Путь к алтарю

      Раздался стук в дверь. Машунька открыла ее и обомлела: на пороге стояла Глаша.       — Удалось вернуться через восемь лет, не десять, — попыталась улыбнуться Глаша.       Машунька смотрела на двадцатитрехлетнюю дочь и не верила своим глазам: Глаша выглядела немногим младше ее, женщины за сорок, и смотрелась примерно как младшая сестра.       Машунька знала, что у нее не хватает уже двух зубов, и достаточно успешно скрывала эти пробелы даже во время улыбки. Не было видно и пенька на месте третьего зуба. Глаша же чуть робко улыбнулась, и сразу стало видно отсутствие пяти зубов. Морщинок тоже было немало.       — Глашка, покажи запястья, — сразу же сказала Машунька.       Глаша завернула рукава. Руки были тоже постаревшие, однако запястья такие же чистые, как и восемь лет назад.       — Женщин в кандалы не заковывают, — поняв, к чему был этот вопрос, ответила Глаша. — Никто не узнает, где я была. А зубы — так их у многих не хватает. Как ты жила? Как Никита?       — Жила хорошо, — выдохнула Машунька. — Никита женился.       Еще один вопрос явно вертелся на языке женщины, но она никак не решалась его озвучить. Понимая, что хочет спросить мать, Глаша сказала:       — Одна приехала, без детей. До сих пор девочка, к политическим приставать не положено.       Девушка рассмеялась и добавила:       — Будем с тобой теперь смотреться, будто две сестры. Только одна снова мещанка. Ни о чем не жалею, собакам собачья смерть.       Машунька проснулась в слезах. Сон о дочери, которую осудили на десять лет каторги, был слишком правдоподобным.       — Глашка… — выдохнула Машунька. — Чтобы не вздумала мне!       Глаша грустно смотрела в стену. В гимназию идти не хотелось, однако, как прекрасно понимала девушка, мать вряд ли бы разрешила ей остаться дома, боясь, что вместо простого лежания на кровати дочь пойдет искать нитроглицерин.       — Глаша, ты бы собиралась уже, — позвала Машунька. — На уроки опоздаешь.       — Мама, начальница позволила мне отдохнуть дома, если мне нехорошо, я не хочу сегодня идти на учебу, — ответила Глаша.       Взволнованная недобрыми предчувствиями Машунька подошла к дочери.       — Мама, слово чести, честное дворянское слово, что я не пойду сегодня же искать нитроглицерин, — поспешила заверить мать Глаша. — Это трудно, это опасно, ты меня вчера сумела убедить.       От сердца Машуньки немного отлегло.       — Мама, я не пойду сегодня в гимназию, — повторила Глаша. — Не хочу.       — Хорошо, Глаша, не ходи, — согласилась женщина.       Весь день Глаша провела, лежа на кровати. На душе было тяжело. Однако и вчерашние слова матери с намеком на неудачный бросок снаряда и кладбище, и честное дворянское слово, которое дополнительно удерживало девушку, — все это заставляло Глашу отказаться от своей первоначальной идеи.       На следующий день, придя в гимназию, Глаша заметила, что классная дама к ней чуть приглядывается, но ничего не говорит.       «Да не дура я, поняла, что нельзя метать бомбу, — подумала девушка. — Да я даже нитроглицерин не достану, это же не оружие…»       Вдруг Глашу будто осенило: оружие будет достать гораздо проще.       «Так, надо теперь понять, как лучше это оружие добыть», — начала размышлять Глаша.       Едва окончились уроки, девушка отправилась в оружейную лавку. Не зная наверняка, продают ли оружие несовершеннолетним, Глаша посмотрела на свое отражение в витрине соседней колбасной лавки. Заставив себя пройти мимо и не тратить деньги на столь недешевый продукт и лишь пару раз вдохнув незабываемый желанный аромат, девушка поправила шляпку и подумала:       «Но ведь люди выглядят по-разному. Кто-то и в двадцать лет смотрится ребенком. А я вроде и на курсистку похожа».       Девушка вошла в лавку. От обилия оружия и непонимания, что ей нужно, у Глаши разбежались глаза.       — Вы ищете что-то определенное? — спросил продавец.       — Для самозащиты, — Глаша ответила первое, что пришло в голову.       Продавец совершенно не удивился такой реплике и начал предлагать Глаше разные модели.       «Сорок рублей, шестьдесят рублей! — с ужасом думала девушка. — А еще же патроны денег стоят! Откуда я все это возьму?»       — Благодарствую, я лучше посоветуюсь с мужем, — соврала Глаша, поняв, что таких денег у нее нет, даже если она украдет последнее у матери.       — Приходите вдвоем, подберем и вам, и ему оружие, — ответил продавец.       — У мужа уже есть, теперь я себе хочу, — улыбнулась Глаша и вышла на улицу.       Домой Глаша возвращалась в расстроенных чувствах. Мыслей, где достать столько денег сразу, не было.       «А ножом я уже пыталась, — вздохнула Глаша. — Да и вообще, как это — пойти и попасть ножом, куда надо…»       Несколько дней Глаша провела в задумчивости, так и не найдя какого-то решения, а потом обнаружила в почтовом ящике записку от Софи.       «Глаша, давайте поговорим наедине, без свидетелей. Жду вас завтра в парке возле ворот в пять часов пополудни», — гласило послание.       Чуть поколебавшись, девушка решила принять это предложение.       В назначенное время Глаша пришла в парк.       — Вы что-то хотели, Софи? — спросила Глаша девушку, которая уже ждала ее.       — Глаша, не буду спорить: Дима был неправ, так поступив с вами, но вы зря не стали жить в нашем доме, — сказала Софи. — Глаша, честное слово, я научу вас всему тому, что знаю сама, вы станете настоящей юной леди!       — Вы соучастница в похищении человека, Софи, — ответила Глаша. — Вы не освободили меня и не заявили в полицию о злодеянии, свидетельницей которого вы стали. Следовательно, вы стали соучастницей, вас должны были судить.       — Если буквоедствовать, Глаша, судить должны были вас за оскорбление отца и то, чего вы ему нажелали, — произнесла Софи. — Я еще раз повторяю: не до конца одобряю методы Димы, но ведь и его тоже можно понять! Глашенька, разве вы были бы счастливы, услышав подобное от своей дочери?       — Софи, я ни разу не позволила себе подобного по отношению к матери, — сказала Глаша. — А почему? Потому что ей не за что было так говорить. А насчет Дмитрия могу повторить еще раз: сдохнет он, когда его карету подорвут, причем сдохнет с оторванными ногами, как другой человек.       — Глаша, мне искренне жаль вас: как можно так говорить о своем родном человеке! — воскликнула Софи. — Мне искренне жаль вас: вас даже воспитать не смогли! Не ваша вина в том, какой вы стали!       — Софи, мне не о чем с вами разговаривать, — ответила Глаша. — А если вам нужно оплатить все то, что я наела у вас — отправляйте счет. Заработаю — оплачу все, причем с процентами.       — Глашенька, не в этом дело, — вздохнула Софи. — Не в этом! А в том, что maman бы смогла воспитать вас. Моя maman, разумеется. При некотором участии Димы, конечно.       — Благодарю вас, Софи, у меня родная мать есть, — сказала Глаша. — Прощайте.       Глаша в расстроенных чувствах вернулась домой. Несмотря на то, что разговор с Софи был довольно ожидаемым, такого упорствования в своих заблуждениях Глаша не ожидала и надеялась хотя бы на простое сочувствие.       — Глаша, иди ко мне, — произнесла Машунька. — Пришли деньги на содержание. Что на этот раз хочешь? Может, пальтишко зимнее обновим? Твое в груди маловато.       — Зато не болтается, — пошутила Глаша.       — Можно нарядное платье для визитов пошить, — продолжила женщина. — Либо предлагай сама что-нибудь.       — Я не знаю, мама, — честно ответила Глаша.       — Значит, думай неделю, иначе просто пойду и в банк их положу, — сказала Машунька. — Раз ничего не надо.       — Хорошо, мама, буду думать, — произнесла Глаша.