"The Shadow of the Prominences"

      Стоило только Чону Уёну покинуть мой лазарет вместе со своими реджиме, как я, коротко извинившись перед пациентами за беспокойство, под взглядами обескураженных надзирателей удалилась в свой крохотный кабинет. Едва дойдя до стула, я рухнула на сидение, порывисто глотая воздух крупными порциями и силясь справиться с болезненно-быстро бившимся сердцем. Однако затем, я сжала губы, собрала всю свою волю в кулак и, воспользовавшись тем, что адреналин всё ещё подпитывал мои силы, решительно поднялась, чтобы отправиться в морг Семьи. Выполнять порученное мне Доном и господином Ха Хёну.       Я шла по коридорам, едва задумываясь о том, навстречу чему столь стремительно несли ноги. Мыслями я сейчас была далеко-далеко: в сознании перекатывался целый клубок вопросов и рассуждений, где первых было гораздо больше. Тревога и жажда ответов подкреплялась нервным напряжением, которое накрыло и, кажется, не отпускало меня с того мига, как мы с Саном пытались доказать виновность консильери Кима Ёнсаля.       Вопросов было великое множество — старые: "кто убил Чонхо?", "кто заказал его убийство на самом деле?", "кому выгоден переворот в Саламандрах?", сталкивались с новыми, появившимися в последние дни и часы: "кто убил Чона Боксунга и зачем?", "кто отравил моего пациента?", "насколько много предателей в рядах Саламандр на самом деле?" и "кому в конце концов, можно доверять?". Практически не вслушиваясь в гулкие шаги моих надзирателей за спиной, я пыталась использовать каждую секунду для лихорадочных размышлений. Мог ли Чон Боксунг просматривая документы Семьи догадаться о личности предателя и посему его нужно было убрать? Или же он был просто удобной мишенью для зачинщика переворота и смуты в рядах Семьи, а его сын — козлом отпущения? Если Минги точно был не при чём, это не давало алиби консильери, однако это и не делало его виноватым…       А ещё меня мучил самый главный вопрос.       Кто и как узнал, где я спрятала улики?       Лазарет не был разграблен, а я никому — даже господину Сану! — не говорила ни словечка о том, где же я хранила найденный героин. Следовательно, этот кто-то должен был наблюдать за мной. Тут уж я судорожно начала прокручивать в голове тех, кто был в лазарете, когда я делала анализы кристаллов Чонхо. Там были пациенты, а до этого заходил Минги, и ещё посыльный от Сона Тэмина с запросом документов, а потом за мной прибежал посыльный от самого Дона, чтобы я и Чонгиль отправились прямо к нему…       Чонгиль.       Чонгиль? Мог ли он быть информатором?       Нехорошая мыслишка скользнула в моей голове, а во рту слегка загорчило — мне всё ещё было больно от того, какого хорошего ассистента (своего первого ассистента!) я потеряла. Но что если он не был таким хорошим малым?       Уже подходя к двери морга и готовясь положить на неё руку, я вздохнула поглубже, старательно прогоняя все лишние мысли из головы и стараясь очистить разум: нужно было настроиться на анализ тела моего отравленного пациента.       Я постучалась дважды, прежде чем распахнуть дверь и кратко кивнуть мужчине.       — Господин Хёну, прошу прощения за ожидание.       Мужчина жестом показал мне войти: мои немые сопровождающие закрыли дверь, останавливаясь у стены, пока я приблизилась к столу, надевая на себя специальный халат для работы с телом.       Недавно ещё совсем живой пациент — дружелюбный пожилой реджиме, никогда не хамивший мне и не жаловавшийся даже на боль, — теперь лежал холодным синеватым мертвецом на металлическом ледяном столе в тусклом свете ламп: он уже был обнажён — даже бинты, укрывавшие грудь со следами операции, сняли. Я постаралась напомнить себе, натягивая перчатки на руки, что я буду видеть эту картину в ближайшее время весьма часто, в качестве ежедневной рутины. Если мне повезёт выжить, конечно.       — Приступим? — бодро приветствовал меня господин Хёну, поблёскивая стёклами идеально чистых очков в чёрной оправе. — Я уже определил время смерти, так что теперь за нами остаётся причина.       Я кивнула, сосредоточенно осматривая не накрытое простынёй тело.       — Проверишь, не ошибся ли я?       Вкрадчивый голос отвлёк меня, вынуждая вскинуть голову.       Господин Хёну, нижняя половина лица которого была скрыта полумаской, приглашающе протянул мне тонкую папку с листом покойника, которую он уже начал заполнять.       Я на миг застопорилась, разглядывая предмет перед собой, точно капореджиме протягивал мне ядовитую змею, а не обычный жёлтый картонный файл, однако затем поспешила принять документ из его рук.       — Сомневаюсь, что мой анализ точнее вашего. Тем не менее… — будто в оправдание вполголоса произнесла я, затем разглядывая числа и пояснения, а также место под фотографии, который капо видимо успел сделать на полароид, лежащий за его спиной, но не успел прикрепить к делу.       — Не нужно сомневаться в себе, Йерин, — отозвался господин Хёну, сквозь стёкла очков зорко-бесстрастно осматривая покойника. — Две головы и две пары глаз лучше одной.       Я кивнула и, спустя полминуты, вернула папку капо, соглашаясь с ним во времени смерти. Затем мы повторно взялись осматривать тело на наличие внешних повреждений, и я с молчаливым упорством искала след от инъекции на коже: в подмышечных впадинах, на сгибе локтей, под коленями и между пальцев ног, в основании шеи, даже в ротовой полости и следах операции, которую я проводила… Бессмысленно. Мы ничего не нашли.       Когда господин Хёну дал отмашку, я смирилась, тихо вздыхая, и отходя в сторону: его немые подручные, шустро и аккуратно в две руки обмыли тело и также обтёрли его, укладывая на стол. После этой процедуры мы с капо приступили к вскрытию.       Совершив надрезы грудины и живота с филигранной скоростью и точностью, восхитившими меня, господин Хёну попросил привезти из угла морга аспиратор: я послушно подкатила прибор, запуская насос и наблюдая за тем, как кровь и иные жидкости покидают мёртвое тело. Наблюдая за всё более бледнеющим телом мертвеца, я с трудом поймала себя на мысли, что зрелище не вызывало во мне ни ужаса, ни отрицания. Была только усталость.       Наконец, господин Хёну жестом показал мне выключить аспиратор, и я немедленно выполнила его указ, сворачивая шланг кольцами и относя его к огромной металлической раковине. В это время, господин Хёну сильным выверенным движением вскрыл грудную клетку покойника с помощью костных кусачек с характерными щёлкающими звуками: я молча приняла из его рук фрагмент грудины с рёбрами, осторожно укладывая его в металлическую ёмкость и подавая остроконечный скальпель. Господин Хёну сделал ещё один короткий надрез с годами оттачиваемым изяществом, а потом обратился ко мне негромко, рассматривая некогда бившийся мощный орган в своей ладони.       — Ты проводила подобную операцию впервые? — спросил он, вынуждая меня вынырнуть ненадолго из моих мрачных тягомотных размышлений. — Только с теоретическими знаниями и без знаний из "Лезвия Ночи"?       — Да, господин Хёну. — ответила я равнодушно.       Господин Хёну, сощурился, поблёскивая стёклами очков, а потом бросил на меня короткий нечитаемый взгляд.       — Впечатляет. — только и заключил он.       — Мне повезло. — бесцветно отозвалась я, неловко поводя пальцами в перчатках по металлической ледяной поверхности стола. — Он был прекрасным подопытным, если можно так сказать: у него было очень сильное сердце и… — я невольно замерла взглядом на бело-синем лице покойника. — … воля к жизни.       Господин Хёну помолчал несколько мгновений, но затем покачал головой, пальцами проводя по поверхности сердца.       — Да, я вижу. — тихо произнёс он. — Здоровая ткань, хорошее кровоснабжение, никаких сопутствующих к болезням сердечного толка… — его пальцы очертили остатки аорты, в которой больше не было крови. — Это прекрасный образчик, Йерин. Он уже шёл на поправку, и твой труд для его выздоровления заслуживает если не восхищения, то уважения. — господин Хёну обернулся ко мне и послал мягкую явно похвальную улыбку. — Блистательная попытка.       — Жаль, что она не увенчалась успехом, — отрешённо отозвалась я, немигающе глядя на небьющееся обескровленное сердце в руках капо.       Даже его попытка похвалить меня, сейчас не могла придать мне сил — я слишком устала, впадая постепенно в апатию.       Господин Хёну видимо заметил это, потому что отложил сердце в сторону на почкообразный лоток, а после внимательно посмотрел мне в глаза наклонив голову. В конце концов стянул перчатки и снял полумаску с лица.       — Йерин, ты не должна сейчас отчаиваться. — произнёс капо твёрдо, стальным не оставляющим ни шанса на пререкания тоном. — Я понимаю, что из-за того, как опасно и быстро сгустились тучи, ты не видишь ни просвета, ни шанса на то, что дела пойдут лучше. Но от того, что ты опустишь руки и позволишь своей совести и здравому смысле линчевать тебя за любой проступок, дела лучше не пойдут.       Я постаралась вникнуть в то, что услышала, и гул неподъёмно-мрачных голосов в голове, стремящихся поглотить меня, вдруг стих.       — Сейчас — именно сейчас, — заставь свои логику и умение рассуждать не искать в каждом твоём поступке роковую ошибку, — проговорил сурово господин Хёну, и его глаза цвета гречишного мёда посветлели, заблестев за стёклами очков в чёрной пластиковой оправе. — Направь их лучше на размышление о том, как тебе выровнять своё эмоциональное состояние сейчас и как не наделать ещё больше ошибок. Когда ты восстановишь баланс чувств, решить возникшие сложности будет куда как гораздо проще. — он подначивающе кивнул, следя немигающе за тем, как мой взгляд прояснился.       Я моргнула, ответно глядя в глаза непоколебимому, мудрому и рассудительному мужчине, который сейчас стоял передо мной и старался помочь. Капо, который тратил время на недоврача, которого каждый второй член Семьи должно быть сейчас мечтал линчевать! А он — тратил драгоценное время не на вскрытие трупа и свои дела, а на попытку вразумить меня и успокоить…       — Простите, господин Хёну, — негромко воскликнула я, коротко поклонившись, и переступила с ноги на ногу, будто бы только сейчас осознавая, что я могу двигаться — я не статуя! — и чувствуя как иголочки-мурашки пробежались от стоп к икрам и выше, когда я сжала пальцы ног в кедах несколько раз. — Я совсем утонула в мыслях о…       — О последних днях, — за меня осторожно закончил мужчина. — Мы все сейчас в подвешенном и нервном состоянии. Не лучшем состоянии для решения возникших проблем, к слову. Однако мы всегда работаем с тем, что есть, а не с тем, с чем нам хотелось бы.       Господин Хёну вытащил новую пару перчаток, натянул обратно маску и поправил чуть съехавшие вниз очки, жестом показывая мне, что мы возвращаемся к покойному.       — Вы так легко чувствуете и читаете людей… — не удержалась я шёпотом поражаясь умению капо.       — Отнюдь, — глухо протянул мужчина, чуть пожав плечами и не отвлекаясь от извлечения органов из тела, которые он протягивал мне. — Дон у нас великолепно читает людей, а я просто… просто иногда вижу, когда кто-то находится в смятении.       Я кивнула, промолчав, но внутренне позволила себе не согласиться с его последней фразой.       После мы продолжили вскрытие: через центрифугу проверили кровь, через микроскоп рассмотрели срезы тканей с органов, запустили анализатор образцы, и приступили к вскрытию черепной коробки. Теперь, когда пилой орудовал господин Хёну, а мне надлежало лишь ассистировать ему, работа с трупом не казалась мне столь выматывающей и неподъёмной. Скобы в череп после изучения головного мозга также ставил капо, и несмотря на жуткий скрежет, сделал он это профессионально и очень шустро. Затем мы зашили тело обратно, привели его в надлежащий для выдачи родным вид и вернулись к столу с образцами. Подручные господина Хёну по его приказу задвинули тело в холодильник, надели перчатки и брезентовые халаты и занялись уборкой прозекторского стола и чисткой аспиратора, в то время как мы рассматривали ткани органов и ждали результатов анализатора. Господин Хёну делал последние заметки, заливая образцы формалином, когда прибор на столе коротко закряхтел, замигал единственным светодиодом, а потом затих. Зашуршал принтер рядом выдавая бумагу, и я поспешила принести её капо, попутно взглянув на значения калия. Мужчина почесал переносицу, сжимая губы в тонкую линию, а его тёмные почти чёрные под освещением одинокой лампы глаза под линзами крупных очков неустанно двигались из стороны в сторону. Он перескакивал взглядом со строки на строку, пока наконец глухо не вздохнул, поднимаясь со стула и выключая свет микроскопа.       — Твоя догадка была верной, Йерин. Он умер от остановки сердца, вызванной отравлением сукцинилхолином, — произнёс господин Хёну, а затем поморщился, пальцами массируя лоб. — Без понятия, как ему ввели вещество… Но результат очевиден.       — А… нельзя отравить человека сукцинилхолином преорально? — осторожно поинтересовалась я.       Господин Хёну повернулся ко мне и посмотрел так, словно пытался взглядом пожурить.       — Ай-яй-яй, лекции прогуливать, мисс Чхве, — произнёс он таким строгим голосом, что я моментально стушевалась, ощущая себя наивной первокурсницей, которая вдруг решила, что парень на первом ряду интереснее лекции строгого преподавателя и за что поплатилась. — Взаимодействие миорелаксантов с другими средствами и какие из них можно принимать преорально?       — У нас пока не было этой лекции, — неловко оправдалась я, под насмешливым взглядом мужчины. — Дополнительные средства при анестезиях и миорелаксанты проходят в первом семестре следующего учебного года…       — Вот оно что. Тогда будешь теперь это знать. — тут же вернул себе прежнюю непоколебимость господин Хёну, избавляясь от малейшей шут и поднял палец вверх, словно лекцию по памяти зачитывал мне: — Сукцинилхолин вводят исключительно инъекциями, и он используется не только для лечения сердечников и при анестезиях, но также при лечении практически всех групп скелетных мышц, при остеохондрозе, проблемах нервного типа в спинном и головном мозге…       — Буквально панацея, — прошептала я, пока господин Хёну собирал бумаги в папку и жестом указывал своим подручным зачистить все поверхности морга.       — Которая очень легко может обратиться самым незаметным, но невероятно смертоносным ядом. — мрачно подытожил капо, поправляя меня и тяжко вздыхая, нахмурился. — Нужно немедленно запросить Уёна просмотреть записи с камер — быть может он найдёт хоть какие-то улики…       Стоило господину Ха Хёну проговорить эти слова, как меня словно током ударило от мгновенного осознания — там можно было бы попытаться найти утреннего "визитёра" моего пациента, которого слышал господин Шин! И ещё..! Конечно! Ну, ты и дурочка, Йерин! Вот, откуда Чону Уёну было точно известно кто мог ограбить его хранилище! Видеокамеры! С другой стороны, мой брат вряд ли был настолько глупым, чтобы сунуться в гнездо Инквизитора-паука, не стерев предварительно запись. А это, следовательно, значит…       — Господин Хёну, простите. — поспешно, стараясь скрыть личную заинтересованность спросила я. — А кто в Семье имеет доступ к камерам видеонаблюдения в здании?.. Просто запросить запись с камер наблюдения в коридоре на пути к лазарету… — тут же подкрепила я свой вопрос вполне достойной причиной и упомянула, что (я решила не уточнять конкретно кто) несколько пациентов ранним утром слышали шаги.       — Непосредственно за внешнюю и внутреннюю слежку отвечали Боксунг и Уён, но теперь эти обязанности легли на Кёнхуна, — медленно, будто размышляя над чем-то своим проговорил господин Хёну. — Однако, технически… любой капо мог запросить видео с камер у Дона почти в любое время.       Мы оба замолчали, наблюдая за быстрой слаженной уборкой, которую проводили двое подручных господина Хёну: и, верно, тишина морга и дальше бы окутывала нас двоих, позволяя приводить мысли в порядок и строить новые теории о случившемся, если бы у меня не зазвонил рабочий телефон. Моментально подняв трубку, я выслушала короткий приказ и после вежливо извинилась перед капо. Ха Хёну только махнул рукой, отпуская меня и упомянул, что наша работа здесь окончена, а в лазарете от меня сейчас больше толку будет. Кратко распрощавшись с ним и поблагодарив, я поспешила вернуться в коридор и в сопровождении двух реджиме-надсмотрщиков отправилась в лазарет — на обход пациентов.       Накинув белый халат во возвращении в уже ставшую родной обитель, я выпила чашку ароматного чёрного чая, дабы заглушить так некстати проснувшийся голод, и напомнила себе, что до вечернего отбоя осталось совсем немного времени — пара часов, а мне нужно успеть завершить все дела и отчёты.       Пока я осматривала пациентов своего "стационара", отмечая, что они фактически полностью пошли на поправку трое грузных реджиме притащили один за другим двенадцать объёмных ящиков: я, делая перерывы между приходящими пациентами, приняла товары по описи и распрощалась с угрюмыми не отвечавшими мне мужчинами. Потом я вернулась к пациентам, оставляя разбор медикаментов на плечах своего новоявленного ассистента: тот хоть и был вначале явно недоволен сложившейся ситуацией, покорно потащился раскладывать упаковки на склад, периодически уточняя, что и куда ему убирать.       Наконец я перешла к тому реджиме, которому близился пятидесятый юбилей и который выжил в первой крупной стычке. Осматривая его живот и отмечая, что крупный жутковатый рубец — остаток от снятого пару дней назад шва, — выглядит здорово и чисто, я не могла не порадоваться этому факту, и сообщила обрадованному мужчине о том, что он готов к выписке. Кратко составив план-инструкцию по уходу за боевым ранением, я протянула ему папку с листом и пакет, когда мужчина вышел из-за ширмы, уже переодевшись в свою повседневную одежду.       — Вот спасибо, доктор Чхве. — радушно поблагодарил меня мужчина, пока я помогала ему застегнуть пуговицы на манжетах рубашки. — Вот я теперь встал и скажу Дону сам, что в невиновны.       — Не надо, господин Шин. — попросила я его спокойным, но твёрдым голосом. — Прошу вас.       — Но как же? — возмутился мужчина вполне искренне, пока я заносила последние пометки в его медкарту. — Вы здесь очевидно невиновны — Дон должен это понимать! Он ведь знает…       — Он знает. — поспешила я закончить за беспокойного реджиме, а потом увидев, что его сын зашёл и юркнул к местечку у двери, явно только и дожидаясь момента, когда я уже его отца отпущу, я понизила голос: — Только… пожалуйста, господин Шин... Вы должны заботиться о своей семье.       — Но вы… — попытался было мужчина в последний раз, однако я перебила его жёстким ледяным тоном, которого сама от себя не ожидала.       — У меня никого уже нет. Ни родителей, ни брата. — отчеканила я равнодушно, хлёстко, точно пощёчину хотела отвесить. — На целом свете нет людей, кому я нужна была бы… Так что, господин Шин, я вас прошу. — чуть смягчилась я, видя, как реджиме внутри всё ещё хочет сопереживать мне, но постепенно прячется за фасадом безразличия. — Ради меня в том числе — позаботьтесь о себе. Хорошо?       Господин Шин промолчал несколько мгновений, но потом, видимо заметив ожидающего его сына, вдруг приосанился.       — Хорошо, доктор Чхве. — согласился он бодро, а потом, словно заробев, продолжил: — Да только… я о вас своему сыну расскажу. Пусть знает.       — Хорошо. — едва заметно улыбнулась я.       — И жене. — добавил реджиме.       — Вот и верно. — я кивнула, уже шире улыбаясь и чуть повысив голос стандартно пожелала, как желала любому уходящему из моего лазарета пациенту: — Берегите себя.       Господин Шин взял с больничной койки пиджак, повесив его на сгиб локтя и строго произнёс:       — Дон примет верное решение. — точно пообещал реджиме. — Он спасёт вас.       — Непременно, господин Шин. Дон примет верное решение. — покорно согласилась я, коротко поклонившись, и ещё несколько секунд смотрела украдкой, как отец и сын обнимаются, а после покидают мой лазарет, тихо прикрыв за собой дверь.       Сразу после них, ко мне в компании сотоварищей завалился уже знакомый вихрастый мальчишка: я жестом пригласила его за столик, снимая повреждённую руку с "костыля" и разматывая аккуратно бинты, сняла гипс.       Ровные швы — следы страшной операции по спасению его кисти — не воспалились, и я с удовольствием наблюдала появление первых шелушек на новонаросшей, ещё бледно-розовой, совсем нежной коже.       — Видите? — едва скрывая восторг задала я риторический вопрос. — Это новая кожа, у вас теперь будут чесать места, где швы наложены, потому что пошла активная фаза заживления — не только внутреннего, но и внешнего. Можете начинать потихоньку, очень осторожно разрабатывать подвижность — чуть-чуть шевелите пальцами и пробуйте их сгибать, но только совсем немного, например вечером и утром по паре минут. И ни в коем случае не сжимайте руку в кулак, не отковыривайте и не расчёсывайте швы! Даже если будет очень сильно чесаться — можно только немного погладить.       — Уже чешется если честно… — "пожаловался" тихонько юноша, но пальцами и правда на пробу аккуратно двинул, с восторгом наблюдая, как уже казалась бы потерянная конечность отзывается на его потуги.       — Потом по мере заживления можно будет активнее разрабатывать руку. —пояснила я, обеззараживая кисть и накладывая фиксирующую повязку, а потом заставила юношу поставить руку обратно на "костыль".       — А швы когда рассосутся? — поинтересовался парнишка беспечно.       Я смущённо улыбнулась, стараясь не засмеяться от чужой непосредственности.       — Швы у хирурга — не тоже самое, что швы у стоматолога, их снимать нужно будет… — вот здесь улыбка с моего лица пропала и я поспешно выдала юноше очередной пакет с лекарствами и новый лист с рекомендациями по уходу за раной. — А снимать швы… что ж возможно это сделаю я, а возможно что и новый хирург…       Юноша посмотрел на меня едва ли не испуганно, однако я поспешила успокоить его улыбкой и сказала, что с осмотром покончено, и он может идти. Стоило ему ступить за порог, как словно чёртик из табакерки, со склада вернулся мой новый "анабиозный" ассистент, буркнувший что с раскладкой лекарств он закончил. Я отпустила его покурить, тихо выдыхая с облегчением, когда он избавил меня от своего общества и с ноткой грусти оглядела опустевший лазарет: после того, как все пациенты пошли на поправку и сегодня я выписала двух оставшихся реджиме, в подземном госпитале осталась лишь я да мой нелюдимый молчаливый напарник, который метнулся в мужской туалет совсем рядом вместе с двумя моими надсмотрщиками, решившими составить компанию на пару затяжек.       В этот момент, когда в голову вернулись размышления, столь тщательно отгоняемые мной в морге, я даже была благодарна тишине — ведь так, я могла постараться привести мысли в порядок, а нервы — в шаткое подобие спокойствия. Однако в моей голове всплыло так некстати тревожное воспоминание: зелёная дверца со сломанным замком, которую я открываю… в самодельной коробочке два браслета — один с ракушками, другой с кристаллами… милая крохотная записка с криво-начерченным сердечком и кодом от брата… код, разгадка которого была на поверхности, однако разгадать её должна была именно я…       "Ты и вправду дурочка выходит, да, Йерин?" заиздевался внутренний противный голосок, будто силясь посильнее уколоть и без того уязвлённое сознание, "Твой брат ведь сумел перехитрить своего преследователя, но не избежал убийства. Неужели ты не поняла? Чонхо вынес улики и спрятал их вне здания Семьи, потому что он знал, что в здании Семьи их обнаружат."       "Откуда мне было это знать? Я ведь тогда не подумала о камерах!" попыталась было возразить я, на что подсознание ещё более гадливо захихикало. "Но ты уже знала, что твой брат не рисковал хранить улики в лазарете — журнал, который специально для тебя подменили и папки в архиве с поддельным подчерком тебя ничему не научили? Глупая-глупая Йери, именно так ты и попалась, и теперь твоя песенка спета. И Юнхо ты уже ничем не поможешь…"       Вот, глупости. Что значит "ничем не могу помочь"? Нет, господин Хёну был прав. Пока я жива и могу действовать мне нужно отложить бессмысленное самобичевание до лучших времён или худших — я буду готова даже если таковые наступят, а пока мне надлежало думать и делать всё возможное, чтобы найти улики, спрятанные моим братом, потому что только они могли быть неопровержимым доказательством вины предателя.       И даже зная, что я поступаю безрассудно — безумно! — я всё равно готова была теперь рискнуть. Теперь, когда я уже ввязалась в самое тёмное дело, мне нужно было знать наверняка — забирал ли Чонхо документы из архива господина Уёна? И если да — то как он проник туда?       В голове всплыла очень кстати нужная подсказка — взведённый разум выпутывал из цельной паутины нужные фрагменты с лёгкостью, которой я не ощущала на экзаменах и сессиях в лучшие дни — и я была отчаянно за неё благодарна.       Выйдя из лазарета, я поспешно оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что мои надзиратели всё ещё занимались порчей собственных лёгких, а затем, сглотнув, я ринулась к складу. С трудом приоткрыв громадную створку, я скользнул в щель, позволяя двери тихо закрыться, и, включив свет, бросилась к рабочей тумбе Юнхо в дальнем конце зала. Как я и помнила — верхняя её полка, где лежал пистолет, теперь была пуста, зато покопавшись в нижних ящиках я обнаружила белые корпуса-коробочки с несколькими механическими "лапками", похожими на крюки, и магнитами в виде кругляшей на нижней части. Наверху имелся небольшой дисплей-полоска, похожий на деталь от сигнализации. Забрав одну из коробочек, которая в отличие от остальных была без торчащих проводов и расколотого пластика, я понадеялась, что это именно нужный мне гаджет и что он сумеет пролить свет на интересующий меня вопрос.       Юнхо говорил, что они с Чонхо не были близки и не были друзьями. Однако они вполне могли быть, например собутыльниками. Юнхо мог принять лишнего и похвастаться тем, какие приборы он делал несколько лет назад, а мой брат… Что ж.       Уже приблизившись к выходу из зала и выключая свет, я позволила себе, скрепя сердцем, подумать об этом.       Чонхо мог украсть магнитный взломщик для того, чтобы проникнуть в архив.       Или же напротив — попросить его, но не говорить для чего. Хотя второй вариант казался мне менее вероятным. И если я права — то есть мизерный шанс того, что в устройстве осталась память о последнем взломе: если я разберусь и пойму, как извлечь информацию из устройства… то можно было бы хотя бы узнать дату, когда мой брат проник в архив. По крайней мере, я должна была попробовать это выяснить.       Оглядев коридор на наличие лишних свидетелей, я спешно вернулась в лазарет, заворачивая небольшую белую коробку в пакет и убирая его в секретный отсек рюкзака-сумки. Теперь, когда работы на вечер у меня прибавилось, следовало заняться отчётами и конспектами — и я направилась в свой кабинет-закуток заполнять бумаги.       В первый час я дописывая очередной отчёт и устало сверяя значения на листах, которые затем нужно было подшить в папки, по привычке тянулась было к своей кружке: однако новый ассистент не приносил мне чай, как прежний, и вообще не беспокоил меня. За закрытой дверью кабинета было тихо, точно позади меня был морг, а не госпиталь: однако я старалась не зацикливаться на подобных размышлениях — они не приносили пользы и не помогали точнее выполнять работу. А вот раздумья над загадкой отравления двух реджиме — моего пациента и повара — напротив упорядочивали ум. Я копировала отчёты о расходах медикаментов для Дона и господина Хёну, попутно пытаясь мысленно "ткнуть" в такое место на теле, куда можно было бы незаметно сделать смертельную инъекцию. В голову лезли фантастические варианты: через глаз в мозг? под углом в позвоночник? в уретральное отверстие? под язык?       Все эти варианты означали бы, что жертва проснулась бы и сопротивлялась. Да и следы бы всё равно остались — малозаметные, но двое людей, которые именно их и ищут, не пропустили бы.       Когда я отложила последний отчёт и сверилась с часами, то взяла в руки конспект: стоило подучить небольшой фрагмент про операции на суставах, чтобы "теория" хорошо отложилась в уставшей голове. Практику с моим количеством "опыта" я завалить не опасалась. Именно в это время, когда я лениво пролистывала конспект меня и накрыла мысль о том, что возможно ранним утром погибший реджиме не поднял шумиху, потому что был знаком с убийцей. Мог ли он быть в сговоре с ним, а потом предатель решил убрать сообщника, который слишком много знал? Возможно следовало расспросить господина Сана, с кем вёл более тесную дружбу покойный: младший босс хоть и скрывал тщательно, однако всё же беспокоился о нём… Это был жест волнения как… за наставника? Мог ли убитый быть наставником Чхве Сана?..       В это мгновение я начала понемногу впадать в дрёму, так как сказывались разом стресс и недосып последних дней, а также невольная голодовка, ведь свой обед я отдала Юнхо, а идти в столовую повторно набивать живот значило бы вызвать ненужные подозрения. Так вот, заклевав носом, я начала медленно, почти неосознанно склоняться над конспектом, пока глаза мои не слиплись окончательно, и я не… стукнулась лбом об столешницу! С размаху.       Конспект упал на пол, жалобно прошелестев страницами, а мне пришлось резко проснуться. Я протёрла глаза, осознавая, что заново придётся повторить весь материал дома вечером: после душа и чашки чего-нибудь бодрящего. Коротко зевнув и постаравшись встряхнуть себя, я потянулась за конспектом, лениво рассматривая силуэт беременной женщины на развороте со схематичными набросками зародыша. Боже как давно профессор Су заставила нас это рисовать…       Стоило конспекту лечь в закрытом виде на стол, как я не успела и шагу сделать по направлению из кабинета — меня осенило.       Это было молниеносное озарение. Подобно тому, что накрыло меня часами ранее в морге.       Беременная женщина. Пуповина. Ну, конечно!       Судорожно, едва попадая по кнопкам рабочего телефона, я набрала нужный номер и принялась с жадным ожиданием слушать протяжные надоедливые гудки. К счастью, долго слушать мне не пришлось — стоило человеку по ту сторону динамика поднять трубку, как я выпалила, едва ли членораздельно:       — Господин Хёну, я знаю! Он сделал инъекцию в пупок! Он убил их, сделав инъекции сукцинилхолина через пупок, поэтому мы нигде не нашли следов укола!       С мгновение в трубке стояла абсолютная тишина. Однако затем протяжный глубокий голос господина Хёну отчётливо произнёс:       — Отличная работа, Йерин. Великолепно.       Капо сразу же положил трубку, но меня всё ещё не отпускало чувство эйфории: повторно выбросившийся в кровь адреналин смешался с дофамином, и я не могла не ощущать радость и удовлетворение в тот миг. Однако стоило мне услышать громкий шум в лазарете, как подъём моего настроения слегка сбавился, а улыбка и вовсе стёрлась с лица. С беспокойством, я натянула халат на плечи и вышла из кабинета: оглядевшись в поисках источника шума, я думала, что готова была ко всему, однако встретила я точно не того, кого ожидала.       — Господин консильери. — едва успев совладать с собственным удивлением, ровно проговорила я.       — Здравствуй-здравствуй, Йерин. — произнёс причмокнув господин Ким Ёнсаль, рассматривая меня крохотными горящими глазками. — Не утруждайся: я уже слышал про судьбу несчастного Чонгиля. — господин Хёну видимо уже говорил с ним. — Как ты себя чувствуешь, моя дорогая?       Внутри меня заворочалось нехорошее предчувствие: вот уж кто точно о моём самочувствии спрашивать станет в последнюю очередь. Я огляделась, замечая шестерых высоких сильных реджиме, расположившихся полукругом за спиной консильери: все были вооружены и явно настроены решительно — не светские беседы вести пришли. Оценив всю обстановку я с наибольшим безразличием, на которое была способна, оповестила:       — Какая разница, что я отвечу, если от моего ответа ничего не поменяется?       Улыбка медленно померкла на широком блестящем лице господина Кима Ёнсаля: скукожилась точно лист дерева, попавший в страшное пламя. А за ней я увидела истинное пугающее выражение эмоций консильери: он сделал несколько шагов приближаясь ко мне и склонившись над моим плечом к шее, к самому уху вдруг тихонько хихикнул:       — С такими, как мы, сложнее всего, верно же, Йерин? — меня пронизала обескураживающая примораживающая к месту дрожь и необъяснимый ужас. — Это мой брат вечно хмурый, вечно недовольный, вечно… будто заранее злой. Такие люди выскрёбывают со дна самые тёмные эмоции, а дальше их взять-то и неоткуда. Но я… — господин Ким Ёнсаль снова хихикнул, точно слабоумный, но при этом жеманно причмокнул губами и елейно протянул: — Нет, я всегда улыбаюсь, всегда рад, а всё дурное, что мне приходится испытывать я тяну вниз, под… Прячу в коробок впрок и на замочек — чтобы в нужный день взять оттуда немного. Но мы с тобой оба знаем, что некоторые ларчики и без ключика открываются, так ведь?       Консильери чуть-чуть отодвинулся, чтобы только я могла это увидеть: он застыл в сантиметрах от моего лица, пожирая его взглядом двух угольков, точно поросячьих щёлочек, глаз, и маниакально скалясь…       И…       Он знал.       Он. Знал.       Что я и Сан его обвиняли. И стоило мне осознать это, как я поняла.       

"Это Конец".

      Вот что пронеслось у меня в голове, и я уже готова была в это поверить, когда неожиданно всё прекратилось: две крупные и сильные, будто крабьи клешни, ладони стиснули мои плечи встряхивая, а затем консильери как ни в чём не бывало отодвинулся, насвистывая какую-то беспечную детскую песенку.       — Тебя вызывает Дон, Йерин, — буднично проворковал этот страшный человек оборачиваясь у самых дверей лазарета. — А на такие встречи лучше бы не опаздывать. Что тебе понадобится, чтобы извлечь пулю из плеча?       Я, растерявшись на миг, всё же сумела собраться с мыслями и назвала нужный набор медикаментов и инструментов: молчаливые подручные Кима Ёнсаля моментально зашарили по ящикам, собирая искомое, а когда я, ошарашенная, попыталась было возмутиться, консильери взял меня под локоток, увещевая, что всё с моим лазаретом будет в порядке и вообще — нас ждут. И мы опаздываем.       Оперативно мне пришлось замолчать, и так в молчании мы ехали в сопровождении людей консильери к кабинету Дона: за мной точно подношения несли мои вещи — всё, кроме моего рюкзака с хирургическими инструментами (я настояла, что сама понесу его). Мне было боязно — не только потому что за мной послали человека, которого я совсем недавно обвиняла в предательстве Дона: я украдкой косилась на него, и фантастическая неестественная беспечность консильери вызывала у меня паническую тревогу. Мне было боязно, потому что люди консильери осмотрели бегло внутренности моего рюкзака зачем-то: и я думала, каким-то тёмным уголком своего сознания — а не рассказал ли Юнхо им о чём-то?       Стоило нам подойти к кабинету Дона, как господин Ким Ёнсаль не стучась, дёрнул ручку, приглашающе указав рукой.       — Прошу, моя дорогая.       Я сжала челюсти, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица, решительно шагая в предполагаемую западню.       В кабинете Дона было непривычно темно: тусклые настенные светильники едва чадили по углам просторной комнаты, сквозь не задёрнутые шторы клонившееся к закату рыжеющее солнце, разливало медь и ржавчину по всему убранству кабинета и четверым людям, скопившимся у рабочего стола Дона. На ковре возле стоящего в центре комнаты стула распростёрся искорёженный труп. У меня внутри всё похолодело, а в коленках разгорелась жуткая слабость, однако я приложила все свои силы к тому, чтобы, не споткнувшись дойти до центра комнаты.       — Доктор Чхве Йерин приветствует Дона, — отчеканила я онемевшими не своими губами, учтиво поклонившись, и выпрямилась с равнодушным лицом, не смея даже взгляда скосить на тело, лежащее менее чем в метре от меня. — Вы вызывали меня, сэр?       Дон немигающим взором нашёл меня, с трудом стискивая челюсти до проступивших отчётливо желваков и раздув ноздри, сделал долгий выдох, явно едва сдерживая гнев. Сидящий неподалёку господин Уён лишь моргнул, показывая, что приветствие он принял. Чхве Сан за правым плечом Лидера мотнул головой, поджав губы и даже не желая смотреть в мою сторону. Зато господин Мин Кёнхун сидевший прямо передо мной, по мою сторону от стола Лидера, с удовольствием ответил плавным кивком на мой поклон, тяжело дыша.       Наконец спустя полминуты, когда консильери зашёл и подошёл к брату, о чём-то интересуясь у него полушёпотом, Дон раздражённо отмахнулся, морщась и потирая переносицу.       — Позови кого-нибудь, чтобы они его вынесли. — вполголоса бросил он стоящему рядом Сану, явно находясь не в духе.       Я не рискнула пялиться, но и того недолгого взгляда, которым мне удалось смерить Лидера, хватило, чтобы понять, что в таком раздрае как сегодня он давно не был.       Господин Ким Хонджун был в бешенстве.       Невыспавшийся, бледный, взмокший и взбешённый до крайности, он представлял собой сейчас не то квинтэссенцию леденящего желания и огненного гнева разорвать виновных, не то чеку без гранаты в ледяном водопаде…       Словом, был крайне опасен и непредсказуем.       Так что я постаралась молчать и "не отсвечивать" пока Дон сам обо мне не вспомнит. А Ким Хонджун вспомнил быстро.       — Йерин? — на оклик имени я вскинула голову, показывая, что беспрекословно слушаю и готова исполнить волю Лидера. — Рад, что ты столь быстро явилась. У меня будет для тебя задание.       Я кивнула больше для себя, чем для Дона.       Господин Ким Хонджун залпом осушил чашку кофе, и, сощурившись, оглядел меня прежде, чем приказать:       — У Кёнхуна ранение в руку. — сердце моё забилось в четыре раза чаще, а мозг принялся тянуть за вожжи встающую на дыбы панику. — Зашей его.       Я моргнула, выражая полное согласие и подходя в капо, однако уже осознавая, что вызвали меня не просто так.       Не позволят обычному полевому врачу лечить капо или Дона.       А значит, Йери-Йери?       На периферии зрения, пока я раскладывала инструменты и натягивала перчатки, так и маячил труп на полу: дорогие часы, изящная стрижка, но важнее всего — нежные смазанные пчелиным воском руки с вырванными ногтями. Я могла свои поставить на кон, что его ногти от моих не отличались.       Мертвец на полу был бывшим элитным доктором Семьи.       Однако я напомнила себе, что сейчас сомневаться и противоречить словам Лидера не время, и, вежливо попросив господина Кёнхуна протянуть мне руку, приступила.       Я размотала тряпку и сняла тугую повязку с раны, тут же обращая внимание на неровные края раны и гематомы вокруг.       — В вас выстрелили экспансивными пулями? — не снимая полумаски как можно чётче спросила я, пока тело из кабинета выносили молчаливые подручные Сана.       — Да, — прохрипел господин Кёнхун.       — Плохо. У вас раздроблена кость, но я наложу шину и сошью разорванные мышцы. — оповестила я, приступая к обработке раны и вкалывая обезболивающее. — Если будете соблюдать рекомендации — рука будет работать практически также как до травмы.       — Полностью восстановится?       — Нет, это невозможно. — покачала я головой. — Но вернуть её практически в тоже состояние — можно.       Господин Кёнхун с подозрением сощурился на меня, но потом чертыхнувшись закивал. Я коротко поклонилась, поворачиваясь, и попросила стакан воды, а затем заставила мужчину его выпить и принялась за операцию.       По счастливой случайности пуля в плече капо оказалась дефектной и не взорвалась до конца, разорвав ткань одной мышцы и раздробив плечевую кость на три осколка: я даже без операционного стола, уложив мужчину на диван, а руку зафиксировав на журнальном столике, легко вправила на место кости и сшила мышцу. Затем я вколола господину Кёнхуну все необходимые антибиотики и зашила рану, накладывая повязку, а поверх неё гипс, благодаря прибежавшим реджиме: работа была истинно грязной из-за возни с материалом для закрепления на плече, но, когда всё затвердело, и руку удалось зафиксировать, а мужчина был переодет в чистую одежду, я была настолько довольна собой, что на мгновение одарила его широкой улыбкой, забыв, где нахожусь.       Однако вкрадчивый кашель консильери быстро меня отрезвил, возвращая с небес на землю.       — Это всё чудесно — и правда чудесно, что наш доктор оказался в состоянии… подменить нашего постоянного врача и на должном уровне выполнить свои обязанности, ещё не получив диплом. — похлопав в ладоши претенциозно заявил господин Ким Ёнсаль, тут же сменяя свой тон на более холодный и линейный. — Однако мы здесь собрались не праздновать дебют юного медицинского гения, верно? Среди нас ходит отравитель, господа. Человек, сознающий, всю опасность медикаментов, но не гнушающийся применить их против неугодных ему. — подчеркнул он с опытностью театрального паяца, актёра театра времён Шекспира.       Он словно собирался разыграть эффектную суровую драму.       И это было страшно, потому что я понимала, что ничего не знала о том, что было у консильери на руках и как он вывернет факты в игре против меня.       — Говори конкретнее, Ёнсаль. — буркнул господин Кёнхун, придерживая больную руку и злобно зыркая на старшего брата Лидера. — Факты, а не сплетни.       — Фу-фу-фу, — деланно возмутился господин Ким Ёнсаль, жеманно искривляя губы и надуваясь от обиды, точно большая жаба перед протяжным "кваком". — Ну какие тут могут сплетни, мой дорогой Кёнхун? В разгар перестрелок и загадочных смертей внутри нашего гнезда?       Зыркнув на меня исподлобья леденящим жутким взглядом, консильери вдруг изящным жестом выхватил из папки в своей руке два листа.       — У меня есть бумага от Ха Хёну, — без всякой театральности, жёстко, строго и холодно, точно протокол зачитал он. — О том, что двое из наших людей были целенаправленно отравлены.       — Что?! — взъелся рядом Сан.       — Брехня! — отозвался Мин Кёнхун, ненавидяще посмотрев на промолчавшего Чона Уёна.       — Тихо. — холодно обрубил готовую начаться вакханалию Лидер, осторожно хлопнув по столу. — Объяснись, Ёнсаль. — потребовал он, смотря на брата бесстрастно.       — С превеликим удовольствием. — елейно-слащаво отозвался господин Ким Ёнсаль, коротко кланяясь, и тут же заговорил: — Пациента в лазарете отравили сукцинилхолином, согласно анализам господина Хёну. Вот, только что из морга. И ещё. Несчастному мальчику, сыну покойного эм… Чона Боксунга… также испортили жизнь. Героин в пище.       Я бросила короткий взгляд на господина Уёна: тот не моргая посмотрел в ответ, двинув подбородком, и я поняла, что очевидно он не рассказал Дону о своём отравлении. Рассчитывать в этом вопросе на его помощь я теперь не могла.       Тем временем господин Ким Ёнсаль подводил итог.       — … так что встаёт вполне резонный вопрос. Кто в нашем кругу имел доступ разом и к пищевым добавкам, и к медикаментам? — задал улыбающийся консильери риторический вопрос с маньяческой радостью наблюдая за поникшей мною. — Не знаю, как для вас, господа, но для меня ответ очевиден.       Несколько мгновений после "изобличающей" речи Кима Ёнсаля в кабинете Дона царила мертвецкая тишина, однако затем глухо прохрипел из своего кресла вердикт капореджиме Мин Кёнхун, смеряя меня прищуренным изучающим взглядом:       — Это подстава.       — Согласен дважды. — вдруг подал голос господин Сан, немигающе глядя на всё это время молчащего Дона.       Господин Чон Уён, в это время сложивший пальцы домиком тоже через паузу отозвался.       — Не понимаю одного. — произнёс он степенно, нарочито незаинтересованно и флегматично. — Зачем, как ты говоришь, столь очевидному подозреваемому, лечить нас всех достойно? Гораздо выгоднее было бы усугубить и наше здоровье. У Неё, — Инквизитор указал на меня. — Был доступ к Дону.       Господин Ким Ёнсаль пожал плечами, оглядывая наш унылый форум, и устало покачал головой; ну, точно учитель, недовольный активностью своих учеников.       — Возможно, чтобы отвести подозрения. — вяло подыграл он, пародируя тон Уёна, однако затем в лице его блеснула услада и новое желание, и он тут же пытливо-рассеяно обронил: — А, быть может, отравитель — жертва своего собственного яда? Тогда бы и оставшиеся детали встали на место весьма… уместно.       — Доказательства? — практически рявкнул Сан, едва сдерживая себя и сощуриваясь с ненавистью на торжествующего консильери.       — Доказательства можно найти — они есть очевидно, и я не вижу в этом никакой сложности. Кроме одной… — господин Ким Ёнсаль шагнул к своему брату, взглядом находя его глаза и практически невесомо-учтиво уточнил: — Так мы можем запросить проверку самого проверяющего, не так ли?       Все трое мужчин уставились на меня, и лишь только господин Кёнхун неприязненно поморщился и покачал головой — точно молча выражая несогласие. В этот миг я осознала насколько угрожающей обстановка была в этом кабинете — с пятнами крови на ковре от трупа, раненным капо и тремя преступниками мирового уровня, которые готовы были… что? Разорвать меня на части? После того, как я помогла одному из них?!       Однако консильери Ким Ёнсаль, несмотря на всю свою любовь к елейному тону и мерзким смешкам, сейчас определённо не шутил.       И я поняла, какую дикость я сейчас буду делать. Но также я поняла, что если я не сделаю то, чего мужчины от меня ждали — в ближайшее время кабинет грозился озариться моими криками, присутствием нового свежего красного, а выйти отсюда живой стало бы для меня решительно-невозможной опцией.       Поэтому я, вздохнув, с каменным выражением лица показательно закатала рукав свитера на левой руке…       Я взяла жгут и наложила его себе выше локтя, педантично затянула, после нанесла на кожу антисептик, взяла рукой в перчатке ватку и протёрла сгиб локтя, находя подходящую вену. Я сняла колпачок с иглы-катетера и сделала сама себе быстрый прокол, осторожно прищёлкнула капсулу, едва не дёрнувшись от вспышки боли, и сняла фиксирующий жгут замочек. Багровая жидкость медленно, толчками потекла в колбочку. Я подождала с десяток секунд, прежде чем решиться отсоединить капсулу — самостоятельно проделывать забор крови одной рукой было мало того, что неудобно, так ещё и болезненно, однако в ту секунду, когда я закончила свои манипуляции, я поняла, что за ватой мне придётся вставать самостоятельно: разумеется, никто из мужчин в кабинете и не думал мне помогать, молча наблюдая за всей процедурой. Я постаралась, не разгибая руки аккуратно подняться, взяла чистую ватку со стола и тут же бросила её рядом, резко вытаскивая иглу из руки. В проступившую кровь я вдавила вату, закрывая ранку, а после с помощью зубов и бинта, кое-как перевязала руку.       В это мгновение Дон встал из-за стола, коротко кивнув мне, — я поняла, что этим жестом он выражал мне признательность за то, что я без колебаний согласилась сотрудничать, не вынуждая его применять методы, показанные в первый день нашей встречи.       — Проводи тест, Йерин, я хочу знать, что ты чиста. — бархатистый чуть хрипловатый голос Кима Хонджуна разнёсся по кабинету, вводя в оцепенение всех присутствующих. Я ненароком подумала, послушно поднимаясь, что голос этот был дан господину Киму Хонджуну именно для того, чтобы тот стал полноправным Лидером — тем, кого хотелось уважать, тем, на кого хотелось равняться и чьи поручения исполнять с достоинством.       Я поднесла пробирку к анализатору и запустила прибор.       — Это хорошая новость, Йерин. — произнёс он достаточно спокойно, видимо усиленно размышляя о чём-то. — Я доволен, что в этом аспекте я могу положиться на тебя.       — Вы можете положиться на меня в чём желаете, сэр. — произнесла было я, однако тут же прикусила кончик языка, ощущая себя пристыженной под прямым взглядом.       Дон склонил голову, продолжая пристально глядеть на меня, и я поняла, что таким образом он напоминает нам с Саном о нашей выходке, доказательства которой он всё ещё считал недостаточными. Я понимала, что любому преступлению нужны доказательства, но Дон ведь осознавал сколь великая власть сосредоточилась в руках всег оодного человека? Сколь просто ему было приказать любому своему подручному сделать для него грязное дело, а затем избавиться от свидетеля?       — Я надеюсь, ты понимаешь, Йерин, что никаких слухов и пересудов среди моих людей я не потерплю. — буквально по слогам проговорил Лидер, впечатывая мне в сознание совсем другую мысль.       "Только попробуй поставить авторитет моего брата среди Семьи под сомнение".       Полчаса мы провели фактически в молчании, пока анализатор не показал бумагу о состоянии моей крови. А затем, стоило только нам сделать передышку — где Мин Кёнхун наградил меня почти отеческим взглядом, как консильери вновь начал задавать свои вопросы.       — Господин Уён, — начал он претенциозно, но словно бы не рассчитывая раздуть свои макбетовские монологи в нечто существенное. — Вы вроде как утверждали, что покойный Чхве Чонхо украл у вас из архива документы?       — Да, я действительно так думал и всё ещё так считаю. — отвечал с предельной ясностью господин Уён, затем веско добавляя: — Однако дело в том, что… Пак Сонхва осматривал квартиру и не нашёл там ничего. — тон Инквизитора был спокоен и решителен — ровно, чтобы убедить Лидера в том, что есть ещё верные люди, в лояльности которых сомневаться не приходилось       У коснильери на этот счёт видно было своё мнение.       Господин Ёнсаль в миг сощурился, переглядываясь со всеми присутствующими и в итоге взглядом замирая на младшем боссе. Будто нарочно.       — К слову насчёт досмотра… — елейно-заискивающе протянул он, подмигивая своими крохотными зло блестящими глазками. — Мы все знаем Пака Сонхва — он чудесный малый и блистательно исполняет свои обязанности, но эта его любовь к таким девушкам… В общем, предлагаю провести повторный досмотр. Для надёжности, так сказать…       Прямой дразнящий взгляд мне в лицо всё прекрасно объяснил: неведомо каким образом, но консильери либо знал о наших отношениях с лучшим киллером Кореи, либо... догадывался. В конце концов с него сталось бы и фото показать — мне к горлу тошнота подкатила, но я постаралась держаться. Шанса на ошибку фактически не было. Сердце моё забилось быстрее, когда в голове так некстати вспыхнули спрятанные в книгу фото, которые теперь могли стать идеальной уликой против меня. Однако я постаралась держаться отстранённо, с величественным равнодушием — точно мне нечего было скрывать.       Господин Ким Хонджун перевёл взгляд со своего брата на младшего босса, затем на капо, а потом посмотрел мне прямо в глаза. Пронизывающе, испытующе, пристально. Он молчал и будто давал мне шанс.       "Признайся, если тебе есть что скрывать, и твоя смерть не будет мучительной".       Я смотрела в глаза своему будущему палачу — и я была тверда как никогда. На миг — всего на миг! — мне захотелось сразу же во всём признаться, однако я понимала, что готова подождать ещё — развязка этой страшной пьесы в любом случае будет чудовищной, — а раз уж я, находясь под дулом пистолета киллера, под ножом психопата и на мушке младшего босса, выбрала жизнь, то и здесь я не собираюсь самостоятельно класть голову на плаху.       — Мне нечего скрывать, сэр, — степенно-ровно проговорила я, не моргая глядя на Дона в ответ. — Меня за сегодня только дважды осматривали — в том числе люди господина Кима Ёнсаля. Вы можете проверить мой кабинет, лазарет, машину и квартиру.       На миг мне показалось, что господин Хонджун заметил мою ложь — и душа у меня в ту секунду рассталась с телом, — однако вместо того, чтобы отдать приказ о моём немедленном линчевании, Дон медленно сел в кресло, махнув рукой. Я выбрала медленный путь — и мне предстояло сделать всё, чтобы его пройти.       — Отправьте десятерых проверить квартиру и машину Чхве Йерин, — гулко, точно рухнувшая надгробная плита, обронил Лидер.       — Я займусь этим, — подал голос и порывисто поднялся было господин Мин Кёнхун, придерживая перебинтованную руку.       — Нет. Пусть Уён возьмёт это на себя, — качнул головой Ким Хонджун, показывая, что более поднимать этот вопрос он не намерен.       Консильери рядом с омерзительным довольством оскалился, показывая крохотные зубки в тёмном провале рта.       — Мои люди займутся лазаретом и складом с медикаментами, если позволишь брат, — заискивающе с приторной лаской произнёс Ким Ёнсаль, чуть склонившись перед братом в знак безграничной преданности.       — Изволь, старший брат, — равнодушно отчеканил Дон, соглашаясь.       Я переглянулась с господином Уёном: мы оба без слов понимали, что Дон выбрал его, а не Кёнхуна, потому что ему нужен был человек, который не относился бы ко мне в данной ситуации предвзято. И хорошо было то, что Лидер Саламандр пока не знал, что мне уже удалось завоевать уважение и доверие его верного адвоката — лучшего адвоката во всей Южной Корее, если верить словам Чона Юнхо.       Чон Уён тоже относился ко мне теперь предвзято.       Поднявшись с места, он дал короткую отмашку своему подручному и тот, поклонившись Дону и консильери, исчез за дверью. Господин Мин Кёнхун тоже засобирался вслед за господином Уёном: один лишь консильери уже откланявшись Дону шустро улизнул, напоследок посылая мне зубоскальную "улыбочку" и мимолётное "Ты зря в это ввязалась", от которых внутренняя паника у меня выросла вдвое. Господин Ким Ёнсаль был точно акула, вцепившаяся в сладкую кровоточащую добычу, — уже не отпустит.       Оставалось надеяться на собственные хитрость и предприимчивость, — и я рассчитывала на них, так как других вариантов выжить не наблюдалось.       Стоило подручным господина Уёна появиться на пороге, как я поняла, что вечер меня ждёт тот ещё. Учтиво поклонившись-попрощавшись с Лидером, младшим боссом, а также с господином Уёном и господином Кёнхуном, я поспешно покинула обитель Дона и вышла в коридор.       Что же — реджиме, готовых досматривать мою квартиру и машину, Инквизитор действительно выделил ровно десять. Не поскупился, так сказать.       Я коротко поприветствовала тех, кто прибавился к моим стражам и предложила отправиться немедленно. И если раньше по этому же коридору я шла в составе отряда, как один из членов Семьи, приглашённых на Совет Кланов, то теперь я шла под конвоем из десяти реджиме, будто ведомая на казнь. Все мы, с трудом уместившись в лифте, спустились на первый этаж, направившись к выходу.       В одном из боковых коридоров я увидела знакомый силуэт высокого реджиме с белой копной волос: Минги спрятавшись в тени, в ужасе распахнул глаза, наблюдая за нашей мрачной кавалькадой. Стоило нам пройти мимо, как он нахмурился, не отрывая взгляда от моих глаз и поджав губы коротко-обрывисто кивнул, пулей уносясь во тьму коридора.       Я могла лишь с надеждой, тоской и волнением думать о том, кого же столь скоро отправился искать мой друг.       В голове вспыхнули золочёные глаза, чьи солнечные лучи не давали мне потеряться в очередном наполненном страхом и чернотой дне.       Сонхва…       Иронично. Как же раньше я опасалась этого мужчину, так теперь столь же сильно мне хотелось бы, чтобы он был рядом и просто хотя бы наблюдал. Следил, чтобы эти незнакомые мужчины с оружием и манерами многолетних насильников, воров, дилеров и убийц, не причинили мне вреда. Его спокойствие и уверенность вселяли в меня силу, позволяли дышать свободнее и чувствовать себя комфортнее.       Мою машину на парковке осмотрели быстро и сноровисто: правда, только салон, багажник и под капотом. Вниз лезть и под днищем что-то искать никто не стал. Мысленно я даже улыбнулась, понимая, как моему брату удалось спрятать ключик так, чтобы его "никто" не нашёл. По крайней мере, "никто ненужный".       Затем мы с реджиме сели в две машины: четверо мужчин собрались ехать со мной на моём авто, а ещё пятеро — взяли себе другой автомобиль.       В догорающих лучах золотисто-рыжеватого Сеульского заката битком набитые угрюмыми дядьками машины могли привлечь много внимания, однако на вечерней набирающей обороты и количество авто трассе, мы на удивление летели никем не останавливаемые и, кажется, даже не замечаемые. Я сидела между двух жмущихся к дверцам мужчин и с тоской провожала взглядом улицы мегаполиса, большей частью мне незнакомые, но полюбившиеся как часть Сеула — города, где я прожила столь долго и где встретила много счастливых дней...       По приезде же домой мне некогда было философствовать или пугаться, потому что в моей скромной уютной квартире разом оказались десять бандитов, настроенных весьма серьёзно. Реджиме разбрелись по комнатам, осматривая гостиную, кухню, мою комнату и ныряя в комнаты покойных брата и родителей: я видела, как они поднимали подушки дивана, пролистывали книги, сбрасывая их в кучу на пол у книжного стеллажа, как рылись в шкафчиках и проверяли столешницы и комоды на наличие двойного дна. Один из них оглядывал линолеум в поисках оторванного куска с подпольным тайником, ещё один — выдёргивал растения из горшков проверяя землю. Двое из бандитов даже вызвались проверить холодильник с глумливыми усмешками, распахивая его дверцу. Однако, когда они поняли, что еды у меня в нём фактически нет, они знатно расстроились, с грохотом закрыв его. Но горевать из-за сломанного холодильника — пусть потеря и была бы велика, — у меня времени не было. Мне нужно было срочно пройти в ванную, потому что книгу с фотографиями маленьких братьев Ким и Чона Уёна я оставила на бортике раковины. Да, и если сумку мою собирались повторно досмотреть, как ранее пальто, то магнитный взломщик Юнхо следовало также спрятать.       — Простите, — тихо обратилась я к сторожившему меня реджиме, как можно жалобнее улыбаясь, и аккуратно ткнула пальчиком на уборную. — Умыться разрешите?       Мужчина недовольно нахмурился было, смеряя меня злым прищуренным взглядом, однако в итоге проворчав нечто нечленораздельное зашёл в ванную комнату осматривая шкафчик над раковиной. Я в немом ужасе застыла, стараясь ничем не показать своей нервозности, хотя взгляд так и норовил зацепиться за злосчастную книгу, лежавшую на самом бортике. Однако, мужчина видимо услышал мои мысленные отчаянные мольбы, потому как решительно прошёл мимо книги прямо к туалету: поднял крышку, убеждаясь, что внутри пусто, осмотрел бачок, потом посмотрел под душевой и в душевой. Порылся в полотенцах на стойке и в стиралке, а затем махнул рукой, покидая ванную и позволяя мне уединиться. Я с улыбкой поблагодарила его, не переставая кивать и неспешно закрыла дверь, прежде чем резко метнуться к книге и вытащить оттуда фото: понимая, что смыть в туалет я их не могу — звук привлечёт внимание реджиме — я решилась на другой вариант.       Сложив фото в пять раз, я залила его вытащенной из шкафчика перекисью, а затем затолкала в душевой слив, сверху скрывая уголки фотографий затычкой. Со стороны выглядело достаточно незаметно.       Затем я взяла магнитный взломщик и положила его в пакет: я завязала этот полиэтиленовый пакет в ещё один и ещё один, а затем с тяжёлым сердцем опустила получившийся свёрток в бачок, возвращая на место крышку. Мысленно я умоляла прибор выжить, а пакеты — не протечь.       Осмотр квартиры — а вернее, наведение в ней погрома и перерывание всех вещей, — продолжалось до поздней ночи почти четыре часа. Когда наконец последние из реджиме вышли за дверь, ничего не найдя, разочарованные, я с тихим вздохом облегчения закрыла квартиру на два замка и оперевшись спиной о холодную поверхность двери осела на пол, глотая воздух и силясь успокоиться. Мало того, что они разбили часть посуды, которую покупала ещё мама; мало того, что выпотрошили весь шкафчик с моим нижним бельём отвратительно улюлюкая, так ещё и комнату Чонхо перевернули вверх дном.       Именно с неё я, выпив чаю, и начала уборку.       Я подмела осколки, убрала вырванные из подушек перья, расставила книги обратно на полки. Пока шла к мусорному ведру, наткнулась на валяющуюся неподалёку в коридоре бумажку и уже хотела выбросить и её заодно, однако подняв, поняла, что держу в руках. Ту самую короткую записочку из шкафчика. Последнее сокровище от моего брата.       "Милой Йери от самого лучшего старшего брата… этот с ракушками — он будет напоминать обо мне… Твой Яблочко💖".       Я шмыгнула носом, силясь сохранять самообладание и подтащила сумку брата поближе, рухнув у дивана в разгромлённой гостиной.       Я извлекла из мокрых пакетов магнитный взломщик Юнхо и повозившись всё-таки сумела его включить. Прибор неприятно пиликнул, но зажёг экран флуорисцентным голубым и показал восемь чёрточек. Потыкавшись в кнопки сбоку на панели, я осознала две вещи. Первое, — что конструкция в моих была действительно верхом инженерной мысли Юнхо: прибор мог взламывать замки с четырёх-, шести- и восьмизначными кодами. И второе, — менее приятное и окончательно расстроившее меня: никакой информации о предыдущих сеансах он, конечно же не хранил. Я разочарованно откинула его на подушки, некоторое время просто сидя на полу и упираясь спиной и запрокинутой головой в диван. Затем я всё-таки привела себя в чувство, допивая чай и вернулась к вещам брата.       Я ласково провела кончиками пальцев по развохрившемуся краю ремня сумки с полустёртой радугой: коротко-остриженные — врачебная привычка с первого года обучения — ногти соскочили на значки, со звяканьем пересчитывая любимые рок-группы Чонхо. А после я извлекла из сумки вещи, которые сегодня нашли реджиме и которые мой брат оказывается носил с собой… Возможно и накануне рокового дня.       Вакуумный упаковщик, пачка быстро-завариваемой лапши, пенал с парой сломанных карандашей, пустой блокнот, складной нож, пакетик с коричным сахаром из любимой кофейни на углу, кошелёк, в котором "стараниями" моих досмотрщиков не осталось и сотни вон. На первый взгляд ничего необычного. Однако это если не знать Чонхо. Мой брат трепетно следил за своим здоровьем, так что зачем ему пачка ультра-дешёвой заварной лапши? Я подхватила упаковку, рассматривая её параллельно с другими предметами и напряжённо размышляя, пока не пощупала её пальцами на автомате чуть сильнее.       — Какой странный звук… — протянула я, повторно сжимая пачку и слыша внутри нечто кроме сухих макарошек.       Ещё раз бросив короткий взгляд на вакуумный упаковщик, я нерешительно подняла пакет и потянула его стенки в разные стороны.       Сердце моё забилось часто-часто от нахлынувшей внезапным триумфом радости, когда внутри пакета обнаружилось совсем немного обломков сухой лапши и… прозрачный файл в который были запихнуты вчетверо сложенные бумаги! Я едва не вскочила от восторга, поспешно извлекая наружу драгоценные улики и тут же достала бумаги из файла, разворачивая и просматривая их.       Это были те самые заменённые фальшивкой страницы из журнала самого Чонхо, которые мой брат выкрал из архива до того, как предатель сумел их подменить: в документах мой брат указывал красной ручкой на несостыковки в поставках, на исчезновение препаратов, а на третьем отдельном листе даже сделал краткие заметки о том, кто вёл себя подозрительно. У меня заслезились глаза, а сердце сжалось от болезненного импульса, пока я неосознанно с лаской погладила витки знакомого столь родного подчерка.       Я держала в руках прямые доказательства, но я всё ещё не знала, кто именно стоял за этими преступлениями. У меня была половина шифра, но не было имени того, кто устроил всё это.       — Твоего брата убил не он… — медленно, вслух, проговорила я, стараясь успокоиться, упорядочить мысли и вспомнить всё то, что мне рассказал Сонхва.       Время.       В то утро Чонхо нужно было лишь совсем немного времени, чтобы доказать, кто предатель. Неторопливо поднявшись, я направилась в комнату моего брата, прямиком к прикроватной тумбочке, где я хранила принесённый Сонхва в первый день нашего сотрудничества страшный трофей.       Я покрутила часы Чонхо в руках, нетерпеливо оглаживая разбитый циферблат: один из металлических фрагментов звонко щёлкнул в тишине спальни, отодвинувшись в сторону. Я ногтем подцепила крохотный клочок бумаги из тайного отделения, извлекая его на свет, и с тяжело-судорожно забившимся в груди сердцем развернула бумажку прочитав имя.       Теперь я знала точно. Да, ну, конечно. Чонхо, мой светлый любимый брат, не был случайной жертвой — он погиб, потому что догадался.       Он знал, что его палач — предатель, и поплатился за это знание.       В тишине своей спальни я впервые осознала насколько умным на самом деле и верным был мой брат, и впервые произнесла ту истину, за которой столь долго была вынуждена бежать:       — Это был Сан.       Теперь я знала имя Убийцы.