Теряя контроль

— Когда она сказала о том, что готова уйти и не в силах помочь… Когда сказала, что происходящее пугает и ей страшно, я, — колено начинает предательски подрагивать. Мне противно озвучивать последующие мысли, — я захотел держать её на цепи. В прямом и переносном смысле. Это отвратительно. Я, кажется, не лучше её бывшего. 

***

      Я лениво стягиваю полотенце с тела и убираю лишнюю влагу с волос в ожидании Аккермана, чьи ключи делают последний оборот. Первым в проёме появляется букет кустовых роз. С каждым днём капитан становится всё мягче и романтичнее. В те редкие моменты, когда нам удаётся поваляться на кровати, Ривай укутывает меня во все пледы мира. Крепко обнимает и целует в макушку, расспрашивая о детстве, школе, университетских годах.  — Примеришь? — вопрос во взгляде и разрастающийся интерес в мыслях. Я улыбаюсь уголком губ. — Небольшой подарок.        Упаковка небезызвестного бренда оказывается передо мной. За ней следует ещё одна.  — В последнее время в угрюмости тебе не уступать. Думаю, это хоть чуточку да поднимет настроение, — он что, смущается?  — Нравишься ты мне, капитан, — я прижимаюсь к его руке обнаженным телом, свободной ладонью беря за кончики пальцев. — Поешь немного? Завтрак готов.        Аккерман утыкается носом в мои недосушенные волосы и, словно затягиваясь, делает глубокий вдох.  — Может, завтрак подождёт? Встречая меня в таком виде с работы…  — На которую я, к слову, не хочу опоздать, — шепчу я.  — Без двадцати девять, — мурлычет он. — Не представляешь, как мне хочется оставить тебя дома и никуда не отпускать. Провели бы день валяясь в кровати и… помню, ты говорила что-то про пиццу.        Я мягко усмехаюсь. Соблазн остаться дома велик, но отработать взятый выходной я обязана.  — Восемь часов пройдут незаметно. Ты выспишься, наберешься сил, и вечером мы сможем развлечься. За пиццей или за сексом, не суть важно. А завтра… — я заговорщически улыбаюсь и ловлю взгляд Ривая.  — Завтра?.. Только не говори про уборку.        Я хмыкаю, оставляя поцелуй на шее любимого.  — Проверь на досуге коробку под кроватью.  

***

      С каждым днём навыки готовки четырехглазой становятся всё лучше либо я давно не скрашивал время в ресторане. В этот раз вышло настолько вкусно, что перерыв в десять минут не помог, и я приступил ко второй порции завтрака. А Зоэ всё нет и нет… Надеюсь, по размеру всё придётся кстати.  — Ита-а-ак, точно не набросишься на меня? — женский голосок доносится из-за угла. Первым в поле зрения бросается выглядывающая Ханджи. Явно замявшись и заметно стесняясь, она кротко ступает на кухню.  Редкое цоканье шпильки заставляет чай не вернуться назад, но забыть, куда пройти дальше рта.        Офицер не носит каблук за ненадобностью и непрактичностью. Как оказалось, зря… И без того длинные ножки, облачённые прозрачной тканью, чуть напрягаются, демонстрируя рельеф.        Застыв с чашкой чая у рта, я, наконец, сглатываю, но подходящих слов подобрать не могу. Чувствуя мою беспомощность, Ханджи приосанивается, тем самым обращая внимание на грудь. «Маленькая-маленькая», — тараторила Зоэ. Вот только стала не меньше условной тройки… да и в ладонь помещается с трудом. Белье это отлично подчёркивает. Пояс на талии, прозрачные лиф и трусики. Кажется, четырёхглазая получит ещё один отгул. В брюках становится теснее с каждой секундой. Напряжение, скопившееся в ночную смену, как рукой снимает.  — Даже не думай, капитан Аккерман, — офицер делает шаг назад, как только я поднимаюсь с барного стула. Игривая улыбка передаётся и мне.        Шаг навстречу с моей стороны, шаг назад со стороны Зоэ. Я сгибаю руки в локтях, подбираясь всё ближе.  — У тебя есть фора в три Миссисипи.  — Нет, ты ведь несерьёзно.  — Раз Миссисипи, два Миссисипи, — до Ханджи доходит, и только она успевает сверкнуть задницей, я срываюсь с места.  — Нет! Нет-нет-нет! Я на каблуках, — один с шумом слетает где-то в гостиной, — так нечестно! — второй повторяет его участь.        Офицер ловко перекатывается через диван и, буквально ощетинившись, смотрит на меня. Мы замираем в метре друг от друга. — Не поскользнись, — улыбаясь уголком губ, я принимаю удар в виде подушки.  — Леви, нет! Работа у меня. Ра-бо-та! — хохоча, прикрикивает она, несясь в спальню. Бёдра ширятся с каждым зашагиванием на ступеньку.  — Поэтому ты бежишь в спальню?  — Думаю, для тебя, — Зоэ с визгом запинается за последнюю ступеньку и валится на пол. Пользуясь моментом, я нависаю над девушкой, заводя руки над головой, — для тебя не важно, где трахаться. Ведь так, господин Аккерман?        Ханджи выдыхает эти слова. Румянец на её щеках разрастается. Я ощущаю, как она мягко отирается коленом о мой член.  — Блять, — буквально рыча, отвечаю я, — это ты зря.        Офицер лишь закусывает губу, продолжая навязчиво оглаживать меня.        Резвые шлепки по девичьей заднице и размеренные толчки. Как оказалось, мне действительно не так важно, где заниматься сексом с очкастой. Главное — с ней.  — Л-леви, — в полустоне Ханджи пытается приподняться. Я замедляюсь, — здесь, пожалуйста.        Облизав два моих пальца, Зоэ направляет их вниз.  — Тебе сложно без пальцев?  — Нет… нет, что ты. Я, — фраза обрывается стоном, — я люблю, когда ты ласкаешь меня. И-и… ч-чёрт. Х-ха, я…  — Ты?.. — Я люблю, когда ты берешь меня в совершенно неподходящих… для этого, — офицер прерывается, скуля и протяжно ахая, — местах…  — Есть что-то, что ты ещё любишь?        В следующий момент я понимаю, какую херню сморозил. Подобными вопросами я мало того, ставлю Ханджи в неловкое положение, так ещё и… Чёрт. В душе не ебу, что ещё. Не думаю, что кто-то из нас планировал так скоро сказать о своих чувствах вслух.        Зоэ робко прижимается спиной. Профиль девушки обращается ко мне. Дрожащие ресницы и пересохшие губы. Очкастая поднимает взгляд.  «Те-бя», — немые слоги получаются настолько отчётливыми, что в их озвучивании нет резона. 

***

      Взгляд ещё раз окидывает уже около-полноценную картину взглядом.  «Юрико Матсузава – двадцать лет, гражданка Японии. Туристическая виза. Тело обнаружено в бассейне отеля. Асфиксия. Изнасилование.  Манами Кимура – двадцать два года, гражданка Японии. Туристическая виза. Тело обнаружено в баке с водой на крыше жилого здания. Асфиксия. Половой акт перед смертью не носил насильственного характера. Грейс Ли – двадцать три года, гражданка Соединённых Штатов(?). Азиатское происхождение (родственники до сих пор не найдены; в ходе проверки документов установлен факт фальсификации последних; истинная личность погибшей не установлена). Тело обнаружено на побережье океана. Асфиксия. Половой акт перед смертью не носил насильственного характера. Сэкера Исикава – двадцать четыре года, гражданка Японии. Туристическая виза. Следы хлорки практически на всём теле. Удар тупым предметом в области виска. Смерть наступила в результате асфиксии. Половой акт перед смертью не носил насильственного характера.  Сходства: миловидная внешность, тёмные волосы, чёлка. Стройное телосложение (исключение – Грейс Ли), проблемное зрение (исключение – Грейс Ли и Сэкера Исикава)…»       Звуки клацанья обрываются очередной идеей, которую я озвучиваю вслух, попутно включая диктофон и открывая новый файл на ноутбуке.  — А не подражатель ли ты?.. Разница первых двух убийств состоит лишь в том, что одна из девушек была изнасилована. С момента убийства Матсузавы и Кимуры прошло семь лет. Почерк один. Знал ли человек, совершивший преступление, что Ли является не той, за кого себя выдаёт? Может, она вовсе была проституткой, но скрывала этот факт. Была продана из азиатской страны в Штаты? Довольно частое явление.        Убийца отлично входил в доверие к девушкам соответствующей национальности и хорошо владел японским. Возможно, знал культуру и быт Японии, а основной точкой соприкосновения стал элементарный «языковой обмен».        В случае Грейс Ли всё было сложнее.  — Вот только я не могу вытащить и сформулировать эту сложность, — упираясь локтями в стол, шепчу я. Напряжение в висках нарастает. — У Аккермана всё идёт более складно… на основе моих охуительно-говеных отчётов он возводит фабрику Вилли Вонки.        Приходится провозиться ещё добрых полтора часа, чтобы сформулировать различия между первыми и последними двумя убийствами.  — Н-да, обзорка по Центральному парку и то объёмнее выйдет, — покусывая губу, бубню я. — Грейс, как же ты портишь нам столь складную картину своей анонимностью… А ты, Сэкера? К чему были те очки, дополнительный прокол в ухе буквально за несколько дней до смерти? Зачем обесцвечивала волосы и купила те линзы?.. Блядство! Магазины, траты со счетов!        Выдавая ещё парочку отборных словечек, я набираю Гарри, который, по идее ещё должен быть на рабочем месте.  — Нет времени на приветствия. Скинь мне ещё раз файл со всем содержимым мусорки из номера отеля.  — М-м-м, — легкое чавканье и мычание в качестве ответа, — ща, погоди. Что-то конкретное или всё?  — Всё скидывай.        Скрупулёзное изучение помойки и других файлов, которые до этого момента не были восприняты мною всерьёз, дают плоды. Точнее, один: Сэкера ни покупала ни очков, ни линз, ни краски для волос. Об этом говорит банковская история убитой. Конечно, вариант с наличными мы не отметаем, но беря во внимание факт активного использования именно карточки… можем не смело, но предположить, что всё было куплено убийцей.  — Ладно, — выдыхаю я, — хорошо. Теперь не самая приятная часть, — приходится вновь открыть фото убитой, — но нужно, Ханджи, нужно.        Я откидываюсь на спинку стула, нервно отбивая ногой своеобразную чечётку. Холодок проходит по спине. Выключенный свет и неестественная тишина гнетут получше, недовольного моим отчётом, взгляда Аккермана.        Почему капитан так равнодушно отнёсся к нашей с Сэкерой внешней схожести? А тот мужчина с конфетой, что назвал моё имя и должность? Что касается бывшей Ривая – Грейс, здесь ещё больше вопросов.  — Пока не начала торговать собой… — шепчу я. — Подалась в проститутки? М-может и вовсе не уходила из этого ремесла и утаила всё от Аккермана? Вот только от него хрен чё скроешь.        Я смиряюсь, пока что. Когда обстановка будет располагать, необходимость расставить все точки возрастёт и возможно, меня просветят.        Тем временем вибрация телефона продолжает раздражать стаканчик с кофе и пустую упаковку от еды. Упоминание капитана в мыслях привело к его материализации в виде звонка. Выдержав ещё с несколько секунд, я принимаю вызов. Знакомый, низкий и такой, на удивление, тёплый голос заставляет улыбнуться.   «Соскучился», «одиноко, когда ты не трещишь на ухо», «слишком тихо», – фразы, сказанные сонным и чуть ли не мурлычущим Риваем в трубку. Он точно проснулся?        А ведь, кажется, что именно таким он и был до всех тех событий, свалившихся на него.  — Ханджи?  — А? Д-да, прости. Задумалась. Я закончу через полтора часа, может, два.  — Снова перерабатываешь. Если это приносит пользу, похвально. Если же…  — Поверь, я бы с удовольствием сидела на тебе, а не в офисе, но пока могу здраво мыслить и хоть как-то продвигать расследование – буду на работе, — ноющая боль проходит по позвоночнику, как только я возвращаюсь в положение девяносто градусов. Хмуро морщусь. Желание переместиться в постель к Аккерману возрастает с каждой секундой.  — Похвально-похвально, офицер Зоэ. Пойду побреюсь, чтобы Вам было комфортнее сидеть. 

Часом позднее

— Да он издевается над нами, — усмехаясь, шепчу я. — Такой самоуверенный…        Очередная пометка на листочке гласит следующее: «Сэкера – расцвет вишни; вишнёвый расцвет»  — Можешь верить, можешь подумать, что в безысходном положении я цепляюсь за любую хрень, но… но ведь пользоваться Интернетом и смотреть значение имён жертв не равно чудачество, верно? Безысходность, как я говорила ранее? Да, должно быть это она, — делаю паузу буквально на несколько секунд, давая себе небольшую передышку. — Сэкера, если верить всё тому же поисковику, подразумевает расцвет вишни. Конец марта, апрель, начало мая. Всё зависит от региона. Главное не перепутать вишню с персиком и всё в этом духе. Если быть короче – мне нужен японист.        Голосовое сообщение оперативно доходит до капитана Аккермана. Наша с ним переписка в самом деле выглядит довольно забавно, учитывая, что здесь идёт спесь личной жизни и работы.  — Собственно, к чему было предыдущее сообщение за исключением того, что мне нужен японист… Могу предположить, что следующее убийство придётся на весну, — в голове спичкой вспыхивает очередная догадка, — ил-ли же, когда сойдёт снег… мы столкнёмся с очередным трупом.        Заключение звучит удручающе. Я завершаю послание, тяжело вздыхая.        Следуя подобной логике, на поимку преступника есть время, но его чертовски мало, учитывая то время, которое дело простаивало в архиве. С мыслью о том, что сейчас октябрь, я начинаю загибать пальцы.  — В декабре мы будем сидеть без снега. Ну, скорее всего. Январь будет четвёртым месяцем… С-сука! — я вздрагиваю всем телом, приподнимаясь на стуле. Трель стационарного телефона срабатывает лучше любого вытрезвителя. — Офис капитана Аккермана. Офицер Ханджи Зоэ слушает.        Молчание в ответ начинает напрягать.  — Я могу Вам чем-то помочь? — напрягаюсь ещё больше. Хладнокровность и терпение отходят на второй план.   — Похоже, конфетка не пришлась вам с капитаном по вкусу, — короткие гудки обрывают звонок. Я не успеваю ответить ни слова. Внезапно заработавший факс заставляет вжаться в кресло, дрожащей рукой опуская трубку.        Ладонь касается листка бумаги, я сглатываю.  — Вот и ты… Пропал без вести, — рвотный рефлекс готов показать себя во всей красе. Я смиряю его и… звонко хохочу. Так задорно, что можно подумать будто схожу с ума.        Может, так оно и есть?       На меня смотрит никто иной, как человек, предложивший ту самую «конфетку». 

22:43 того же дня

«Выпьем сегодня где-нибудь вне дома?»  «Без проблем. Ты не устала?»  «Очень, но хочу отвлечься, выбравшись куда-нибудь. Только на такси, понял?»  «Вполне…»        Я откидываюсь на спинку офисного стула, откладывая телефон в сторону. От бессилия хочется разрыдаться прямо сейчас. Не думала, что будет настолько тяжело.        Взгляд задерживается на сотнях многоэтажек. В отражении окна волей не волей я замечаю измождённое лицо, подсвечиваемое ноутбуком. Ранние подъёмы, порой отсутствие сна. Кипы бумаг, расследование, частые ночные смены. Мы с Риваем пытаемся хоть как-то разобраться с графиком, чтобы посвятить лишний час друг другу.  — Боже милостивый, дай нам сил быстрее закрыть это дело, — уводя взгляд от ночного пейзажа и подпирая подбородок кулаком, шепчу я. — Хватит с нас на сегодня, дружок.        Закрывая ноутбук, я укладываюсь прямо на него. Подремать полчасика будет хорошим вознаграждением под конец дня. Наблюдая за редко шныряющими туда-сюда тенями работников через полосу света на полу, я закрываю глаза.        Спина, наконец, расслабляется. Вряд ли я пропущу звонок Аккермана. 

***

— Сидит с закрытой дверью? — Фишер беспокойно кивает. — И свет не горит?  — Не горит, капитан Аккерман. На звонки и стук тоже не реагирует.  — Понял. Спасибо, что сообщил. Свободен.        Я останавливаюсь напротив кабинета с красующейся на нём табличкой: 

«Капитан Ривай Аккерман  Офицер Ханджи Зоэ»

— Н-да, мне ещё ни с кем не приходилось делить этот кабинет.       Молюсь, чтобы ключи не были вставлены в скважину изнутри. И выругавшись под нос, понимаю, что так оно и есть. Придётся… ну, точно не выламывать дверь. Оставить очкастую отсыпаться в позе креветки, ведь она точно не удосужилась доползти до дивана, тоже не вариант. Если телефон у неё практически всегда стоит на беззвучном, то от стационарного на рабочем месте четырёхглазая точно проснётся.  — Раза с десятого, но проснётся.        Звонок за звонком, стук в дверь. Реакции никакой. Это начинает напрягать. Напрягать и волновать. Я хмурюсь, вновь поднося телефон к уху, нервно посматривая на циферблат часов.  — О-о, — протяжный зевок, скорейшие извинения, — офис капитана Аккермана. Офицер Зоэ слушает.       Позволить себе фривольничать в разговоре на стационарном я не могу, поэтому просто прошу очкастую отпереть дверь. В проёме вырисовываются очертания ненаглядной, что чуть щурится то ли в попытке сфокусировать взгляд на мне, то ли от яркого света извне.        Она трезвеет в мгновение ока, притягивая меня за лацкан пальто. В поцелуе захлопывает дверь, попутно проворачивая ключи в замке. Не зная Ханджи, я бы удивился такой скорой перемене настроения и дерзости, но совместное проживание даёт какое никакое представление о её натуре.        Пальто оказывается на полу, за ним следует пиджак. Я подхватываю Зоэ за бёдра, двигаясь в сторону рабочего места. Глаза потихоньку привыкают к темноте. Стоит примостить четырёхглазую на стол, как пряжка ремня звонко даёт о себе знать. Я проделываю аналогичные манипуляции с брюками Ханджи. Она наскоро стягивает с себя нижнее бельё, вжимаясь в мой пах. Внутри всё приятно напрягается. Я не успеваю заметить, как Зоэ спешно пытается ввести в себя член.  — Смазку на работе я не хр… — как оказывается, ни к чему. Девушка принимает меня довольно резво, сопровождая всё стоном. Тихо выругавшись, я сжимаю её талию. — Твоя рубашка до сих пор на месте, непорядок.        Мы расправляемся с ней на пару. Ханджи откидывается на стол. Грудь то и дело, как бы приподнимается, вырисовывая аппетитные изгибы.        Каждый спешный толчок сменяется более умеренным. Зоэ, прикусив губу, старается не выдавать наше присутствие, ведь люди вне кабинета продолжают шнырять туда-сюда.  — Хм-ф, Ривай, — дрожащим голосом и сцепляя ноги вокруг моих ягодиц, шепчет четырёхглазая, — м-мне…       Предательский стон слетает с её губ. Я хмыкаю, в излюбленной манере улыбаясь уголком губ.  — Иди ко мне, — вновь замедляя темп, помогаю офицеру аккуратно приподняться. — Секс в участке обладает особой энергетикой, правда?  — Заткнись, — губы сливаются во влажном поцелуе. Языки в жгучей манере противоборствуют друг другу, по итогу сдаваясь и давая возможность проявить себя каждому. — Скучала. Я так скучала, Леви. — Я тоже, Ханджи. Я тоже скучал, милая.        Застёжка ненавистного, но не умаляющего своей привлекательности, лифчика, наконец, поддаётся, открывая вид на грудь Зоэ. Такая красивая, покрывшаяся мурашками от одних лишь касаний, она буквально заставляет меня коснуться языком соска, попутно наблюдая за реакцией четырёхглазой.        Трепетный укус отдаёт запрокидыванием головы и аханьем со стороны любимой. Я чувствую, как она сжимает меня всё сильнее, готовая к скорой разрядке. Кажется, это будет наш самый спешный секс.  — Быстрее, пожалуйста, — хватая воздух, шепчет она. Затем впивается в шею, оставляя щедрый засос. Впивается ногтями в спину. Благо, рубашка спасает от очередной порции царапин. Как хорошо, что впереди выходные… — Ривай, т-ты не оставишь меня?        Подобный вопрос может свести всё возбуждение к нулю, но не с ней. Я не готов размышлять на эту тему сейчас, но точно дам ответ «да».  — Ни за что, — шепчу я, понимая, насколько высоки риски. Ханджи не осознаёт ни одного из них, потому что не видит полной картины.  «Я – эгоистичная скотина», — подобная мысль заставляет обнять четырёхглазую сильнее прежнего.        Вот только эгоисты не могут любить кого-то по-настоящему, а я… я, кажется, люблю её. Девушку напротив. Офицера Ханджи Зоэ. Мою, как говорит Эми, «ненаглядную». Такую красивую и хрупкую в моих руках. Такую беззащитную и мягкую. — Ты точно где-то не здесь, капитан Аккерман.        И правда. Не здесь… Поддался таки.  — Просто думал о содержимом коробки, — возвращаясь к прежнему темпу и вспоминая все те верёвки, наручники и кляп, отвечаю я.        Да, сосредоточиться на сексе становится всё сложнее, но довести дело до конца необходимо. Чуть ускоряясь, я пытаюсь сконцентрироваться… да тут и концентрироваться не нужно. С каждым толчком Зоэ сжимает меня сильнее прежнего. Кажется, места внутри неё становится всё меньше и меньше.  — Хм-ф, мне нравится то, как ты не хочешь выпускать меня из себя, — в ответ очкастая кусает губу, оттягивая последнюю. Выругавшись, я начинаю двигаться резче и жёстче.  — Такого капитана не отпустит ни одна, — ухмыляясь, шепчет она, в процессе переходя на сдавленный стон. — З-заполни меня полностью.  — Глубже?  — А э-эт-то?..  — Ох-х, дорогая, это не вся длина, — я ухмыляюсь. Как же хорошо родиться с отменным членом. Вдвойне охуенно использовать все те отменные показатели должным образом. — Боюсь, что, войдя во всю длину, стоны будет сдержать невозможно.  — К-какой же… ты… самоуверенный, — Ханджи тут же срывается на громкий стон и моментально пытается сдержать последующие, — с-сука.        Серия бесцеремонных и грубых толчков доводит офицера до окончания чуть раньше меня. Пульсация сжимающегося влагалища сводит меня с ума. Как же я рад заполнить последнее до отказа. И вновь навязчивая мысль о том, что с каждым подобным актом мы можем завести ребёнка, перевешивает и буквально умоляет прекратить девушку принимать противозачаточные.  «Это ненормально», — я отвечаю себе и, вклиниваясь пальцами в распущенные волосы офицера, мягко массирую кожу головы, медленно спускаясь на шею.        Тихий, еле различимый на фоне учащённого дыхания, всхлип. В смятении я пытаюсь отстраниться и посмотреть на Ханджи. Она лишь крепче вжимается в меня, утыкаясь носом в плечо.  — Я устала, Ривай, устала. Я н-ничего не могу. Всё валится из рук.        Пора брать ситуацию под свой контроль, Аккерман. — Ханджи, на твои плечи легла большая ответственность, с которой ты хорошо справляешься, слышишь? — мне таки удаётся взглянуть на Зоэ и обхватить её лицо ладонями. Эти уставшие, наполненные слезами глаза. Уставшие, но всё такие же яркие и живые. — Я бы не взял тебя подопечной, если бы не был уверен. Учитывая, что я не вожусь с практикантами-новоиспечёнными офицерами.  — Я, — лёгкое недоумение читается на лице, — я боюсь подвести тебя, потому что знаю, ты действительно не работаешь с молодняком, у которого ещё и компетенции то толком не сформированы… Я боюсь разочаровать тебя, Ривай. — Ты не разочаровываешь меня, Ханджи. И не думай, что личные отношения как-то отражаются на моём профессиональном мнении в отношении тебя. Я же, как-никак, заставляю тебя переписывать отчёты и переоформлять другие документы относительно дела по несколько раз, правда?        Зоэ усмехается и шмыгает носом. Я улыбаюсь в ответ, симметрично убирая слёзы с уголков её глаз.  — Мы трахаемся на рабочем месте.  — Сделаю нам устное замечание. — Бар? — застёгивая пуговицы моей рубашки, тихо уточняет очкастая.  — Всё, что захочешь, — оставляя поцелуй на лбу Ханджи, я следую примеру и помогаю офицеру с одеждой.        Четырёхглазая оставила выбор паба на моё усмотрение. По приходу в последний удивилась столь малому количеству людей и на всякий случай уточнила, не зарезервировал ли я его только для нас. Окинув взглядом барную карту, девушка всё поняла и хмыкнула что-то себе под нос, улыбнувшись краешком губ.        Прелесть бара состоит не в том, чтобы пить в одиночестве. Его пленительность заключается в неосознанном поиске соратника, готового выслушать и высказаться. В этот раз, как и в большинстве случаев, я слушал её. С каждым движением губ, небрежным касанием волос, мысль о том, что рядом со мной действительно «тот» человек, не покидала, укрепляясь всё глубже.        Ханджи вновь расплакалась, попутно прося прощения. В ответ я взял её ладонь и повторил практически всё то же, что сказал в участке, так и не сказав о чувствах.        Офицер выпила порядка пяти коктейлей и половину бутылки чего покрепче. Я осилил ровно такую же половину. Тем не менее, энергия столь неугомонной женщины никак не иссякала, раз ей удалось вытащить меня размяться в совместном танце. Этакая помесь полу-вальса, полу-танго, которая на удивление пришлась по вкусу даже мне, увлекла нас в сторону дома.       Лениво, в случае Зоэ, ведь мыл её я, приняв душ, мы, наконец, оказываемся в постели. — Ханджи? — перед глазами продолжают мелькать картинки из телевизионного шоу. Терпеть не могу шоу, но пьяненький смех и голова Зоэ на моей грудине – бесценны.  — М? — очередной хохоток. Макушку сменяет профиль девушки. Она прижимается обнажённой грудью к моему торсу. Улыбка на лице растопит любое сердце. — Мне так хорошо рядом с тобой, Леви.        Её ладонь ищет мою и сплетает пальцы.  — Пусть так будет всегда, — шепчет четырёхглазая. — Только мы, а потом… может, кто-нибудь ещё.        В знак согласия я лишь закрываю глаза. Мышцы спины расслабляются в мгновение ока. Их примеру следуют остальные. Я погружаюсь в сон.  «Ты дополняешь мою судьбу, Нимб медленно сползает.  Ты повторяешь мою судьбу, Перематывая назад всё, что можно»

2014, начало военной интервенции США в Сирии

      Практически год подготовки и вот наши задницы занимают койки в полевой казарме. Никто из присутствующего молодняка ещё не сталкивался со смертью лицом к лицу и с озорством в глазах решил, что готов покорять мир, не увязнув в крови товарищей и гражданских.        Ещё со времён подготовки я выслушал много комментариев насчёт роста и впоследствии прослыл не коротышкой, а тем, кто может, ударив пару раз в бубен, вырубить и отправить очередного выскочку целовать землю.        Я стал хмурым, порой излишне жестоким. Чистоплюйство и брезгливость, присущие мне от рождения, отчасти ценились вышестоящими чинами. Естественно, навыки стрельбы, физическая развитость, логика и стратегическое мышление ценилось ещё больше.        Мужской бас раздавался то тут, то там. Отборные маты от командира взвода и ответный ор с нашей стороны. Нахуя так орать в ответ, я так и не понял…  — Хей, Ривай? — голос Тоби вытаскивает меня из сна, который был так близок. — Спишь, что ли?  — Уже нет, — ложась навзничь, отвечаю я.  — Тебя реально не ждёт никакая девчонка? — вопрос, который волновал, по кой то хер, практически каждого. — Тц, меня реально не ждёт никакая девчонка, — фраза моментально срывается с губ. — Сам знаешь. Лучше расскажи, как поживают твои.  — О-о-о, чувак, ты не представляешь, оказывается, секс по телефону – рабочая схема, — я слабо усмехаюсь. — Вот только хер дождешься, пока телефон ну не тот, что стационарный, дойдёт до тебя. Каждому ж передёрнуть нужно. Как ты вообще держишься?  — Какой же ты придурок, Тоби.  — А может, он это... принимающий, — знакомый голос в сопровождении хохотка доносится с соседней раскладушки.  — Тебя чёт в последнее время так ебёт, кто от кого принимает. Неужто решил выбрать дырочку потуже, а? — Пит тоже не дремлет.  — Э, ебальник прикрыл!  — Мамаше твоей…        Последующая словесная потасовка состояла из классического и высокоинтеллектуального юмора. Благо, Тоби удалось свести разрастающийся с каждым высказыванием конфликт к нулю. Дипломатия у него развита наилучшим образом, как и навыки полевой медицины.  — Знаешь, Ривай, я жалею лишь о том, что пропустил рождение дочери, и о том, что пропущу её первые годы. Как она скажет своё первое слово, начнёт ходить.  — Ты будешь отличным отцом для своей дочери, Тоби. Не сомневайся.  — Спасибо, брат, — в ответ я улыбаюсь и перевожу взгляд на товарища. — Так хочется обеспечить моим девочкам всё самое лучшее. Приходить в магазин и не смотреть на цены. Иметь возможность вызывать клининг в любой момент. Я так хочу, чтобы жена не забивала мозг бытовухой и могла посвятить себя… себе и ребёнку, понимаешь? — искренняя улыбка оголяет белоснежные зубы. — Я так скучаю по моим девочкам.        Тоби чуть приподнимается и, опираясь на предплечье, поворачивается в мою сторону. Характерный скрип разносится в пределах пары метров. Парнишка чуть копошится и, наконец, вытягивает жетон.  — Вот это, — помимо жетона на цепочке висит, по всей видимости, обручальное кольцо, — это самая дорогая вещь в мире, Ривай. Всё жду, когда придёт момент, и я смогу вернуть кольцо на палец, при этом держа на руках дочь и обнимая любимую, которая прямо сейчас в одиночку занимается воспитанием нашей девочки.        Чувства Тоби, к сожалению или к счастью, мне не понять. Не понять, но от подобного выступления даже в моём сердце что-то ёкает.        Я далёк от отцовства и женитьбы. Пока рано думать и о первом, и о втором. Главное – выбраться из того дерьма, в которое я влип, живым. Как минимум потому, что в Штатах меня ждут две женщины, чьё волнение не знает ни конца, ни края. Этого достаточно. Не хватало ещё прибавить к ним жену, тем паче – ребёнка, который может по итогу остаться без отца, как и я когда-то… «Ну что, салаги, готовы зачистить гнездо терроризма?!» — с таким лозунгом начинался каждый день пребывания в Сирии.        Очередные сутки под палящим солнцем и мы, укутанные в броню от макушки до пят. Невыносимая жара. Пот и грязь забиваются в каждую пору. Я, кажется, свыкся с отвратительным запахом некоторых пехотинцев.        Защищённый патрульный автомобиль в составе трёх штук движется вдоль пустынной местности. В отдалении доносятся первые глухие взрывы. Я сглатываю. Нас, в общей сложности человек двенадцати, отправляют в качестве подмоги в западном направлении к склону, где прямо сейчас дохнет другой молодняк.         Несколько полевых врачей и стрелковый эскорт. Я прибываю в качестве второго, дабы прикрывать задницы товарищей, оттаскивающих раненных.        Завеса в виде взмывающего ввысь песка повсюду. Пытаюсь прикинуть, как вообще можно работать с координатами в таких условиях, чтобы не устроить «огонь по своим».  — Аккерман?! Пробка в жопе застряла, что ли? Это ж твоя первая вылазка, а на лице них-х-хера. Снова сидишь с угрюмой рожей.  «Цирк с конями», — проносится наравне со свистом пуль. Главное, чтобы никого из этих коней не подстрелили…        Я хмуро окидываю взглядом Тоби. Животный страх застрял во взгляде каждого. Глухой звук взрыва вблизи машины заставляет желваки шевелиться на лице.  «Сконцентрируйся. Сделай вдох и дыши, мать твою. Выживи. Любой ценой», — вот они, мысли каждого новобранца и мои в том числе.  — Прибыли! — громогласно оглашает сержант.        Ловко вылезая из бронетранспортера, мы тут же приземляемся, кто на колени, кто на корточки, прижимаясь к машине. Кажется, что пуля вот-вот найдёт пристанище в твоём теле. Голова рефлекторно оборачивается в сторону каждого взрыва. Сердце сжимается.  — Ожидали чего-то другого?! Чего расселись, мать вашу?! — хватая Тоби за воротник, выплёвывает старший по званию. Я вижу, как слюна брызжет из его рта и морщусь, не скрывая омерзения. — Аккерман, продвигайтесь к горящему броневику.        В армии я возненавидел все эти «Есть, сэр! Да, сэр!», которые нужно орать во всю глотку. Вот только выбора нет, и я обязан, как и остальные, надрывать связки. Армия – не лучшее место для проявления характера. Если ты, конечно, не хочешь получить от сержанта по яйцам и моментальную команду «смирно». Наблюдать за подобным больно даже со стороны.        За столь «напряжённым» размышлением я не замечаю, как оказываюсь рядом со столпом огня. Несколько раненых. Пулевые отверстия в зоне живота. Из пехотинца сочится кровь, с каждой секундой приобретая всё более глубокий оттенок.  «Не жилец», — первое и последнее, что проносится в мыслях перед тем, как обоняние улавливает запах тел. Горящих тел.        И только свистящая над головой пуля отрезвляет и заставляет сделать первую очередь выстрелов. Я не уверен, что попал хоть в кого-нибудь. Ветер всё также поднимает песок в воздух. Звуки вертолёта вовсе мешают уловить примерное местоположение противника. Кажется, будто он повсюду. Возможно, так и есть.        На горизонте высвечивается несколько моджахедов, перебежками движущихся от одного «укрытия» к другому. Вторая очередь выходит более продуктивной. Удаётся подстрелить парочку человек.        У меня нет времени размышлять над тем, заслуживает тот или иной человек смерти. Я не вынашиваю ни одну из идей, которыми пронизаны мои «патриотичные» товарищи. Я, как и человек, только что умерший от моей руки, оказался по другую сторону баррикады. Не факт, что он жаждал смерти себе подобного, а именно – человека. Мы просто исполняем приказы. Ни за мораль, ни за идею и точно ни за мир. Мы делаем это ради денег. Ради лучшей жизни наших семей.        Ради лучшей жизни убиваем других людей.  Но ради чего убиваю я?        Так проходила вылазка за вылазкой, зачистка за зачисткой. Перчатки, в которых мы выносили опалённые трупы рядовых, плавились. Потери были с обеих сторон. В определённой мере это огорчало, ведь умирал чей-то муж, сын или брат. Возможно, единственный.        Каково это – хоронить своего ребёнка? Того, кого ты вырастил, воспитал, посвятил ему всего себя. Того, чья жизнь ещё впереди. И будущее этого кого-то обрывается. Он встречается с гробовой доской раньше родителя.        Я пытаюсь абстрагироваться от подобных мыслей. Я пытаюсь держать все чувства в себе. Стараюсь не привязываться. Последнее выходит откровенно херово. Так или иначе, судьба даёт тебе человека. Даёт, а затем забирает, попутно поглядывая, как ты там держишься.        Каково это – расстилать флаг Соединённых штатов на гробах товарищей, которые подорвались на мине? Стоять в стойке смирно, отдавая честь, и выслушивать заученные до дыр фразы о патриотичности погибших? — Снова философствуешь, а? — голос Тоби вклинивается во внутренний монолог. — Только не говори, что и сегодня уткнёшься в очередную книженцию. Неделя до Рождества, а нам уже завезли выпивку и обещали распить сегодня ящик другой у костра.  — Уткнусь, — холодно отвечаю я.  — Передёрни хоть разок, а то с каждым днём…        Последующие инструкции о том, как дрочить, я пропускаю мимо ушей, продолжая наблюдать за стекающей к ногам кровью. Кадр за кадром в голове вновь проскакивают воспоминания о дне. Около пятидесяти раненных гражданских. Разорванное взрывным устройством тело молодой девушки и ребёнка. Оторванные конечности. Животные крики о помощи, наполненные беспомощностью. Белый шум, заполняющий пространство, обрывается серией ударов по грузовикам с гуманитарной помощью.        Около пятидесяти раненных гражданских и лишь десяти военных.       Тогда я впервые столкнулся с ребёнком-смертником.