У меня нет даже тени : Другая история

шоколадку всегда делит пополам.

или даже всю уступит, если нужною

мама часто убегает по делам

и ночами пропадает, потому что...

***

      И всё - таки ей повезло иметь комнату с выходом на балкон — свежего воздуха хватает с головой. Причём, это очень удобно — можно прятаться от проблем и не страдать от замкнутого ощущения. Прекрасно, просто прекрасно.       Фриск глубоко вздыхает, прежде чем закурить. Щелчок — и снова чувствует привычный запах. Удача явно на её стороне — сегодня дом в её распоряжении. Как минимум, ещё пару часов. Она не замечала Энтони — да как можно не заметить такое чудовище? Эти мысли решает отложить — хотелось бы расслабиться.       Пепел медленно стряхивается кончиком пальцев. Фриск никогда он не нравился. В горле першит — откашлявшись, она продолжает убивать и без того слабые лёгкие. Точнее, то, что от них могло остаться после подобных фокусов.       В школе не происходило ничего интересного — по крайней мере, её явно не удивила внезапно пришедшая девушка, что - то рассказывающая о курсах фотографии. Фриск засыпала, но держалась до последнего, лишь бы не производить неправильное впечатление. В конце концов, девушка же старалась угодить каждому. И Фриск — не исключение.       Короткий вздох. Сигарета затухает. Длинные пальцы лениво бросают окурок в грязную пепельницу. На столике сплошной бардак — потёртая сумка до сих пор хранит необходимые медикаменты и пластыри. Естественно, что это глупости — таблетки прятать. Но если не будет другого выхода, как прятаться самой?       Взгляд медленно пробегает по тихой улице. Машин здесь не так много — Фриск не до конца понимала, почему это происходит. Не единой души — ни детей, бегающих друг за другом с пачками дешёвых сухариков или дряхлых стариков с тяжёлыми пакетами. Лишь изредка можно увидеть нескольких студентов и дворовых животных. Последних становится в разы меньше.       — И почему избавляются от собак, а людей продолжают держать на свободе? Несправедливость.       И всё - таки мысли у неё странные. Ей наплевать на людей. Животные вызывали большей эмпатии, по сравнению с человеком. Фриск противилась их поступкам — в частности, самым противным и мерзким. Отчего и поняла — с людьми намного сложнее. Это она усвоила ещё будучи ученицей младших классов — дети слишком жестоки.       Её затянуло совсем не в ту сторону — всего шестнадцать, а уже кричит о ничтожествах. При этом, стоя у зеркала в полный рост. Выходит забавная картина.       Сверстники всегда будут окружать — и каждый из них будет лучше неё самой. К примеру, та самая девчонка с экрана. Модель с обложки прошлогоднего журнала, который она всё ещё не выкинула.       — И как долго ты собираешься пялиться вниз? Ждёшь, когда перила сломаются?       Она понимает — это не случится. Уж тем более под давлением её ничтожного маленького веса. Спичка — не сказать иначе. Собственное тело вызывает отвращение. Чтобы она не делала — ничего не помогало. Может быть, это стало бесполезным?       Стоило только подумать — желудок издаёт неприятное урчание, отдающее острой болью. Фриск наклоняется вниз, одной рукой придерживаясь за живот. Тихо ругается — ненавидела она подобные всплески голода.       — Всё нормально. — повторяют искусанные губы одну и ту же фразу. Не сказать, что успокаивало — просто дурная попытка убедить организм в том, что ничего не случится.       Шаги становятся медленнее. Она боится упасть — в подобном состоянии возможно всё. Входная дверь осторожно открывается. Фриск замирает на месте, придерживаясь рукой за стену.       — Всё в порядке?        По телу пробегают колючие мурашки, заставляющие вздрогнуть. Этот голос не вызывает доверия. Даже сквозь пелену чудовищного голода она понимает, кто стоит перед ней.       — Бусинка? — рука Алисы осторожно тянется к худощавому плечу. Фриск нагло разрывает не начавшийся контакт.       Тяжёлый вздох. Она ведь не глупая. Девушка просто втирается в её круг общения, надеясь на радушный приём. Но Фриск не позволит сделать это.       — Не трогай меня. — шипит она, вжимаясь в стену. Прятаться в комнате нет смысла — голод нужно утолять. Срочно.       Алиса потупилась, моргая, как сломанная кукла. Эти голубые глаза поедадут изнутри — девушка остро ощущает столь неприятный процесс, отчего ещё сильнее сжимается. Желудок снова издает противное урчание. Не умолкает — требует пищи, приказывая поторопиться.       — Фрис—       — Хватит. Я не хочу видеть тебя здесь, понимаешь? Тобой ведь пользуются, а ты так уверена, что тебя здесь любят? — она произносит это на одном дыхании. Долгая передышка. Это невыносимо. Почему она вообще пытается что - то доказать наивной глупышке, которой нет никакого дела до истины? — Хоть из шкуры лезь, но моего расположения ты и во сне не увидишь.       Подавленный стон. Слишком больно. Ещё немного — стошнит. Фриск не должна опускаться до этого — нужно действовать. Медленно приподнимаясь с пола, она слегка ослабляет хватку. Если передавит — легче не станет.       Алиса молчала недолго. Убрав длинные волосы назад, она уверенно хватает девушку за руку.       — Я прове—       Фриск не слушает — разрывает прикосновение, глубоко дыша. Спокойствие. Не поддавайся эмоциям. В голове что - то щёлкает.       — Тебе по слогам повторить? — очередной вздох. Раздражает. — Не тро–       Она не заканчивает свою речь. Щека мгновенно алеет. Ладонь, уже по старой привычке прикладывается к больному месту. Тактика слишком знакома.       Алиса вскрикивает, прикрывая лицо ладонями. Фриск вздыхает. Часто. Глубоко. Боится, что воздух закончится. Алкоголь чувствуется слишком хорошо. И это пугает.       Она поняла его и без слов — Энтони зол, как никогда.       — И куда мы так торопимся? — он подталкивает её в плечо. Фриск удерживается на ногах — жуткая тряска. К горлу поступает острый ком, режущий горло изнутри.       Она отлично играет роль — даже не поморщилась. От лишнего движения получила бы новый удар, да сильнее предыдущего.       — Энтони, пожалуйста. — Алиса поглаживает его плечи в успокаивающем жесте. — Бусинке плохо, ты же видишь.       Прозвище раздражало — Фриск вздыхает, склонив голову. Невозможно смотреть в глаза предателям.       — Завязывай называть её не своим именем. — грозно прохрипел мужчина, кивнув в сторону измученного тела. Ни капли сожаления в глубине карих глаз.       — Ты даже не помнишь, как меня зовут. — шипит девушка в ответ.       Энтони вздыхает. Алиса сильнее сжимает плечи, массируя их пальцами. Невольно чувствует себя хозяином огромного свирепого пса, готового порвать на куски.       — К тебе никто не обращался. Паршивкам слов—       Внутри что - то трескается. Фриск не до конца осознавала реальность происходящего — виски неприятно пульсируют. Она громко дышит — да так, что грудная клетка приподнимается.       — Заткнись, ради всего святого, заткнись! С каких вообще пор ты позволяешь себе такое при общении с родной дочерью? — она прикладывает ладонь к пульсирующему сердцу. — Просто объясни — что я такого сделала, чтобы получать этот мусор? Что со мной не так?       В глазах мутнеет — слёзы выходят наружу, стекая по веснушчатым щекам. Горячо — настоящий кипяток. Дрожь невыносима. Голод уходит на второй план — передаёт пульт управления к истерике. Такой же острой, чёрт возьми.       Мучительно вздыхает — почему так происходит. Вопросов слишком много — она должна выплеснуть их, пока они не стали сильнее. Пока окончательно не зажали в пыльном углу.       Энтони всегда готов замахнуться — терпеть не мог её слёз. Она же не могла остановится — плачет навзрыд. Фриск так устала это терпеть.       Это больно. Неприятно. Но привычно — такое происходит часто.       — Да я ненавижу тебя, чёрт побери! Ненавижу вас всех!       Алиса томно вздыхает. И слова лишнего не скажет — Фриск её и слушать не станет. Оттолкнёт, как обычно.       Она на пределе — и почему детям приходиться терпеть такие издёвки, плача в подушку.

А существует ли ответ на этот вопрос?

      Тело дрожит. Органы пульсируют — сердце, особенно. Ему больнее всего. Совсем его не жалеют.       Энтони замахивается — чужая рука его остановила.       — Не трогай её, милый.       — Мама?       Глаза слезятся — она так давно её не видела, что даже успела забыть этот облик.       Хотелось обняться — по - человечески, как это происходит в других семьях, о которых Фриск читала в журналах и страницах социальных сетей.       — Бог ты мой. Ты в порядке? — Агата осторожно кладёт стирает мелкие слезинки с веснушчатого лица.

      Эти прикосновения невозможно забыть.

      — Мам..       Голос дрожит. Слова застряли в горле. И сердце забилось ещё чаще — чёрт побери, неужели есть шанс на спасение.       — Выкинь их отсюда.       Энтони громко вздыхает. Алиса поддерживает этот настрой и приближаясь к Агате, что - то шепчет той на ухо, получая в ответ положительный кивок.       Фриск не понимает — почему же всё - таки странно. Разве женщина позволяла бы своему мужу приводить в дом любовницу, ещё и сплетничая о всякой чепухе.       — Что происходит? — и нотки страха убивают горло.       Молчат. Лишь глупо хлопают глазами, словно бы не понимая её слов.       — Мам?       Страх окутал с головой. Ещё и голод поедает желудок изнутри, заставляя дрожать с новой силой, постоянно сглатывая.       Тошнота подступает к горлу — ещё не держится, к счастью.       — Бусин—       — Я обращаюсь не к тебе! Почему ты, чёрт возьми, всё ещё здесь?

И кто давал ей права открыть свою пасть.

      Агата отступает. Фриск смотрит той прямо в глаза — и плевать, что видит размыто.       — Не стоит так грубить, малышка. Всё нормально.       — Ничерта ненормально.       Протест. Она ведь не врёт — уши безумно болели от фальшивых ласк и оглушающих стонов блядских любовников.       — Почему ты это терпишь, мам? Тебе же изменяют!       Фриск не глупая — ей не восемь и она прекрасно знает, о каких мерзостях говорит.       Скатывается по стене. Дышит часто — и никто даже не додумался спросить о состоянии.       Виски пульсируют. Болят. Фриск прокусывает губу до крови.       — Сегодня моя очередь, Алисончик. — лишь промурлыкала Агата.       — Интересные у тебя выходные выходят. — Алиса усмехается, насмешливо убрав прядку каштановых волос за ухо.       Энтони, который всё это время молча наблюдал за происходящим, кашляет в кулак, прежде чем встать между подружками и, приобнимая за бок, прижимает к себе.

Фриск впервые видит на его лице улыбку.

Уж больно походит на звериный оскал.       — За место не деритесь, хищницы. На всех хватит.       Общий хохот. Взрослые — моральные уроды. Хуже бешенных животных. Сплошное отвращение.       — Вы что, блять, издеваетесь?       Её голос звучит непривычно грубо и резко — а с каких это пор она должна нежно - нежно щебетать невнятности, словно бы не понимая смысла.       Алиса ахнула и, прижавшись к мужскому плечу, прикрывает рот ладонью.       — Фриск. Материться некрасиво.       — Некрасиво так нагло относится к своему ребёнку! — она глубоко вздыхает, опуская голову. — Теперь ясно, где ты работаешь.       Агата краснеет. Алиса стыдливо отводит взгляд. Энтони усиливает хватку, скрипя зубами.

Хоть он замолчал.

      — То есть, я должна терпеть всё самое мерзкое, пока вы всю ночь развлекаетесь? Ещё скажите, что у меня внезапно братик или сестричка появятся — вот смеху - то будет.       Фриск никогда не позволяла себе такой грубости, но сейчас — особый случай. Не промолчишь.       — Сейчас сама его и породишь, раз так хочешь.       — Энтони! Не говори так.       И внутри всё сжимается от слабости и боли. Голод медленно поедает стенки желудка, а слова отца — последние нервные клетки.       — Ты ведь знаешь, что она не способна вынести ребёнка.       — Это у неё просто мужика нет.       Фриск закрывает уши — опустив голову, бесшумно плачет, пытаясь не обращать внимания на посторонний шум, заставляющий подавлять рвотные позывы.       Она сама ещё ребёнок — такой маленький и хрупкий по сравнению с огромным миром.       — Ненавижу. Ненавижу вас всех.       И это грешное чувство продолжает грызть изнутри, добираясь до самого сердца.