Падение в неизвестность

      Запах гари бил в голову.       Тошно.       Коридор казался бесконечным; стены плавились от незримого огня. Котаро шёл прямо, упорно пытаясь сообразить, как выбраться из этого проклятого дома.       Очень тошно.       Взгляд лихорадочно метался по белым обоям, которые чернели. Огня нигде не было видно, но Бокуто знал, что он есть. Знал, потому что видел уже его однажды собственными глазами. Мысли складывались в тугой клубок, скручивались, переплетались — их было не распутать. Перед глазами выросла дверь, в которую он ударился грудью. Силясь открыть её, дрожащими руками он схватился за ручку. Он не смотрел назад — боялся увидеть там нечто.       Этот страх — липкий, тяжёлый, словно свинец — душил его вместе с угарным газом. Складывалось ощущение, что его одежда вместе с кожей тоже начала чернеть; к горлу подкатывал мерзкий комок.       Наконец-то дверь поддалась, и Бокуто буквально вывалился из здания. Голова кружилась, а свежий морозный воздух был каким-то колючим. Не спасительным.       Парень сделал лишь пару шагов, чувствуя жар со спины, прежде чем упасть на колени в снег. Такой контраст не привлекал его. Как будто ладони окунулись не в снег, а в мелко раздробленное стекло. Перед глазами темнело, пока Котаро жадно хватал ртом воздух, который резал лёгкие.       Оборачиваться по-прежнему было страшно — казалось, что его сердце не выдержит такой картины. Парень смотрел лишь на свои ладони, которые он медленно поднёс к лицу. Дрожь невозможно было остановить. Однажды ему показалось, что он избавился от этого кошмара, смог изгнать его из себя. Оказывается, лишь запихал поглубже.       На его плечо легла лёгкая, призрачная рука; Котаро сглотнул, медленно оборачиваясь. Ладонь была в ожогах: кажется, он всё ещё ощущал пламя.       Нет, нет, нет.       — Ты во всём виноват, — родной женский голос раздался позади.       Бокуто зажмурился, прижимая свои руки к груди. Сердце вот-вот намеревалось выскочить из груди, оставив его тлеть в этом треклятом снегу.       — Я не хотел, я, правда, не хотел! — шёпот сменялся истерическим криком.       — Ты такой лгун, — человек, стоящий позади, выплёвывал слова, как яд, прожигающий всё нутро.       Слова резали лучше любой катаны. И самое проблемное заключалось в том, что избежать их удара было невозможно.       Котаро резко открыл глаза, тяжело дыша. Он рывком сел на кровати. Не было никакого снега, горящего дома, женского голоса. Всё это было лишь его ужасным кошмаром.       Рядом лежал Акааши, обнимая край одеяла, зарываясь в него носом. Его умиротворённое лицо, чуть подрагивающие ресницы были предвестниками хорошего, здорового сна.       Светловолосый даже позавидовал ему на секунду. Однако следом лишь улыбнулся и откинул эти мысли. Бокуто осторожно склонился над парнем и убрал прядку волос, упавшую на глаза. Он невесомо поцеловал Кейджи в губы и отстранился. Тот слегка заёрзал и схватился за руку Котаро.       Бокуто передёрнуло от воспоминаний. Нет, ладони Акааши совсем другие — мягкие, холодные, не сжигающие.       — Почему ты проснулся? Рано же ещё? — хриплым голосом произнёс брюнет.       Бокуто смутился; ну вот, разбудил Кейджи. Надо бы его убаюкать назад.       — Я просто пить хочу, не переживай, спи дальше, совёнок, — мягким тоном прошептал Котаро, смотря на парня, который так и не открыл глаза. Кажется, он всё ещё был одной ногой во сне.       — Ты не соответствуешь…       — Чему? — Бокуто нахмурился.       — Образу своему… Совы… Соответствуй, — пробормотал Кейджи, не давая отчёта своим словам.       Котаро закрыл свободной рукой рот, стараясь громко не смеяться. Но смешки так и слетали с его губ. Жаль, у него не было под рукой телефона, чтобы заснять эти разговоры во сне.       — Хорошо, как скажешь, — хихикнув, прошептал Котаро и поцеловал Акааши в лоб. — А теперь спи дальше.       Брюнет издал какой-то нечленораздельный звук и затих. Аккуратно убрав его руку, Бокуто встал. Взяв со стула свои домашние серые штаны, он быстро натянул их и тихо вышел из комнаты.       Сна больше не было ни в одном глазу, да и Котаро не уверен, что хотел бы вновь возвращаться в этот кошмар.       Он не знал, сколько ему ещё следует идти по пути искупления, но казалось, что до смерти не удастся избавиться от содеянного. Оно будет пожирать его сердце, выбивать из равновесия, даже тогда, когда вера в лучшее будет ярко гореть, стараясь затмить боль.       На кухне было тихо и темно. Лишь еле уловимый шлейф алкоголя витал в воздухе. Точно. Несколько часов назад они пили тут с другом Кейджи, а потом…       Бокуто покраснел, вспоминая интимную близость. Ключицы, шею и губы обожгло фантомными прикосновениями. Перед глазами всплыло покрасневшее лицо Кейджи, отчего табун мурашек пробежал по спине.       Тряхнув головой, Котаро затравленно улыбнулся в пустоту. Ему стало казаться всё слишком неправильным. Особенно после сна. Заслужил ли он Акааши? Заслужил ли его внимания и чувств?       Нет.       Он ничего не заслужил.       Горечь подступила к горлу. Обессилено облокотившись на столешницу, нервными движениями Котаро нащупал маленький контейнер с таблетками и открыл его. От одного вида пилюль начинало тошнить, но перестать их принимать было категорически запрещено.       За окном начинало светать. Мельком глянув на календарь, Котаро поджал губы. Через неделю у него сеанс с психиатром. Нервный смешок вырвался неожиданно даже для него самого.       Эмоциональные качели порядком надоели ему; казалось, пилюли совсем не помогали справиться со всеми сдвигами в его голове. Но это была лишь потеря веры. На самом деле, эффект от них был хорошим. По крайней мере, Котаро всё ещё не поджёг свой дом.       Такая аналогия неприятно прошибла сознание током. Встряхнув головой в очередной раз, будто это чем-то поможет, Котаро выпил таблетки.       — Ты опять плохо спишь?       Неожиданный тихий голос Кенмы заставил вздрогнуть. Чертыхнувшись, светловолосый посмотрел на друга.       — Не слышал, как ты вошёл. Не пугай так больше.       — Ты не ответил на вопрос, — Кенма чуть наклонил голову, наблюдая за другом.       — А ты мне в мамочки заделался? А, прости, я забыл, это же твоя работа, — Бокуто редко дерзил, особенно Козуме, но сейчас ему совсем было не до шуток.       Блондина никак не задели эти слова.       — Снова снился пожар?       — Да, — хмуро отозвался Котаро, садясь на стул. Закинув голову, он смотрел лишь в белый потолок.       Кенма тяжело вздохнул и подвинул стул, садясь перед Котаро. В такие моменты ему было очень трудно подобрать слова. И он делал это не потому что ему платят, а из дружеских чувств.       — Тебе нужно всё ему рассказать, — спокойно начал говорить блондин, ощущая, как воздух накаляется от нервозности друга. — Он заслужил знать. И тебе так будет проще. Пока ты думаешь, что не заслужил его, попутно пытаясь оттолкнуть, можешь сделать это по-настоящему.       — Ему не следует знать, — отрезал Котаро. — Он это не примет.       — Откуда ты знаешь? Я и Куроо приняли же…       — У тебя выбора не было, а Куроо слишком хороший для этого мира, — угрюмо посмотрев на Козуме, Бокуто старался считать с его лица хоть какие-нибудь эмоции. Получалось плохо, Кенма выглядел абсолютно спокойным. До той крайности спокойным, отчего казалось, что настоящие мысли и эмоции были под замком.       — Бокуто, Акааши между семьёй и тобой выбрал именно тебя. Как думаешь, он не примет?       Бокуто сжал губы и отвернулся. Кенма давил в самые нужные точки, словно у него было какое-то особенное зрение. И он был прав. Пока Кейджи старается показать, как светловолосый ему важен, последний же упорно отталкивает его.       — И как я ему это скажу? — прочистив горло, парень начал парадировать разговор со своим парнем. — Привет, Акааши, прекрасная сегодня погода? Может, ты хочешь пойти на прогулку с человеком, страдающим от биполярного расстройства личности?       — Можно без такого утрирования, — Кенма хмыкнул.       Котаро закатил глаза и глубоко вздохнул.       Биполярное расстройство личности.       В восемь лет Бокуто впервые столкнулся с этим названием, случайно углядев его в своей медицинской книжке, в кабинете психиатра. Тогда он не до конца понимал, что это значит, но с возрастом противное клеймо начало прикрепляться к нему, а болезнь оказалась неизлечимой.       Проявилось это странно и спонтанно. Он сидел на перемене и веселился с друзьями как ни в чем не бывало. В детстве Котаро был весёлым и жизнерадостным ребёнком, в начальной школе к нему все относились хорошо. Пока он не выкинул стул в окно. Абсолютно спонтанное действие, пришедшее ему в голову. Абсолютно неконтролируемый порыв. Когда его спрашивали о причинах поступка, Бокуто лишь молчал. Ответов у него самого не было.       И после этого появились перепады настроения, сменяющиеся со скоростью света. Казалось бы, он ведь ребёнок и для него это свойственно — но нет. Они были беспричинные и неконтролируемые.       В один миг он ощущает себя Богом, властным над всеми ситуациями вокруг. В другой же — ничтожеством, не способным ни на что. Всё это было таким хаотичным, быстрым, что выматывало его. Иногда он ловил себя на мысли, что хотел бы почувствовать спокойствие, стабильное настроение, но этого так долго не было в его жизни, отчего он не верил в возможность ощутить это.       А потом он встретил Акааши. Он словно стал стабилизатором, даже не осознавая этого. Может, виной всему самовнушение, но Котаро всеми фибрами души ощущал, что становилось спокойнее.       Словно он забрёл в лесу в тихий уютный домик, где был камин, приятные книги и идиллия. Разум очищался, одиночество больше не убивало.       Но затем появилось странное волнение: Бокуто слишком долго скрывает правду. Давно перешагнув черту, светловолосый с каждым днём сильнее и сильнее боялся, что Кейджи разочаруется в нём. Уйдёт, забрав навсегда с собой весь свет из жизни Котаро.       Это его душило.       Поэтому хотелось подольше ощутить это тепло, которое исходит от Акааши.       — Кенма, пока не время, — коротко отрезал Котаро, поднимаясь со своего нагретого места. — На этом мы закончили.       Козуме опустил голову, тяжело вздыхая; ему так хотелось помочь, но он не знал как. Остаётся лишь пустить всё на самотёк.       Дни проходили безбожно быстро. Сентябрь нагрянул с дождями, но это несильно смущало жителей Токио.       День культового матча наступил, и Бокуто чувствовал себя как никогда прекрасно. Энергия лилась через края, а беспокойство и надоедливый кошмар отступили на второй план. Котаро даже не вспоминал о них, хотя, может, это и было его ошибкой.       Он просто пытался оттянуть неизбежное.       В коридоре было слишком много людей; конечно, до матча оставалось всего полчаса.       Котаро выискивал любимую чёрноволосую макушку. А вдруг Акааши не придёт? А вдруг он забыл?       Хотя, как тут забудешь, если Бокуто прожужжал ему все уши с этим матчем.       Лёгкая ладонь легла на плечо светловолосого, а над ухом прозвучал приятный голос:       — Меня ищешь?       Котаро развернулся и лучезарно улыбнулся своему парню. Он пришёл, не забыл. Эта мысль так грела ему душу.       Акааши спокойно улыбался, чуть сощурив глаза; так хотелось поцеловать его. Прямо здесь, прямо на глазах у каждого, но Котаро не мог. Он уважал просьбу Кейджи и прекрасно понимал, что ему нужно лишь время.       — Да! Ты пришёл!       — Конечно. Правда, задержался на работе, прости, — брюнет задумчиво отвёл взгляд в сторону.       — Ничего страшного, — Бокуто приобнял парня. Это же ему не запрещено.       Акааши как-то странно смотрел на него, затем отводил взгляд, чуть краснея. Это было странно; у Котаро было что-то на лице? Или какое-то пятнышко на волейбольной форме? Или Кейджи хотел сказать что-то, что обязательно разобьёт ему сердце? Подозрительная, глупая паранойя начала атаковать его.       Закончится ли это когда-нибудь? Перестанут ли его поедать собственные страхи даже тогда, когда ничего не происходит?       — Тебе… — тихо начал Кейджи. Сердце Котаро забилось быстрее. — Так идёт эта форма. Ты слишком красивый, это смущает…       Бокуто медленно моргнул, поворачивая голову на Кейджи. Смущение ударной волной снесло всё беспокойство. Кровь прилила к лицу.       — Кто кого ещё смущает… — нервно выдохнул светловолосый и хрипло засмеялся.       Кейджи лишь хмыкнул. Взяв за грудки своего парня, он притянул его к себе, приближаясь к его уху.       — Если ты победишь сегодня, то получишь приз, — быстро произнёс брюнет, чмокнув Бокуто в щёку.       Его дыхание опаляло кожу, вызывало целый табун мурашек и сводило с ума. И этот лёгкий поцелуй, который был оставлен прилюдно… Котаро был на грани обморока. Иногда Кейджи делал такие невообразимые вещи; у него научился?       Кейджи отпустил его так же резко, как и схватил. Щёчки парня поалели, а на губах заиграла невинная улыбка. Он спрятал руки в карманы. Неоспоримый образ ангела.       — Я пойду занимать место. Там где-то Кенма уже ждёт, — махнув рукой, брюнет тихо хихикнул, пока у Котаро от услышанного пар валил из ушей.       Светловолосый медленно наблюдал за Акааши, который неторопливо направился в сторону трибун.       Кейджи справлялся. Он, чёрт побери, был таким сильным. Справлялся с собственным страхом, боролся ради Котаро, чтобы тот ощущал все его чувства в полной мере.       А Котаро? Что он делает в ответ?       Скрывает правду.       На плечо в очередной раз легла тяжёлая рука, но это уже был Куроо в красной форме.       — Бро, ты чего тут встал? У тебя солнечный удар? Почему такой красный?       — Я невообразимо смущён и возмущён… Разве можно быть таким милым? — восторженно произнёс парень, смотря на друга.       — Да, я такой, — хитро ухмыльнулся Тецуро.       — Я не про тебя! Я про Кейджи! Он… В щёчку меня поцеловал, бро… Я так его люблю, — светловолосый прижался лбом к плечу другу, начиная театрально хныкать. Однако через некоторое время он почувствовал лёгкое напряжение от друга. Подняв голову, Котаро вопросительно изогнул бровь и наклонил голову.       — Ты признался самому себе, что любишь его. Мой мальчик наконец-то вырос, — Куроо спрятал глаза за ладонью, делая из себя вид довольного отца.       Котаро же вспыхнул в одну секунду, как спичка. Медленно развернувшись, лбом он прижался к стене. Начиная медленно дышать носом, он начал осознавать, что испытывает к Кейджи уже не просто симпатию, а любовь.       Лёгкую, сильную и головокружительную любовь. Ту самую, когда лишь при голосе человека, при его виде ноги становятся слабыми и летают бабочки в животе, как пишут в книжках? Нет, Бокуто испытывал любовь сильнее, чем просто физическую. Его сердце уносилось в пляс, мысли путались, но всегда сохранялась ниточка, ведущая к тому, что он хочет сделать Кейджи счастливым. Не хочет видеть его боль, слёзы — только улыбку. Хочет слышать смех, знать о его предпочтениях, знать о нём всё и просто быть рядом.       Котаро и не мог подумать, что и правда был так сильно влюблён. Для него это впервые.       И от этого становилось ещё страшнее, ведь собственная тайна начинала душить его как никогда сильно. Как он может ждать от человека столько, когда в ответ не даёт ничего?       Боевой дух начал пропадать.       — Куроо, я не пойду на поле, давай, ты тоже?       — Обалдел? — Тецуро оторвал друга от стены и посмотрел ему в глазах. Собравшись вот-вот читать нотации и приводить боевой настрой в норму, брюнет лишь тяжело вздохнул, покачав головой. Пальцами он начал поправлять упавшие волосы Котаро, снова делая их торчком. — Собрал все свои силы и вышел на поле. Дай мне размазать тебя, показав превосходство по-нормальному! Технические победы — неинтересно!       — Кто сказал, что ты меня размажешь? — Бокуто нахмурился. Он резко выпрямился и не по-доброму прищурился. — Это я тебя размажу!       Тецуро усмехнулся. Он увидел зарождающийся огонёк в глазах друга. Надо было подлить побольше масла.       — А ты докажи мне, а не просто чеши языком. И докажи это Кейджи, — Куроо вскинул подбородок, хотя он и так был выше. Правда, всего на два сантиметра. Однако этим фактом он кичиться всю свою жизнь.       — Ты же знаешь, наша братство заканчивается на поле, поэтому проигравший оплачивает весь сегодняшний ужин, — Котаро хмыкнул и развернулся к дверям.       Людей в коридоре осталось немного: все уже отправились в зал. Двери были распахнуты, и из них лился свет.       — Договорились, — усмехнувшись, произнёс Куроо.       Да, на поле они становились настоящими соперниками, испытывавшими огромное уважение друг к другу. Изредка проблёскивали шутки в сторону друг друга, но в основном парни были сосредоточены на игре.       Бокуто нужно было очистить свои мысли, привести их в порядок. Всегда спасением для него являлся волейбол, и прямо сейчас этот день не стал исключением.       Осознание собственной влюблённости, собственного страха — всё это он должен перенаправить в игру. Показать Кейджи, что он не слаб. Показать себе, что он не слаб.       Котаро глубоко вздохнул и нырнул в свет, исходящий из зала.       Правда, сокрытие правды может дорого ему обойтись. Но пока он решил не думать об этом.