«Зеркало Атонмет»

...

Тот, аккуратно посадив Марка около себя, стал медленно его целовать, едва ли не урча вслух: держал за подбородок, смотрел в глаза; обернулся на «квадру» и задёрнул портьеру. — Нет, с тобой, Лу, целоваться не буду…я пил, вот Кея целуй. Он не пил, только энергетика, позавчера. — Месье Зола, — рассмеялась она, — помните? — Я всегда всё обо всех помню… — вот это было чистой правдой. — МАРК!!! М-м-м.

…

Кино посмотреть успели, но не с мест: Нарсис снял номер. Там же: приглушенный свет, окно с односторонним стеклом (веб-камера позволяла в этом убедиться), вид в зал и на экран. — Так то не панели были?! — Нет, — Нарсис брал сзади, заставляя носом прижиматься к леденящей, разгорячённую кожу, гладкой поверхности, — не-не-не, Га…половинки немного разведи, Ганс, угу, вот так! Точно. Удобно? Хочешь, — укусы-зализывания в подмышечную впадину, заставляющие поднимать всю руку и предлагать то выше, то ниже, — пальцами тебя отымею, м-м-м? — голос эмпатика сел, отдавая песком пустыни, хохотом ночных скалистых обрывистых берегов, когда кажется, будто те смеются над тобой, осыпаясь потоками колючего мелкого песка, а сосны вторят им верхушками в ветрах. — Ты фильм смотри, а я…верно, да, держи меня за руку, вторую. Красиво. — Кино ещё не началось… Нарсис шлёпнул по ягодицам одновременно, вызывая бурю и восторг. Свет полностью погас. Действие началось: свет, титры, музыка там и медленные, сжимающе-разжимающие действия тут, здесь и сейчас. Первая сцена, ахает зал…ахает и Ганс от прохладных, смазанных в геле, фаланг. Битва. Ускорение. Завязка сюжета. Темп, пережатый у основания член, кольцо; мягкое подталкивание и надавливание на поясницу. — О…смотри, о! Спецэффекты! — Конечно, подайся ко мне, усилим, — ноги раскрыты ещё больше, спасибо фигурному катанию, рот зажат, рука в заднице на месте, присоски, вибрирующие, по телу, — ещё теснее? Раздражителя? Вещество такое, добавляемое обычно на эрогенные зоны, опасная штука: может вызвать перевозбуждение и аллергию. — Да, — Ганс скулил, бешено потираясь, ставшими чувствительными, жирными сисечками (те вернулись, но больше не вызывали того стыда; только чувство жара от воспоминаний; дрожь), — персонажи красивые…мне нравится сюжет!!! Резкий вход членом, вместо пальцев, до упора; дёргание до коленно-локтевой и наваливания, грубых ласк с частицами брутальности. — И мне…но больше сейчас мне нравится минет… — Нарси!!! — Нет, делать его буду я, а ты смотри, милый мой, — Нарсис подлез под Ганса, впился ему в губы, и сполз, сколзя по скрипящей поверхности, зашипел, — блин…о, м-м-м, — там было на что посмотреть (любоваться результатами своих трудов не менее приятно, чем…менять их) огромная малиновая головка, сочащаяся смазкой, кончик чуть дрожал; иногда, яйца красные, — неудобно? А…так и должно быть…фильм смотришь, да? А так, — ноготочек докоснулся на мгновение, и упорхнул, снова, чуть подольше и всё, — о как? Куда! — рука перехвачена. — Нарси!!! — Ну-ну-ну, не протестуй, милый, сейчас…налюбуюсь только, ох… Ганс применил силу, резко хватая мужа за загривок и насаживая ртом на свой член, не давая уйти от прикосновения, вскидывал бёдра, врываясь с напором, низко рычал и царапал ногтями шею. Вбивался-вбивался-вбивался. Кино захватило его сознание. Поднял глаза, Нарсис, на разъезжающихся ногах, стоит, подрагивая и лаская себя, ахая, в призывающей позиции. Задница, обтянутая в латексные брюки, оттопырена немного. Зачем что-то ещё объяснять? Вот главная героиня встречается с главным героем, постоянно носящим дурацкую красную шапку-петушок лыжников, и тут его похищают монстры. По залу прокатывается смешок, чёртик, сидящий на левом плече главной героини, что-то нашёптывает ей без умолку. — Возьми как-то дома меня…так, просто видишь, бери. И грубо, прямо там!!! — Нарси, так же нельзя, — ебать его толстенным елдаком с размаха тоже нельзя, — ещё теснее? — Да, о! — такой же возглаз, монстры вернули героя, победа Добра и Света. — Ай! А-а-а, м-м-м, — Нарсис кончил, — я всегда…мечтал, блин, что ты…тогда ещёдовсехэтих, трахнешь меня. Просто трахнешь. Нельзя не спросить. — Когда я, — поцелуй в затылок, прикусывание кожи головы, — фу, перхоть…хи-хи-хи, когда я был выше…по статусу? — Да! — наверное, смущение показалось. — Я часто промытый ходил, ну…это… — Ого. Прям так и хотел? — Да!!! — Не злись, ну, ты чего…расскажешь? Во всех подробностей, может, я тоже чего-то подобного хотел, а сейчас не…не только…не только этого, представляешь? — Конечно, может, мы так врали друг другу, — внезапно они смотрели друг другу в глаза, косясь на большущий экран с финальными титрами, — и самим себе. Вра-ли, угу. Поцелуй меня… Почему-то поцелуи в такие моменты. Моменты истины: захватывали Ганса и заставляли трепетать, доводили до слёз и почти обморока, сильнее, чем самый развязный секс. Поцелуи только с Нарсисом, в его крепких объятиях.

…

Гектор с Анной тоже были в кино, но поскромнее: сидели на заднем ряду, о чём-то спорили. Гектор жаловался на количество тупых вокруг него, пьяных и несдержанных баранов, иногда всё вместе. — Ты ж мой сканер! — сунула тоненькие ручки куда-то ему под рубашку: жилет снял, слишком сильно грело отопление. — Сосок просвечивает… — М-м-м! — Не протестуй, — пальчик на губах, ноготочки на усах, соприкосновение лбов, — забыл, что ли? Несяница я, — понизила голос и, едва слышно, прошептала, — а ты телепат…ну? Гектор прикусил губу, но поддался, невольно считывая и закатывая глаза. Закусывал губу. Нарсис, сидевший тремя рядами ниже, мельком взглянул туда: как там его бывшие. Кажется, хорошо.

…

Однажды зимним утром, Ганс с Нарсисом занимали привычное уже место в сером кабинете, Лу вспомнилась какая-то песня, красивая мелодия: телекинетичка слушала, читанные вслух, письма Сабрины и Милы. Старое кино. Затянула как могла. Та-та-таааа. Та. Та-та-тааааа-та-та. Неожиданно её прервал насмешливый голос сзади. — Легран? — Марк? — Нет. Легран не был Марком. — А вы? — Рид? — удивился Жонсьер, но глаза его улыбались. — Шутите. — Я да, иногда, периодами: пунктирно, — Лу сложила руки на животе и фыркнула, пикировки взаправду с Марком давались всё труднее, превращаясь в последнее время в подобные каламбуры, даже Иво жаловался, мол лишили его полноценного удовольствия с отдыхом, — как находите? — Кто вам, Рид, сказал, что нахожу, может, я туда это и положил? — На полочку… — Зубы. — Стареете. — Рид! — А-ха-ха, никто вам, Марк, уже не поверит, мы так точно. — Мы это кто? — Лу и Рид, как будто два разных персонажа, чёрт задница, стена твёрдая, теперь и спина белая, блин. Марк спрятал лицо за отчётами. — На «ты», может, действительно старею, а? Персонажа? — А-ха-ха, месье…ой, пустыню создавайте! Да, мы как герои комедии… Он просто покачал головой и удалился, посмеиваясь. «Интересно, там у него действительно отчёты или план, как Иво его вые…» — Ганс! Чёрт не так, Ганс Цезарь Фицджеральд, как вам не стыдно опять? А? Вы и на собственной годовщине… — Годовщине чего, Лу, Смерти? — смех Нарсиса как апагей абсурда. — Мы каждый год…«празднуем»…кхм… — ВОР!!! Они не поняли, а Лу искреннее расхохоталась, только после этого стала видна нитка в треть микрона не порванная, а аккуратно сплетённая. — Просто «месье кхм» отсутствует, просьба не занимать его… Дверь открылась. Марк. — Месье присутствует. — Кажется, у неё первая! — Космическая? — Ступень, блять! — Она, что: ракета? Ганс хлопнул себя по лбу и скривился от боли — в кулаке был зажат кастет из вещдоков (от висяка, что древнее самого понятия современной Инквизиции). — Я про пси!!! — А-а-а…стоп, — Марк захлопал глазами, — не понял, раньше, ну, раньше, когда раньше, бл…ты тупил, Фицджеральд, теперь, вот, я. Высшая? «Он назвал меня Фицджеральдом на автомате, блин!» — Да. — ДА НИХУЯ СЕБЕ! — Ты ж не материшься. — Я пох, мне панкуй… Смеялся, теперь уже и Иво, незаметно стоящий у стены.

…

Шестьдесят пять. Иди по головам, плюй на всех, убей каждого, но я все равно буду на твоей стороне.

— Не устал от секса? — Я? — Ну, не я же… — Нарсис! Нарси, почему ты…так не бережёшь себя? Ох, — сексом назвать трудно: медленно гладить ладонь, вести линии кончиками фаланг, около ноготочков, по ребру от мизинца, и выше, и выше, и выше, — знаешь, от такого получаешь больше экстаз и трем чем…чем… — Да? Ганс кончил, не ответил ничего. Нарсис не трогал его член, шею, соски и…останавливался у плеча. — Да? — Нет, — срыв: без верёвок, без пут и ограничений, — нет…да! Да, нет, ужас, чёрт, поцелуй меня, пока я такой… — Какой? — кажется, Нарсис знал ответ: чайка, орущая в окно, кажется тоже его знала и требовала свежей рыбы. Приблизился. — Вон, подружка твоя, пришла, м-м-м. Вкусно! Помада? — Нет…курицу с инжиром ел, это он…Василиск. Привет…Нарси! Нарсис опрокинул мужа, на одной руке, прогибая в спине и срывая одежду: тряс лишний жирок, мял, ласкал. — Хватит с нас р-р-рук, р-р-р, ого, — взгляд упал на выцветшее пятно под челюстью, — я тебя так? Почему Василиск… — Да. Смотрит своими жёлтыми глазами: поди всё в камень обратит…ха-ха. — Да? — Нарсис подыскивал зажимы для сосков, смазку, соизмерял и выверял, выглядел шало и с огоньком: в одних длинных белых носках и классическом галстуке, доходящем ему ниже паха; постукивал по пробирке. — Так и обратит…раздражитель хорош… Конечно хорош.

…

Шестьдесят шесть. Для всего мира мы никто, но для друг друга заменим весь мир

И не было больше сколопендр, лоббистов, полчищ телепатов да воскресших воспоминаний. И Ру и Руперт Гринт — правы, правда где-то остался след, как пена морская. — Когда-то я сравнивал всё с космосом, — маяк особенно ярок сейчас, Ганс держал руку на члене, Нарсис купался в море: его голая задница белела на фоне почти черной воды и темнеющего неба, как хорошо, что они огородили пляж специальными куполами с магнитными полями, — милый, эй! — Что? Заходи в воду… — Стемнеет скоро, — убрал руку с члена, ступил босыми ногами на гальку, — ох…да… Нарсис подплыл и накрыл ртом пах. Едва не урчал. — Утонем…НАРСИ!!! Акула! Акула! Только и успели убежать.

...

Напились. Поспорили. Пошли прыгать со скалы: Нарсис держал Ганса, а потом вошёл в него…в полёте. Поутру дико болело всё тело, хотелось умереть и: стыдно было, хоть и смешно. Козы блеяли, куры кусали их за ноги и бегали за козлятами. Просто так: чайки хохотали, периодически копируя то одних, то других. Солнце встало. Море хмурилось. Шторм: синее-синее-синее с гротескными, как с картинки сошедшими барашками да волнами-одеялками, осыпающиеся края круч, обнажающие суглинки и сухие корни растений. Трава. — Нарси, ты как? — Ганс тушил сигарету за сигаретой, глядя сквозь шторы в окно. — Мне понравилось…быть на тебя, зависеть от тебя: в моменте, в полёте! Чувство нереальности. М-м-м? — Это опасно! — Согласен, — усмехнулся Ганс, потирая мочку уха, — но стоило того. — Ты нарочно, да? — Нарсис едва ли не плакал. — Милый…мог погибнуть…инициатором спора, скорее всего был я, — серо-голубые наполнились слезами, — опять подвергаю тебя…ненадёжный, вру, сам себе не…проклятье! Ганс покачал головой, подошёл, заглядывая в глаза, поцеловал в макушку. — Нет…конечно, — порывисто обнял, закружил в плавном па, подчиняющемся одному дуновению, высокой и вспененной, мой. Забыл или привык. Э-э-э…к заботе, к эмпатии. Ты. Не. Врёшь. — Никогда? — Никогда.

…