Прежде чем всё разрушится

      — Что значит охотятся? Что они хотят сделать? — сбросив пепел за окно и обратно поворачиваясь к Антонину, спросила Гермиона.       В сумраке ночи, окутавшей город, она казалась ему до невозможного странной. Половину лица освещал тёплый свет близ стоящего фонаря под окнами, а другая часть тонула во мраке — так и пугали глаза, в одном из которых отражался свет, а в другом блестела пугающая бездна, от которой Антонину всегда хотелось отшатнуться, но сейчас в то же самое время притянуться и неотрывно наблюдать, погружаясь в опасное, но манящее своей загадочностью очарование.       Он хорошо запомнил первую встречу с Гермионой. Тогда она была на площади, потеряла сознание сразу же после выступления Тома и привлекла к себе внимание многих. Он был в числе тех, кто первый подбежал к ней, принялся оказывать первую помощь и абсолютно не был готов к тому, что, когда мисс Грейнджер распахнёт свои глаза, встретится с пробирающим насквозь, как самый ледяной северный ветер, взором, наградившим его необъяснимой пустотой, сменяющейся на ужас и ощущение смертельной опасности. Будто сам дьявол посмотрел на него через эти блестящие, похожие на чёрное стекло глаза.       Взор отпечатался в сознании и всё время преследовал с первого мига, как он узрел его. Во внутреннем кармане спрятанные пергаменты выжигали дыру, перемешиваясь с нависшей над ним тенью будущего, омрачившего неизвестную ему девушку, пришедшую сюда ради странной, но невероятно масштабной цели: изменить жизнь Риддлу. Он не мог вести привычный ему образ жизни, и даже когда Гермиона успешно умчала на другой континент, Антонин не мог успокоиться, выкинуть из головы тьму, стремительно проникшую внутрь, схватившую его душу за глотку и потянувшую на себя, чтобы вырвать и встряхнуть, а после истрёпанную и измученную вернуть на место, но не отпускать, а опасно сжимать, словно заковывая в стальную клетку, у которой не предусмотрена дверца.       Он смог совладать с собой, внешне не показывал ничего, что указывало на перевернутый внутренний мир, но в закромах разума бессильно барахтался, погибая в чёрных лучах осветившего и пронзившего насквозь взора, беспощадно следующего по пятам, любым отблеском отражаясь в воображении, стоило ему на мгновение прикрыть глаза.       Он мучился, но не позволял себе сходить с ума, привыкал к плывущей за ним тени, что, по ощущениям, готовилась когда-то где-то подловить его и положить на него свои незримые тёплые ладони, согревая кожу и душу, окутывая чем-то мягким и дурманящим — тем, из чего не захочется больше выбираться.       Сверкая пятками, Антонин убегал, прятался за поворотами, вжимался в тёмные углы и, затаив дыхание, ожидал, когда тень пройдёт мимо него, не заметив, отдалится и потеряет из виду.       И потеряла на несколько месяцев, исчезнув, но оставив огромный след, который он старательно заглаживал другими навалившимися проблемами и делами, погружаясь с головой в реальный мир, вычёркивая чернилами и старательно вырезая ножом из памяти пугающую ужасом бездну. Но стоило ему переступить порог родного дома, ощутить согревающий дух детства, странную сказку, которой можно пугать детвору, и заботу горбатого эльфа, потешно играющего с ним с малых лет, то всё заново перевернулось, вычеркнув и выдрав теперь тот самый мир, в котором он привык жить, превратив его в фантазию. Потому что в этом доме что-то было не так. В этом доме было знакомое присутствие злосчастной тени, подкарауливающей его где-то в закромах, и ожидание неизбежной встречи с ней было волнительным. Привыкнув все ужасы и травмы своей души скрывать за озорством, он улыбался, чувствовал поддельное спокойствие, приток сил и способность вершить судьбоносные дела, только подняв глаза на парадную и посмотрев на верхний этаж, он прочувствовал, как стеклянная маска озорства соскользнула с лица, свалилась под ноги и разбилась вдребезги.       В этом доме всё стало не так. В этом доме разгуливала та самая идиотская тень, что прочно заседала в его воображении, стремясь настигнуть, схватить, легко окутать в тёплую невидимую мантию, из которой больше никогда не захочется вылезать.       В этом доме его поджидала мисс Грейнджер, которая, по словам Марты, полностью готова стойко нести то бремя, выпавшее не только на её долю, но и на его тоже.       И через несколько длинных месяцев он впервые посмотрел в обсидиановые глаза, приготовившись отшатнуться, ощутить испуг от того, что на тебя смотрит вся собранная в одном месте тьма мира, испепеляющая душу и ослабляющая тело, но вместо этого увидел что-то помимо этого: так же вцепившееся в глотку, но не отталкивающее, а наоборот, притягивающее тайной загадкой, магией которой хотелось восхититься и целеустремлённо разгадать. И сейчас ему было так странно смотреть на то, как блеск фонаря отражается в чёрном стекле, пронзая его холодным светом, будто обнажая его разум и делая его открытым и доступным Гермионе, отчего стали путаться мысли, спотыкаться и извиваться в спиралевидный разноцветный жгут, пестрящий разнообразием ярких неоновых оттенков.       Ему захотелось многое сказать.       Ему захотелось доверять ей так же, как себе.       Затушив окурок о внешнюю сторону подоконника и с щелчком выбросив его в темноту, Антонин повернулся лицом к Гермионе, скрестил руки на груди и пояснил:       — Когда ты покинула Берлин, Том не отозвал нас выяснять за тебя. Джонатан даже покинул город и вернулся в Британию, чтобы навести справки по своим связям...       — Он что-то нашёл? — резко перебила Гермиона, в один миг понимая, что несколько месяцев, проведённых в Бостоне, а затем в Ленинграде, — это даже не то, что нужно было Гермионе для своей легенды.       Ей нужен был хотя бы один человек — значимый человек, который подтвердит хоть что-то о ней, чтобы Риддл успокоился и перестал выискивать о ней.       — Нет, не нашёл, но это оказалось не так важно. Знаешь, почему Том до сих пор озадачен этим? Потому что мне не удалось сбросить всю вину на Астрид. Ты же помнишь, что, когда я пришёл к тебе, Астрид была с Томом на приёме у герра Фон Фейербаха?.. — отозвался Антонин и, краем глаза заметив слабое покачивание головой, выражающее непонимание, он пояснил: — Фон Фейербах — тот самый волшебник, который впечатлился выступлением, на котором ты грохнулась в обморок. Он чистокровный, как оказалось, имеет огромные связи не только в Германии, но и в Болгарии, Италии и Австрии. На приёме Том произвёл не только на него, но и на его друзей огромное впечатление, из-за чего эта кучка отвратных аристократишек принялись подначивать Тома на дальнейшие дела, устраивать официальные встречи, а после организовали ряд выступлений по нескольким городам Европы, где сбором волшебников занимались уже не мы, а они. За последний месяц слава коснулась Риддла и стремительно растёт благодаря им, и несколько Министерств стран оказались не приятно заинтересованы в том факте, что какой-то малец промывает мозги волшебникам, призывая их объединиться, взять контроль над магловским миром и... Тебе нужно понять, что с твоим приходом и из-за твоего обморока, который окрестили как впечатлительность от идей, прозвучавших на площади, газеты долго не могли успокоиться. Фон Фейербах нашёл того, кто поможет ему достигнуть власти, выставляя Тома, как находку...       — И... как к этому относится он?       — Объективно, — коротко отозвался Антонин и на несколько секунд закусил губу, задумавшись, затем продолжил: — Герр Фон Фейербах просто поддерживает идейность Тома, прокладывает для него пути в массы и ведёт себя как самый вдохновлённый слушатель, пряча за этим свой интерес. Он протащил его на несколько приёмов и за счёт его имени раскрывает своё для новых волшебников, круг которых ему был неизвестен. Пока герр относится к Тому аккуратно и не пытается тянуть за ниточки, тот находит всё происходящее перспективным.       — Н-но... если что-то пойдёт не так, то этот герр сможет перечеркнуть ему весь успех! Заказать газеты, я не знаю...       — Думаешь, он об этом не думал? — усмехнулся Антонин, коротко взглянув в чёрные глаза. — Том стремится быстрее найти другие связи, которые в случае неудачи помогут обойти Фон Фейербаха. Неужели ты думаешь, он не следит за тем, как и куда распространяется влияние герра? Да и чем, по-твоему, занимаемся мы?       Гермиона хмыкнула и отошла от окна, возвращаясь к кровати, чтобы сесть на неё, из-за чего Антонин повернулся спиной к окну, облокотился о подоконник и продолжил:       — В общем, ситуация обостряется. В народе недавно появились фанатики, которые начали в открытую выступать против Министерства, а там и так раздор. Недавно Джонатан выяснил, что Фон Фейербах очень яро поддерживает одну из сторон. Не знаем ещё: появление таких фанатиков — это дело рук самого герра или Том действительно пробудил в обществе расколы, но как бы там ни было, это привело к тому, что некоторые волшебники, кому неугодны происки Фон Фейербаха и выступления Риддла, очень сильно озадачены происходящим. Подобное грозит тем, что общество может воспринять это как предпосылки к гражданской войне, в которую будут втянуты волшебники из других стран, заинтересованные идеями Тома, а это значит, что в далёком будущем его смогут объявить революционером, который подначивал всех на новую войну.       — Но он же, наоборот, выступает за объединение народов!       — Да, выступает, и поэтому ему в открытую приходится заявлять об этом десятки раз. Пока это угодно герру Фон Фейербаху, но как скоро у аристократов начнётся междоусобная война?       — Ему нужно найти того, кто стоит по другую сторону баррикад от герра, — озадаченно отозвалась Гермиона, опустив голову и взглянув себе под ноги.       — Разумеется, — кивнул Антонин, посмотрев на каштановую макушку собеседницы. — Именно этим и занимается Августус. Он выбил себе место и его назначили внештатным сотрудником Аврората в отделе шпионажа, и теперь для него больше доступа к делам и всему происходящему. Август находится как раз по ту сторону, где вынюхивают про герра и всю его пёструю шайку, и стал очень полезным Тому. Он выискивает того, чьей помощью Риддл сможет заручиться, если герр начнёт делать шаги, которые заставят оратора выбирать сторону, а ты, наверное, сама знаешь, что у Тома есть только своя сторона и на ней Фон Фейербах явно не находится.       Гермиона принялась мять виски, очевидно, лихорадочно соображая.       — Вечно он на своей стороне, — прошептала она. — В моём времени он тоже вил нити за двумя баррикадами одновременно, и знаешь, это крайне опасно.       — Но у него же получилось, верно? Что позволяет тебе думать на этот раз, что у него не выйдет?       — Извини, но я ожидала более спокойного времени, а не завязку новой войны, — холодно отозвалась Гермиона, взглянув на Антонина исподлобья, из-за чего тот тут же выпрямился, почувствовав себя просканированным тёмным взором, заставившим вздрогнуть его нутро.       — Мне очень жаль, — спустя некоторую паузу глухо произнёс Антонин, посмотрев себе под ноги.       Та незаметно кивнула и тяжело вздохнула.       — Хорошо, Тому удалось пригреть возле себя Руквуда, он на грани опасности, а что со мной? Что мне делать дальше?       — Как я и говорил, Том продолжил поиски о тебе, но, к счастью, до Ильвермони они не добрались, так как запрос о списках учащихся является неофициальным, а ребятам не хватает связей, чтобы обойти это стороной. Можем ликовать, — с улыбкой заключил Антонин и, оттолкнувшись от подоконника, медленно прошагал к комоду, на котором было блюдце с конфетами, взял одну и принялся разворачивать обёртку, продолжив: — Однако на этом Том не может остановиться, поэтому вместе с Джонатаном пытаются продумать хоть одну зацепку, как можно узнать о тебе больше. Всё дело в том, что Риддл за тот вечер, на приёме герра Фон Фейербаха, убедился, что Руквуды не имеют никакого отношения к кольцу, и, узнав об этом, мне ничего не осталось сказать, как то, что я нашёл кольцо в доме Руквудов, который по странному стечению обстоятельств покинула ты накануне. Они приняли это за попытку к бегству, начали выдумывать, как тебя достать, чтобы выяснить цель твоего манёвра, но всё безрезультатно.       Антонин закинул конфету в рот, прожевал её, бросил фантик на комод и прямо посмотрел на Гермиону, ощущая, как нервы незаметно натягиваются при виде блестящих глаз.       — Честно, я с нетерпением ждал, когда же Марта закончит работать с твоим сознанием, потому что уже нужно что-то скормить Риддлу, чтобы он ослабил хватку, пока кто-то из ребят не нашёл что-то любопытное. Получив от Марты письмо, я наконец выразил единственную идею, что вертелась у меня в голове: сказал Тому, что можно воспользоваться помощью Марты, уговорить её увидеть э-э-э.... тебя. Он согласился, и вот под таким прикрытием я оказался здесь.       — А что дальше? Стоит мне показаться перед Риддлом, так он сразу вцепится мне в глотку!       — Нет, я обсудил это с Мартой, — покачал головой Антонин. — Она поручится за тебя перед Томом.       — Что значит поручится? — не поняла Гермиона, выпрямившись на кровати и во все глаза уставившись на собеседника.       — Утром она собралась написать письмо и отправить его Тому. Я рассказал обо всём Марте, и она сказала, что нам следует подкорректировать твою легенду. Суть в том, что теперь Марта тебя знает ещё маленьким ребёнком, потому как была знакома с твоей матерью, что, по нашим представлениям, теперь имеет русские корни, и когда-то давно перебралась в Америку. Отец неизвестен, твоя мать была одиночкой, а ты из Бостона отправилась навестить Марту, где мы как раз с тобой и встретились.       — Хочешь сказать, Том в это поверит? — выгнула бровь Гермиона, и её взор стал похож на клинки, сильнее раздирая что-то внутри Антонина, из-за чего он отвернулся.       — Марте он поверит. Она умеет убеждать.       — Хорошо, а что с кольцом? Зачем мне понадобилось его кольцо?       — Марта предложила взять на себя ответственность за пропажу кольца, но я не уверен, что это хорошая идея. Представляется, что ты по её поручению выкрала его и изучала, так как Марта была в этом заинтересована. Она убеждает, что сможет объяснить причину этого, потому как я объяснил ей, что это некий дар смерти, о котором писал в пергаментах Том, но... я не уверен, что это хорошая идея — рассказывать о дарах.       — Том сам просил открыть ему тайну о дарах, решив, что это точно вызовет интерес в мою сторону. Мне нужно выстроить иллюзию того, что я ищу дары смерти, — ответила Гермиона, не глядя потянувшись за конфетой к комоду.       — Серьёзно? — искренне удивился Антонин, бросив короткий взгляд на то, как она разворачивала из фантика конфету.       — Может быть, этим и воспользоваться? Раз тебе пришлось признать Тому, что кольцо было у меня, то это станет для меня шансом рассказать ему причину, по которой я якобы выкрала кольцо. Хотела убедиться, что это один из даров смерти, которые я ищу. Он говорил, что собирает любопытные артефакты, и это то, что его однозначно заинтересует. Я могу выстроить иллюзию сотрудничества, из-за чего буду присутствовать обоснованно рядом с вами.       Антонин нашёл это разумным, вздёрнул подбородок и машинально принялся поправлять манжету на левом запястье, после чего воскликнул:       — Прекрасно! Значит, так и сделаем. Ты отвлечёшь его дарами. Тогда у Марты ты оказалась как раз по этой причине, чтобы узнать о поисках что-то от неё. Как тебе идея?       — Да, теперь я думаю, Том поверит в это, — кивнула та, показав слабую улыбку и закинув в рот конфету, и, прожёвывая, продолжила: — Только нужно определиться: выяснила ли я что-то о крестраже.       — Полагаю, нет. Лучше не стоит рисковать.       — Камень, находящийся в кольце, под действием тёмной магии не работает. Выходит, я не смогла распознать в кольце дар смерти, — уточнила Гермиона, потянувшись ещё за одной конфетой.       — Пусть будет так. Твои поиски даров — это всего лишь иллюзия. Мы не преследуем цель, чтобы Том действительно собрал все дары, — развёл руками Антонин. — Во всяком случае, чем дольше он их будет искать, тем больше будет времени тебе встать прочно на ноги рядом с ним.       — Ладно, посмотрим, что будет дальше, — расслабилась та и закинула в рот очередную конфету, посмотрев куда-то в сторону.       И тут же вздрогнула, услышав протяжный скрип. Антонин медленно посмотрел на входную дверь и не сдержал озорную улыбку.       — Ну вот, настала ночь, и вылез дед.       — Горбун опять оставил его одного?       — Он вроде готовит мою комнату, а дед явно понял, что я здесь, — объяснил тот и, коротко посмотрев на Гермиону, быстро махнул рукой, направляясь к двери. — Идём со мной. Я покажу тебе, как достать деда.       — Нет-нет, я не вылезу отсюда, пока там ходит дед! — упёрлась Гермиона, закинув ноги на кровать и схватив шерстяное одеяло, чтобы спрятаться под ним.       — Ты что, боишься его? — обернулся он и с усмешкой принялся рассматривать очертания Гермионы в темноте.       — Нет, но не горю желанием доставать твоего деда.       — Брось, ты просто трусишь!       — Я? Ну уж нет, я не трусиха, — недовольно отозвалась Гермиона, прячась под одеялом. — Если тебе неизвестно, то я была на Гриффиндоре.       Антонин не сдержался и фыркнул.       — Тогда идём со мной, раз ты не трусиха.       — Прекрати, Антонин, и оставь деда в покое.       — Ладно, если мы не достанем деда, то этой ночью он достанет одного из нас, — легко пояснил он, отходя от двери. — Ты, наверное, забыла, как в первые дни он наверняка тебя доставал.       Гермиона некоторое время молчала, затем Антонин увидел, как её тёмная фигура поднялась с постели, и та шепнула:       — Ладно, пошли, покажешь.       Она соскочила с высокой кровати, приблизилась к нему, и оба слабо толкнули дверь и выглянули наружу. В коридоре никого не наблюдалось, поэтому Антонин первым вышел в темноту, не глядя протянул назад ладонь, хватая воздух, и почти беззвучно шепнул:       — Дай руку.       Та нашла очертание мужской руки, вложила свою ладонь, и оба за руки прокрались по коридору. Под ногами скрипнула доска, и тот сразу же шикнул, призывая быть максимально тихой. Внизу послышался странный шорох, из-за чего Антонин остановился и остановил Гермиону. Оба замерли, вслушиваясь в наступившую тишину, после чего через некоторое время продолжили путь, дошли до парадной и принялись осторожно спускаться по ступенькам вниз.       Оказавшись на первом этаже, Антонин повёл её в залу, пересёк её и завёл в другую, где у порога виднелась чёрная дыра, по очертаниями похожая на пропасть без дна. Антонин отпустил руку Гермионы, жестом показал ей оставаться на месте, а сам прошёл к серванту, достал оттуда какую-то посудину, вернулся к открытому погребу, присел на корточки, и в тот же миг раздался невозможно громкий звон, при звуке которого Гермиона ошеломлённо подскочила и взвизгнула.       Антонин барабанил поварёшкой по железному тазу и кричал в пропасть:       — Привет, дед!       В ответ на звон раздался душераздирающий вой, который заставил Гермиону в ужасе отшатнуться и прижаться к стене, хватаясь за грудь.       Антонин продолжал молотить о таз, пока не заметил, что у спутницы подкосились ноги, потому он бросил посудину на пол, выпрямился, обошёл спуск в погреб и под протяжный вой, разносящийся из темноты, с усмешкой спросил:       — Испугалась?       — Т-ты бы хоть предупреждал... — не своим голосом отозвалась та.       — Я думал, Марта говорила тебе о том, что дед любит выть по ночам.       — Я не слышала никогда воя.       — Что же, всё бывает в первый раз, — хмыкнул тот и повернулся обратно к погребу, опустился на колени и крикнул: — Ещё будешь шуметь, приду шуметь я, понял?       Вой утих, потонув в дебрях мрака, и Антонин снова поднялся на ноги и повернулся к Гермионе, взял её за руку и потащил к выходу со словами:       — Теперь этой ночью все будут спать спокойно.       — Интересные методы заткнуть деда... — начала та, восстанавливая дыхание, как вдруг Антонин почувствовал, что ладонь Гермионы выскользнула из руки, а после раздался громкий визг.       Он резко обернулся, заметил, что та устремилась в темноту погреба, а следом раздался глухой стук, который прервал девчачий визг.       — Дед, блядь! — то ли злостно, то ли со сдерживаемым смехом воскликнул Антонин, припадая к спуску в погреб, и на его слова раздался снова визг Гермионы, а после сверкнула жёлтая вспышка и осветила мрак.       Антонин быстро скользнул по деревянной лестнице вниз, краем глаза замечая, как Гермиона в руках с палочкой, горящей огоньком, пыхтя, поднималась на ноги, в ужасе вглядываясь в рассеивающийся мрак.       В погребе никого не было.       — Какого чёрта?!.. — воскликнула Гермиона и, прихрамывая, направилась к лестнице.       Антонин тут же настиг её, обхватил за плечи, подтолкнул вверх и помог успешно забраться на ступеньки.       — Давай вылезай. Ничего не сломала?       — К счастью, нет. Так бы я тебе сломала что-нибудь, если ты ещё раз притащишь меня к деду! — с ноткой истерики воскликнула та.       Тот усмехнулся и медленно поднялся наверх, вслед за Гермионой. Когда Антонин выпрямился, то тут же взялся за крышку и с глухим стуком захлопнул погреб, а после принялся поправлять манжеты, переводя дыхание.       — Ладно, дорогая, на сегодня наши приключения окончены. Идём спать, — он зажёг на своей палочке огонёк и жестом пропустил Гермиону вперёд. — Иди первая, а то ещё какая-нибудь тварь утащит тебя, — добавил со смешком.

***

      На следующее утро Антонин первым делом направился искать Марту, чтобы рассказать ей обо всех деталях, которые успел обсудить с Гермионой за ночь. Он застал женщину на кухне, где она по привычке с утра давала указания эльфу насчёт еды, а после наполняла молоком его любимое, с уже облупившейся краской блюдце, приговаривая добрые слова, которые вызывали у Горбуна такие трепетные ощущения, что он падал в ноги хозяйке и, дёргая подолы пёстрого платья, обожествлял её.       Антонин много лет не видел подобной картины, а сейчас, узрев её, не смог сдержать насмешки, однако тёплое чувство проскользнуло внутрь и напомнило беззаботные годы детства и отрочества, в которых приходилось наблюдать подобное каждый день. Марта наклонилась и погладила Горбуна по голове, а затем одними губами шепнула испить молока и заняться делами, после чего эльф медленно поднялся на ноги, кряхтя, схватил блюдце с молоком так аккуратно, будто самую хрупкую вещь в мире, и забился в углу у печки, принявшись тихонько хлебать.       — Дед был очень зол, — на родном языке произнесла она, повернувшись к Антонину. — Мне пришлось наполнить погреб побитой посудой, чтобы он хоть как-то успокоился.       Тот закатил глаза и фыркнул.       — Нужно было закрывать погреб плотнее.       — Так и закрыл бы, раз там оказался, а не разыгрывал представление перед Гермионой, — сухо заметила Марта, сунув ладонь в карман и достав оттуда чётки, принимаясь их перебирать. — Поберегись, Тоша. Есть вещи, которые тебе не по зубам.       — Не надо, — мгновенно взмахнул рукой Антонин в останавливающем жесте, ожесточённо сверкнув глазами. — Я не желаю ничего слышать.       — Я тебя предупредила, детка, — так же сухо отозвалась ведьма и, дальше перебирая чётки, направилась в следующую комнату.       Антонин задумчиво прикоснулся к губе, провёл по ней пальцем, затем глубоко вздохнул и направился следом.       — Не пиши Тому, что ты имеешь какое-то отношение к кольцу. Гермиона знает, как решить этот вопрос.       Марта обошла стол, взглянула на Антонина туманным взором и не сразу отозвалась:       — Хорошо, пусть пожинает плоды своих стараний, какими бы они ни были.       — Ба, я прошу тебя, не надо, — чувственно попросил тот, поморщившись. — Мы же договаривались, что ты больше никогда не скажешь мне о том, что будет потом меня преследовать...       — Ты не понимаешь, милок, что легло на твои плечи, — скрипучим тоном перебила та. — Сядь за стол, сиди молча и слушай.       Пересилив себя, Антонин неохотно подошёл к столу, плюхнулся на стул и, заметив мановение руки Марты, протянул свою. Их пальцы сцепились, та подалась вперёд и рассеянным взором уставилась на него.       — Я ничего тебе не говорю, душа моя, — тихо и ласково произнесла ведьма. — Я всего лишь хочу дать понять тебе, чтобы ты был осторожен. Ты меня понял?       — Понял, — кивнул тот и, ощутив жгучую заинтересованность, неохотно добавил: — Со всеми происходит что-то неприятное, и уверен, что я не исключение.       — То, что следует за тобой, не является неприятным. Просто перестань об этом думать, и всё разрешится само собой.       — А что меня преследует?       Ведьма покачала головой, отпустила ладонь Антонина и убрала чётки в карман.       — Багряная дорога, усыпанная серыми листьями, в тяжёлой густой ночи, затянутой погасшими звёздами, в которой единственным просветом станут мерцающие чистотой глаза, как маяк, влекущие тебя за собой.

***

      Антонину поскорее хотелось выбраться из Ленинграда.       Три дня он ощущал себя маленьким ребёнком, которого постоянно о чём-то предостерегали раздающиеся в голове строгие поучительные голоса, нашёптывающие неразборчивые слова. Он тяжело засыпал, долго ворочался в постели, на протяжении дня ощущал ленивость и бессилие, в корне не свойственные ему, а к закату сравнивал себя с выжатым лимоном, из которого выжрали всю мякоть и оставили шкурку, горечь которой перемешивалась с тягучей слюной и пощипывала язык, оставляя неприятный осадок.       Впервые ему хотелось покинуть дом детства и вернуться в другую жизнь. Ему казалось, что в этих стенах что-то сильно сдавливает, вызывая подавленное состояние, которое невозможно было снести. Сумрак дома по вечерам пугал так, будто он гость, впервые прибывший в этот странный дом, наполненный страшными секретами и тайнами, в которые не следует вникать. И эти ощущения усиливались, когда он находился в одной комнате с Гермионой, молча изучающей труды Марты, которыми были исписаны огромные стопки листов.       Ему Марта никогда не давала их читать, а сейчас даже не было желания проявить к этому интерес. Зато он с любопытством наблюдал, как Гермиона хмурится, вчитываясь в почерк ведьмы, или наоборот, расслабляет черты лица, удовлетворённо переворачивая страницу за страницей.       Проводя три таких вечера в маленькой гостевой, Антонин пытался понять, что же изменилось в Гермионе.       Она выглядела по-другому: лицо стало ещё острее, выдавая серьёзность и необъяснимую совершенность очертаний, измазанную белыми красками, что вызывали ощущение холода, прикоснувшись к которому застучишь зубами; фигура приобрела утончённость, которую было видно лишь в вечерние часы, когда та снимала с себя бесформенную мантию, одаривающую её величественностью, и облачалась в самое простое платье, больше оттеняя её невзрачность, схожую с привидением; волосы значительно потемнели, очевидно, ввиду высокой влажности и серости города; и чёрные глаза приобрели какой-то притягательный шарм, вроде так же отпугивая, но заставляя восхищаться спрятанной в них тайной — стоило Гермионе на несколько мгновений поднять на Антонина взгляд во время перелистывания страницы, как тот стал ощущать, будто его пригвождают к невидимой стене, но что странно — от этого чувства не хотелось отворачиваться или как-то избавляться. Оно манило отголосками ранее незнакомого тепла, а щёки грозились вспыхнуть румянцем, что само по себе вызывало озорную улыбку, тенью проясняющуюся на губах.       И до необычного ему это нравилось.       Уже четвёртый день он разваливался в кресле, закидывая ноги на подлокотник, доставал карты и принимался их замысловато перебирать, болтая носком и отстранённо наблюдая, как колода красивой спиралью вылетала из одних пальцев и опускалась в другие. И в этот раз Гермиона устало отложила пергаменты и вместо пожелания спокойной ночи попросила научить её фокусам.       — Ты серьёзно? — оживился Антонин, посмотрев на неё.       Она кивнула, выпрямилась за кофейным столиком, отодвинула пустой стакан из-под молока и приготовилась внимательно слушать и наблюдать.       Первый час они посмеивались, когда у Гермионы вылетали все карты из ладоней в беспорядочном порядке, либо рвались от сильного натиска магии, либо прожигались дырами, устремляясь к ковру, ворс которого грозился вспыхнуть пламенем. Затем она психанула, смяла колоду и резко подставила её к лицу Антонина, выпустив из пальцев, после чего все карты ударили его под звук неудержимого звонкого смеха. Тот прикрыл глаза, стойко стерпев выходку, затем распахнул их, недобро блеснув зрачками, вытянул ладонь к ковру, в которую тут же устремились все карты, складываясь в стопку, и мгновенно швырнул их в Гермиону. От большей половины колоды она сумела отмахнуться, но Антонин тут же вынул из кармана запасную и в замысловатом жесте швырнул снова, осыпав ту с ног до головы.       Женский смех сменился на мужской хохот. Пока Антонин насмешливо улыбался, откинувшись на спинку кресла, та разложила колоды и с вызовом отозвалась:       — Сыграем?       Азарт блеснул в глазах, и оба принялись играть. Антонин ощущал, что Гермиона в этом деле новичок, который по-обычному знает правила, но, как говорится, новичкам везёт, и сейчас ей везло.       — Зачем тебе две колоды?       — Одной играть, другой обманывать.       — У них отличаются рубашки, — заметила Гермиона, прикоснувшись ко второй колоде.       — Это они пока отличаются.       До поздней ночи они увлеклись игрой, пока в гостевой не появился Горбун и не позвал их готовиться ко сну.       — В общем счёте я тебя победил, — заключил Антонин, поднимаясь из кресла и складывая колоды в карман.       Гермиона махнула рукой, выразив согласие, и коротко добавила:       — Проиграть одну битву не значит проиграть войну.       Тот выгнул бровь и с усмешкой поинтересовался:       — Требуешь реванш?       — Завтра же, — кивнула она, и они разошлись по своим комнатам.       Но на следующий день им было не суждено сыграть. Утром Марта попросила их не откладывать больше отъезд, потому оба направились регистрировать порт-ключ и к вечеру прощались с ведьмой на пороге дома, всей своей душой выдворяющего Антонина прочь.       — До встречи, Тоша, — взяв его за руку, скрипучим голосом произнесла Марта, потеряв фокусацию взора, затем по-русски добавила: — Поскорее найди себя.       Антонин на мгновение крепче сжал прохладную ладонь, тепло улыбнулся и медленно кивнул, после чего ведьма выпустила его из руки и посмотрела на Гермиону, напоминая:       — Ни за что не снимай Амон-Руха — теперь вы одно целое.       Та молча кивнула и машинально прикоснулась к мантии на груди, за которой, очевидно, был спрятан подарок ведьмы.       — Что ещё за Амон-Рух? — полюбопытствовал он.       — Это к тебе не относится, детка, — мягко отозвалась Марта и жеманно улыбнулась, затем посмотрела снова на Гермиону и задумчиво добавила: — Не пренебрегай тем, чему тебя я здесь научила.       Она кивнула второй раз, выпустила мантию и опустила руку вниз, а после повернулась к Антонину и коротко позвала:       — Идём.       Они пересекли порог дома и вышли в ночь, тепло освещённую жёлтыми фонарями и встретившую их невидимыми каплями влаги, осыпавшуюся на лица.

***

      Антонин зашёл в небольшую прихожую, прошёл мимо лестницы и вошёл в гостиную, бросив пальто в глубокое кресло.       — С возвращением, — равнодушно поприветствовал Фрэнк, на мгновение оторвавшись от газеты.       — Том у себя? — тут же спросил Антонин, усаживаясь за стол на привычное место.       — Нет. Герр Фон Фейербах устроил маленькую пирушку у себя, как всегда заверив, что он считает непристойным не пригласить на неё Тома, — поморщившись, объяснил тот, переворачивая страницу.       — Ладно, Адам, полагаю, с ним?       — В баре.       — В борделе, так и говори, — поправил его Антонин, на что получил в ответ смешок.       Фрэнк аккуратно сложил газету и убрал её в сторону, после чего вонзил пальцы в тёмные волосы и с улыбкой поинтересовался:       — Как поездка? Как дома?       Тот пожал плечами, не имея никакого желания говорить об этом, мыслями ещё оставаясь в моменте, где прибыл в Берлин, помог Гермионе расположиться в гостинице и попрощался, обещаясь заглянуть к ней на следующий день. Откинувшись на спинке стула и принявшись покачиваться на двух ножках, Антонин перевёл взор на другого волшебника, находящегося в комнате — он как всегда занял самое дальнее кресло, свернувшись в клубок и, ничего не замечая, глазами бегал по книжным строчкам.       — Эй, тебя не смущает, что как бы вернулся друг и хотя бы для приличия нужно спросить, как у него дела, как добрался, голодный, устал?       Тот неохотно оторвался от книги, приподнял голову и сдунул спавшие на глаза кудри, бросив пустой взор на Антонина.       — Позови домовика Розье, он тебя накормит и спать уложит, если ты нуждаешься в заботе, — равнодушно отозвался он, но следом показал слабую улыбку.       — Чего я ожидал от тебя, Эйвери, конечно, — прицыкнул Антонин и с глухим стуком приземлил стул на четыре ножки.       — Не думаю, что я похож на того, кто пустит фейерверк в честь твоего возвращения. Тебя не было всего-то пять дней, — обратно опуская голову на подлокотник и устремляя взор в книгу, отозвался Джонатан.       — Совсем меня не ждал, дорогой, — покачал головой Антонин, скрестив руки перед собой, и снова принялся покачиваться на стуле.       — Не перевернись, идиот, — тихо отозвался тот из угла и зашелестел страницей.       — Ладно, никто не хочет со мной разговаривать. Тогда я спать.       — Эй, а ты новости не хочешь рассказать? Есть хоть какой-то результат? — тут же возразил Фрэнк.       — Есть, — самодовольно расплылся в улыбке Антонин, загадочно покосившись на друга. — Я вернулся не один.       — С кем? — тут же поинтересовался тот, подавшись вперёд.       — С мисс Грейнджер.       — Что? Ты шутишь? Как так вышло? Ты её привёл? Где она?       Антонин засмеялся, услышав кучу вопросов от Лестрейнджа, в то время как Эйвери опустил книгу себе на грудь, приподнял голову и уставился на него, ожидая дальнейших слов.       — Спокойно, ребята, сейчас я вам всё расскажу, — на выдохе произнёс Антонин и принялся доставать сигарету, чтобы закурить.