дышать даже. Прищур, жадный взгляд, направленный на покрасневшую головку члена, оплетённые венами руки, опустившиеся на переднюю сторону бёдер, поэтому и сдержать себя от того, чтобы руку не запустить в светлые волосы, не вышло. Минхо из-за этого потёрся носом о кожу правого бедра, в знак благодарности за такое внимание, и открыл рот. Уставился на Чана потемневшими глазами. И выжидал чужих действий. Тоже привычное, только приятное в своей обыденности. Поэтому свободной рукой Чан направил в открытый рот свой член, и горячий язык моментально оказался на нежнейшей коже, убирая предсемя. Пухлые, невероятно мягкие губы обхватили головку, слегка сжимая, прежде чем Минхо резко вобрал в себя почти всю длину. Его глаза закрылись в остром удовольствии, аж ресницы затрепыхались на тонких веках, ведь Чан громко застонал и усилил хватку в волосах. Не направлял, не тянул — ему просто хотелось удерживать Ли так, потому что лишь таким способом он мог представлять, что имел над ним власть. — Какой же ты жадный, — судорожно вздыхая, хрипел Бан Чан, а Ли уже полностью заглатывал член, пропуская его максимально глубоко в себя. Слюна стекала по подбородку, пальцы интенсивно мяли плоть бёдер, пока Минхо бесстыдно отсасывал и рассматривал невинными, широко раскрытыми глазами возвышающегося над ним того, кому мечталось подарить удовлетворение. — Как ты можешь с таким выражением лица сосать член? А?       Гортанно промычал Ли в ответ на слова, чем послал ощутимую вибрацию по стволу, на которую отозвались очередным стоном. Веки прикрылись вновь. Всё это, даже несмотря на растущую боль в челюсти, Минхо обожал. Мог долгими минутами доводить Чана чуть ли не до слёз и не позволять ему кончить, однако сам был голоден поздней ночью, торопился. Сбивался с правильного дыхания, начинал давиться, упирался кончиком острого носа в небритый лобок и подёргивался всем телом, чуть привставая на собственных согнутых ногах. Член буквально гудел, виделось желанным довести уже и себя рукой, но фантазии были выше — хотелось заставить кончить Бан Чана, и самому финишировать без рук. Обычно оргазм получался безумно ярким, так ещё помнилось. Как раз ощущения во рту от пульсации члена становились всё более осязаемыми, а распустившиеся слова лишь сильнее раззадоривали: — Я сейчас. Малышка, я сейчас…       Прозвище коснулось слуха неприятным звуком. Не любил Минхо его, не переносил. Однако ударившая по горлу сперма заглушила все мысли, а тянущая рука за волосы назад от члена не позволяла сосредоточиться хоть на чём-то. Проглатывать Ли тоже не любил, да в этот раз сделал исключение, даже вылизал всё, пока сверху что-то нечленораздельное бормотали. Этими действиями он пытался довести и себя, но кончить смог лишь тогда, когда Бан Чан отстранился и опустился рядом на пол, резко своей рукой надрачивая подёргивающийся член. Хватило нескольких секунд, в которые Минхо цеплялся за влажные плечи своего мужчины и стонал сипло, дабы излиться в чужой кулак. Яркости не случилось. Пусть тело и получило долгожданную разрядку.       Уже в постели после долгого и нормального душа Чан прижимался и ластился к горячему Минхо, копающемуся в своём телефоне. Котом все и всегда называли именно Ли, но повадки чаще проявлял Бан Чан — доказать кому-то и что-то не выходило. Чтобы хоть как-то успокоить шаловливые руки, шарящие то по животу, то по груди, Минхо запустил пальцы в кудрявые волосы, перебирая мокрые пряди. От этого всё резко затихло. На душе вновь поселилось спокойствие стойкое, пока понимание общего выходного грело сердце. Может, начался отлив? — Минхо-я. — М-м-м? — Через четыре дня мы летим в Японию. Я купил билеты. — А? — Чан рассмеялся с удивлённого выражения лица, стоило Минхо отложить телефон и повернуть голову. — Реально? — Да-а-а-а, — протянул игриво Бан. — Будем хорошо кушать, гулять. Я сделаю всё, что ты захочешь! — Тогда пересмотрим первый сезон «Наруто»? — Минхо ухмыльнулся, сощурив глаза. — Нет, я передумал, не всё! — протест был встречен ответным смехом. — Я так сильно тебя люблю. Прости, что всегда заставляю скучать и ждать. — Простыми извинениями ты не отделаешься, — Ли заблокировал телефон, позабыв, что собирался открыть на почте присланные рисунки Хёнджина. — Завтра приготовишь карри. — Всё, что угодно, — буквально Чан смял в своих руках Минхо, прижимая, и кинулся целовать. — Я безумен по тебе. По твоему телу. Ты самое прекрасное создание в этом мире. И лишь моё. Я так этим горд.       На тёплые слова, которые должны были трепет вызывать, под рёбрами у Ли осыпалось какое-то стекло, раня изнутри. Ему вроде стоило ответить хоть что-то, да слова из горла не лезли. Поэтому уже спустя пару минут затянувшегося безмолвия, Минхо услышал тихий храп. Кожу и душу же кинулся обжигать невероятно сильный холод, выводя чувство страха на какой-то новый уровень.       В ту ночь уснуть так и не получилось.