Научи меня чувствовать

— Интересная формулировка, — проговорила я, кивая. – И что это значит для вас? В чем конкретно заключается проблема? — Ну, знаете, — протянула она, опуская взгляд на свои руки. Ее ногти были аккуратно и коротко подстрижены, а пальцы были без колец. Но я заметила тонкий серебряный браслет на запястье. – Типа… Меня почти ничего не волнует. В смысле… — она выпрямилась, расставила ноги и облокотилась на колени. Полы ее пиджака разошлись, и я увидела белую рубашку на пуговицах. – Я имею в виду в отношениях с людьми. Мне как-то… все равно. Ну, я не знаю, как объяснить. Типа… Я не знаю, как показать свои эмоции. — Что вы имеете в виду под «все равно»? – я медленно записывала тезисно ее слова, изредка отрывая взгляд от самой девушки. — Ну, например, я встречалась с человеком, — проговорила она, вздохнув. – Мы два года были вместе, и когда… Когда расстались, то… Мне в принципе было плевать. Хотя отношения были для меня довольно комфортными и, наверное, я должна была испытывать хоть какое-то чувство… сожаления там, не знаю, боль от потери… Но… Ничего, — покачала она головой. – Ну, точнее… было немного жаль, конечно. Привычка там, все такое… Но по сути… — она покачала головой, не закончив фразу. — И так во всем. Друзья, семья, коллеги… Когда у них что-то происходит, хорошее или плохое, все вокруг что-то чувствуют. Кто-то радуется или сочувствует, понимаете, а я нет. Мне просто все равно. — И вас это беспокоит? – уточнила я. – Поэтому вы здесь? — Да, — кивнула она, сцепив руки в замок. – Я хочу стать… нормальным человеком. — Что в вашем понимании «нормальный человек»? Сколько раз я слышала это выражение. От мужчины, который не мог перестать «ходить налево», от женщины, которой казалось, что она должна хотеть выйти замуж, от семейной пары, что не хотели заводить детей, а все вокруг не понимали этого. Каждый из них хотел быть «нормальным». Чтобы общество их принимало. Только никто не задумывался, что понятия нормальности, по сути, не существует. Оно размыто. У него нет четких границ и определений. — Ну, такой, типа… — она обвела взглядом кабинет и пощелкала пальцами. – Социально адаптированный. По-моему, странно, что у меня ничего не вызывает чувств. Точнее… Как бы они есть, просто… Я терпеливо ждала, когда она продолжит. — Я испытываю чувства, но я… Не могу их показать. Я что-то чувствую внутри себя, но сказать или сделать что-то – выше моих сил. Типа обнять там, утешить, поддержать… Я не могу. И поэтому люди думают, что я бесчувственная сволочь. А ведь это не так. Ну, по крайней мере, не всегда, — усмехнулась она. — То есть вы хотите научиться выражать свои чувства? Тактильно, словесно? — Да! – с готовностью кивнула она. – Я не хочу быть бесчувственной в глазах других. — Почему? Чем это грозит? – она посмотрела на меня, и я наконец разглядела цвет ее глаз. Насыщенно-карий с какой-то желтоватой, янтарной обводкой вокруг зрачка. — Одиночеством? – скорее спросила она, чем дала утвердительный ответ. — Это вас пугает? — А вас нет? – ее брови приподнялись, а губы чуть изогнулись в усмешке. – По-моему, никто не хочет остаться один. — Вероятно, — кивнула я. – Но ведь можно научиться жить с одиночеством. И даже получать от этого удовольствие. Вы не находите? — Я слишком часто была одна, — фыркнула девушка и снова сложила ногу на ногу. – Я не хочу с этим учиться жить. — Валерия, расскажите мне немного о себе, — проговорила я и тоже уселась удобнее. — В смысле? Что именно? — Ну, о себе. Где вы работаете, чем занимаетесь. О чем посчитаете нужным. — О, мы не уложимся в сорок пять минут, — усмехнулась девушка. – Только если вкратце. — Как вам удобнее, — кивнула я, подбадривая ее. — Ну, я работаю трейдером, — сказав это, она взглянула на меня, чтобы понять, нужно ли пояснять то, чем она занимается. – Это человек, который торгует на бирже. — Да-да, быки, медведи и иже с ними, — кивнула я, понимающе. — Верно, — улыбнулась она, тоже кивая. – Вы в курсе, да? — Немного, — уклончиво ответила я, так как мои знания ограничивались лишь теоретической частью. — Ну вот, я трейдер. Сначала я работала в брокерской компании, но потом ушла на «вольные хлеба». У меня свободный график и я довольно неплохо в этом разбираюсь. Доходность растет… В общем, в финансовом плане у меня проблем нет. У меня есть своя квартира, машина, я в принципе могу позволить себе почти любую прихоть. — Вас делает это счастливой? – спросила я, когда пауза слегка затянулась. Она задумалась, взяла чашку с кофе и сделала несколько глотков. — Знаете, мне нравится, что финансово я ни от кого не завишу и могу многое себе позволить. Но сказать, что я счастлива от этого… — она покачала головой. – Ну, не будь у меня денег, я, вероятно, была бы расстроена и более печальна. Но не сказать, что именно это делает меня счастливой. — А что вас делает счастливой? – продолжая вести стенограмму, спросила я. — Я…. Я не знаю, — ответила она и посмотрела на меня. В глазах девушки плескалась паника. – Черт. Я даже не знаю, что делает меня счастливой. — Когда вы в последний раз испытывали ощущение счастья? – снова попыталась я. Валерия уставилась куда-то перед собой, снова закусив губу. — Мне кажется… Лет пятнадцать назад. — Что это была за ситуация? — Меня… Меня родители к бабушке отвозили. Они каждое лето меня увозили к ней. Пока она была жива. Мне там нравилось. Хотя деревня. Даже телевизора не было. Но было здорово. Мне было четырнадцать, когда я последний раз была у нее. Потом ее не стало. И больше мы туда не ездили. Дачу продали. — Вы были близки с бабушкой? – проговорила я, подсознательно чувствуя, что нащупала верную ниточку, за которую можно потянуть. — Ну да. Она… Она такая была… Классная, — задумчиво проговорила Валерия и улыбнулась. – Блин. Вспоминаю, и слезы наворачиваются, — усмехнулась она. – А я ведь много лет не плакала. — Вы хотите плакать? — Нет, — замотала она головой и часто заморгала. – Слезы для слабаков, — рассмеялась девушка. – Просто… грустно как-то. Бабушка была моим самым близким человеком. После ее смерти я очень замкнулась в себе. Почти перестала общаться с окружающими. Было сложно. Родители не понимали меня. Друзья тоже. Казалось, что весь мир против меня. — И что вы сделали? — Ничего, — пожала она плечами. – Точнее, сделала то же самое. Если всем было плевать, то и мне стало плевать тоже. — Как вы думаете, этот случай может быть связан с той проблемой, с которой вы пришли сейчас? — Я не знаю, — снова пожала плечами и посмотрела на меня. – Вы психолог. Вам решать. — Валерия, — улыбнулась я. – А до того, как бабушки не стало, вы были эмоциональны? То есть выражали как-то свои чувства? — К бабуле – да, — кивнула она. – Я всегда говорила, что люблю ее. И она мне постоянно это говорила. Обнимала часто. По голове гладила. Даже если я творила что-то, она все равно не ругала. Так, могла пожурить немного и все. Я однажды краску нашла и покрасила линолеум, что был на полу по дороге в туалет. Там кисточка такая круглая была, и она оставляла следы, как будто животное какое-то прошло. И я наследила оранжевой краской так по всей дорожке. Влетело мне тогда, конечно. Бабуля прям отругала меня. Но даже тогда я знала, что она меня любит. И самое смешное, что она не стерла эту краску. Мне тогда лет шесть было, и вот, восемь лет по дороге в туалет мы все смотрели на эту «лисью тропу», — улыбнулась она. — А помимо бабушки вы говорили кому-то, что любите? — Ну, родителям… — неохотно проговорила она и принялась ковырять большим и средним пальцем заусеницу. – Давно. — Они отвечали вам? — Послушайте, — не выдержала она. – при чем тут мои родители? И бабушка? Я пришла поговорить о себе, а не о них. — Валерия, не волнуйтесь, — успокаивающим голосом проговорила я. – Терапия предполагает, что будут затронуты темы, которые могут показаться вам не связанными, но тем не менее они могли оказать какое-то влияние. В будущем я постараюсь не задавать лишних вопросов, которые могут вас травмировать. — В будущем, — пробормотала она, словно передразнивая. – Если я еще вернусь сюда. — Разумеется, это полностью должно быть ваше решение. — Я в курсе, — ответила она, вздернув подбородок. – Мне кажется, сорок пять минут истекли. Я взглянула на часы, хотя и так знала, что время сессии почти подошло к концу. — Вы правы. — Все? Я могу идти? – она поднялась с дивана, одергивая и поправляя пиджак. — Спасибо вам за откровенность. Буду ждать следующей встречи. Если, конечно, вы захотите на нее прийти. — Я подумаю, спасибо, — пробурчала она и направилась в сторону выхода. Остановившись у самого входа, не оборачиваясь, проговорила. – Если что, через неделю в это же время? — Все верно, — кивнула я, пытаясь скрыть улыбку. Она кивнула, все также не оборачиваясь, и вышла за дверь. Я же, оставшись в кресле, снова уставилась в окно, за которым по-прежнему барабанил дождь. Скрытная. Взрывная. У нее нет проблем с эмоциями, она права. У нее проблема с их выражением. Глубоко в себе хранит память о бабушке и не очень настроена ей делиться. Ребенок, обиженный на родителей. Не разрешает себе плакать. Не позволяет слабостей. Размыто понятие «нормальности» и «счастья». Не знает, как работать с ощущениями. Интересный персонаж. Я задумалась, вспоминая, как она назвала своего партнера, с которым рассталась – «человек». Обычно женщины всегда называют своих избранников «муж», «парень», «любовник», «молодой человек». А просто понятие «человек» часто используют, чтобы скрыть гендер. Это я знала не только из практики, это я знала по себе. Ну что ж, будем ждать и посмотрим, появится ли она снова или же решит отложить терапию до более удачного времени.