Ты – единственное, что может мне помочь

      У Минхо голова кругом шла от мысли, что Джисон правда пережил всё то, о чём на той своеобразной ночёвке рассказывал. Это же пиздец полный, не меньше, такое принять и отпустить — просто невозможно. А как можно? Он бы никак не смог, это точно.       Да и поверить в то, что тот улыбчивый и жизнерадостный мальчик может такое о жизни своей думать тихими ночами и о таких вещах всерьёз размышлять… Это же нереально просто, так не может быть. Хочется прямо сейчас, посреди тёмной ночи с кровати этой ебучей скрипучей, которую ему дядя купил по дешёвке ещё года четыре назад, подняться и к нему сорваться, прибежать прямо к дому и написать, чтобы бесшумно открыл, пустил к себе.       Ему тяжко думать о том, что Сони в данный момент может упиваться собственными слезами, рот рукой зажимая в своей этой махонькой комнатушке, уютной и миленькой. И кровать у него удобнее, пусть и вдвоём на полуторке спать, мягко сказать, сложновато — вместе всё равно страдать многим лучше, чем поодиночке убиваться по каким-то своим причинам, вместе они хотя бы помочь друг другу могут, поддержать как-то, а наедине… Тяжелее, в общем, намного.       А не знать, о чём в данный момент думал Сони, о чём грустит и по кому слёзы льёт — ещё тяжелее. А может спит, как нормальный человек? Нет, после того разговора по душам такая мысль смешной кажется, её даже развивать не хочется. Глупо это.       А сам он не заплачет никогда, не в его стиле. Может, слёзы за него иногда решают, когда совсем уж больно, но лицо Минхо не корчится, горькие всхлипы с губ не срываются, истерические звуки и движения конечностями не производятся, а значит — сам он не плачет. Плачет душа, плачет тело, но он — никогда. Солёные капельки сами по щекам стекают, пока Хо вдаль куда-то смотрит. Туда, где огни ночного города красиво переливаются, вызывая в душе лёгкую грусть.       — А ещё, знаешь, иногда я хочу сбежать от всех, — сказал Джисон как-то слишком естественно, легко, когда голоса обоих внезапно замолкли, утонув в непроглядной тьме позднего времени суток. — Знаешь, в прямом смысле. Убежать куда-то в лес… Например, в тот известный, японский. Понимаешь, о каком я? У него название такое красивое ещё — Аокигахара! Так и манит. Да и внутри леса самого красиво до мурашек, деревья эти, воздух свежий наверняка, атмосфера…       Слышать такое было губительно, а он говорил с улыбкой на умилительной формы губах. В ту ночь, может, из-за усталости и желания спать, а может, из искреннего желания Джисон был откровенным. В крайней мере. Он делился с ним всем тем, что не говорил никому. Наверное, просто устал держать всё в себе, а тут, узнав, разглядев в этом парне «своего», решил, что тот выслушает, поймёт, и не разболтает. Вообще, правильно понял, вот только…       Больно же, блять.       Для Сона хочется всего только самого лучшего, он для того и защищал его полжизни от мразей всяких, чтобы мальчику этому жилось хорошо. Только, блять, Минхо лишь сейчас понял, что на самом деле всё это время творил полнейшую хуйню. Он всё то время по глупости считал, что помогает, ничего большего или меньшего. Защита, помощь, какое-никакое внимание… А на деле, сука, только ломал его, только, блять, убивал морально. Над ним же почти вся школа насмехалась, открыто издевалась, указывая на любую оплошность парня, а причиной всему этому был он.       Из-за него джисон плачет по ночам от мыслей о собственной ничтожности и до сих пор таким скромным остаётся. Из-за него.       Правильно ведь, что, когда в тебя неуверенность так старательно, пусть того на деле и не желая, вживляют, она с тобой жить в одном теле, одном мозге начинает и все мысли собой заполнять.       Но Хо по собственной ебучей тупости думал, верил, блять, искренне, что своими издевательствами помогает ему расти, становиться сдержаннее и уметь себя защитить от реальных врагов.       Помощь таким образом оказывал он, хах, смешно даже!       Но Хо ведь других способов и не знал, пользовался такими методами, какие считал правильными. Он, правда, искренне стремился помочь! Ли никогда не рассказывали, как жить нормально, как жить правильно. Минхо умеет только так. Умеет, но теперь, поняв, насколько большим идиотом оказался, сильно жалел, что вообще существовал. Хо ведь, сука, правда не замечал, что ломает, топит, ничуть при этом не спасая, как хотел. Как такой мразью быть-то можно было? Как можно было быть таким придурком? Убить его мало — и это даже не шутка.       Но он хотя бы осознал. Минхо осознал свои проёбы, пусть и было уже, думалось, поздно, и с недавних времён пытался закрыть их чем-то хорошим. И он даже видел его улыбку, искреннюю, настоящую, показанную при нём. Показанную для него. Это уже полдела, остальное тоже легко поправимо, если не сворачивая идти по назначенному пути. Хо добьётся его полного прощения, пусть даже придётся лоб о стену разбить.       Спросите, как он понял, в какой момент стал полным долбоёбом? Отвечу.       То был конец второго класса старшей школы. После очередной издёвки над Джисоном Минхо стоял на крыше учебного учреждения, глядя в даль лесочка, окружающего школу, а за спиной пытался отдышаться только прибежавший к другу Хёнджин. Тот видел, как вновь Хо закапывал сам себя, высмеивая растрепавшиеся от ветра волосы Сона, в мыслях желая, чтобы он дал отпор, чтобы показал, каким диким может быть. Но Хан, как и всегда, стерпел, промолчал, лишь покраснев от стыда. — Kitten, брат, прекращай это дерьмо, правда, — продолжая жадно хватать ртом воздух выдавил из себя Джин. — Так ты от него точно ничего хорошего не добьёшься, только отдаляешь его от себя почём зря. И ведь он прав был, всегда прав. Вот только раньше Ли его и слушать не хотел. — Я хотел, чтобы он постоял за себя, понимаешь?! — Сжав руки в кулаки, грубым твёрдым басом с дрожью вымолвил тот, не оборачиваясь к другу. — Чтобы не глотал хамство. Чтобы обращался, блять, с тварями также, как и они с ним. Я же, блять, не всю жизнь смогу его от более устрашающих мудаков, чем я, оберегать! Не всегда я смогу прийти на помощь и «по-хорошему» объяснить всяким мерзким гадам, что нельзя моего Сона трогать. Не всегда, слышишь?! — Хо, дружище, это не помогает, ты же, сука, видишь! Сжалься над ним, попробуй сблизиться! Попробуй помочь ему научиться защищать более гуманным образом, без применения таких, похожих больше на насильственные, методов! Хо, ладно, то, что мне его жаль — плевать на это, я никто для вашей пары! Но ведь и Ликсу от твоих выкрутасов хуёво! Сжалься хотя бы надо мной, как над своим лучшим другом! У меня же сердце точно не выдержит видеть, как мой чаги страдает из-за тревоги за приятеля, больно которому делаешь ты! Сжалься над нами с Джисоном и Феликсом, Минхо! Пожалуйста! — Джин, не преувеличивай, твой чёртов «чаги-я» никаких тёплых чувств к моему бурундуку не испытывает, он считает их отношения сугубо учебными, школьными, как отношения двух одноклассников. Ты об этом прекрасно знаешь. — Это ты всё видишь в чёрно-белом фильтре, kitten! Я же чувствую своего sunny изнутри, его душу и чувства, я же вижу на его лице все эмоции, Хо, пока остальные называют Ликса бесчувственным мудаком! Так что не говори ничего за другого, пока не узнаешь его так, как знают другие. — Вот именно — только ты можешь сказать, что он что-то к кому-то чувствует или испытывает за кого-то какие-то свои тревоги. Но Сон прочитать его не может, из-за чего узнаю, что этот твой… Ли Феликс переживает за него ему не откуда, из-за чего понять, что он не одинок он не сможет! Только я помогаю ему в этом! Твой чаги-я слишком скрытен и никак своими переживаниями за другого этому другому не помогает. Так что мне плевать, переживает он или нет, мне важен лишь Сон-и. — Козёл ты, Хо, — с хлопком дружески положив парню на плечо ладонь, с горестным вздохом заключил Хван. — И дурак полный. Но ты всё же прислушайся к моим словам, прошу тебя. Может, тебе стоит просто попытаться завести с ним дружбу? Это, думаю, будет более результативно, чем поступать, как последняя сволочь! И Минхо лишь после того разговора наконец понял, что был полнейшим придурком всё это время. Не сразу, конечно, он не отличался особым умом, но спустя пару недель, проведя часть весеннего каникулярного времени в раздумьях, он пришёл к выводу, что являлся всё это время самым главным дураком, не сделавшим ради возлюбленного ничего хорошего.       Начинать «творить добро» стоило прямо сейчас, Минхо это чувствовал. Он наплевал на всех. На дядю с тётей, на брата, на правила приличия, на всех в этом ёбаном мире, кроме Джисона. Кроме своего бурундучка. Ради него Хо наскоро оделся в тёплую уличную одежду, всевозможными ухищрёнными способами, умело избегая домашних вышел из дома и рванул на всей скорости к Сону, благо, жил с ним рядом. Стучать не стал — надо быть настоящим дураком, чтобы стучаться в дверь любого дома в такое время, зная, что в нём живёт не только тот, к кому заявлялись изначально. У Хана ведь ещё бабушка с мамой дома есть. Поэтому решил написать. Просто подозревал, что Хан не спит в такой поздний час, а потому должен был заметить сообщение и спуститься открыть. Ли на это надеялся. Сообщения прочитали и правда достаточно скоро. Король этого мира (Ли Знает, Минхо) Привет, бурундучье личико! Как жизнь? Что нового? Что интересного? Пустишь к себе? ◉⁠‿⁠◉ 私の人生(Бурундучья моська) Привет, а… Что случилось? Ты у моего дома? Если да, то почему ты здесь? Опять что-то с дядей? И фраза, на которую когда-то очень давно Хо в контактах исправил имя Сона с мыслью о том, что в его компании никто, кроме Хёнджина, что вместе с ним от скуки когда-то решил изучать иностранный язык, японский стопроцентно не знает, грела душу не хуже, чем открытое волнение за него от того, от кого получать такую отдачу было крайне приятно. Король этого мира (Ли Знает, Минхо) Слушай, я бы, конечно, с радостью всё тебе сразу рассказал, но не думаешь, что удобнее будет переговорить дома при более располагающей атмосфере?.. — Думаю, — тут же раздался приглушённый, но явно крайне обеспокоенный родной голос со стороны входной двери, заставивший Минхо подскочить на месте. — Бляха! Ты… быстро! И достаточно… внезапно, — едва сдерживая заикание и через силу заставляя язык говорить без заплетаяний, высказал очевидное тот, не зная, как иначе выказать новому другу должное удивление от сложившейся ситуации. — Ты тоже, — усмехнулся Сон в ответ, с заметной охотой пряча руки в карманах толстовки — зима всё-таки. — Пойдём внутрь, отогреем тебя. Он улыбнулся так сильно, насколько смог, — а пределом его тогда была лёгкая усталая полуулыбка, — своими заплаканными глазами щурясь и смешно косясь на нежданного гостя, отошёл назад и в приглашающем жесте руку завёл назад, пропуская Хо вперёд. В комнате говорить было и правда намного комфортнее. Как минимум, не отвлекал риск попасться на глаза старшим — этого в тёмной ночи точно не хотелось. Хан, очевидно, до нежданного прихода к нему Минхо, безбожно лил слёзы лицом в подушку, но даже с учётом такой неприятной внезапности парень не проявил грубость, не высказывал своего негодования, хотя плохие слова и крутились на языке. Кивнув влево, он безмолвно предложил гостю разместиться у стены на кровати, ведя себя, думается, чуточку странно, хотя понять его можно было — он уже вовсю занимался своими делами, — то есть, горько рыдал, — как вдруг совершенно неожиданно к нему заявился кто-то, кто нагло нарушал его каждодневную «традицию», регулярно проводимую перед сном. — Ну, рассказывай, — когда Хо наконец устроился на указанном месте, горестно вздохнул Сон и отвернулся от парня, потянувшись рукой к полу.       Подняв с мягкого прикроватного ковра свою единственную мягкую игрушку — длинного нежно-голубого дельфина ростом со взрослого человека, — он вновь повернулся лицом к незваному гостю и обнял её всеми конечностями, уютно улёгшись вплотную с Ли. Столь кроткая дистанция парня совсем не смущала. Смущался там, думалось, один Минхо. — Мне, в общем… не спалось. Решил прогуляться и внезапно набрёл на твой дом. Подумал, может, и ты такой же сумасшедший, что не спит в такое позднее время… Вот и написал, — неловко играя с собственными пальцами и сидя едва ли не по-ученически ровно, решился озвучить наглую ложь Хо, пряча за ней реальную цель столь позднего своего появления в чужом доме.       — Интересно ты ночи проводишь, — хмыкнул Хан, в нежных чувствах приподняв уголки сомкнутых губ. — А чего именно сегодня решил зайти? Или ты редко на такие ночные вылазки решается? — Он мягко хихикнул, точно внезапный поступок парня его приятно позабавил и умилил.       — Ну… я… это… просто порыв неожиданный, я сам… удивлён. Обычно во время ночных прогулок, частных, к слову, я просто брожу по улицам, а сегодня шёл-шёл и… неожиданно остановился напротив твоего дома. Ты же… не против, что я пришёл?       — Нет, конечно, кошачья попа, я не против, — тепло и так сладко улыбнувшись, сонно пробурчал Джисон, едва разлепляя упорно слипающиеся глаза.       — Спать хочешь? — Умилённо хмыкнув на это, вполголоса поинтересовался Ли у сонливого мальчика.       — Нет-нет, всё хорошо! Давай поговорим о чём-нибудь? Я вижу, что тебе нужно высказаться. Так что рассказывай.       И он улыбнулся Минхо так светло и радушно, что говорить второму мигом расхотелось — вместо этого хотелось только зацеловать эти прекрасные пухлые щёчки и прищуренные глазки, покрасневшие от трения кулаками. Задыхаясь в собственных чувствах и желаниях, Хо заставил себя настроиться на диалог, а не разглядывать лежащего рядом парня, так непозволительно мило обнимающего свою громадную подушку.       — Бурундук, слушай… Скажи, ты меня ненавидишь?       Ли подогнул ноги к себе, сцепил пальцы в замок на коленях и неловко похлопал на собеседника глазами на манер провинившегося щеночка, ожидая такого ответа, подходящие слова к которому подобрать сразу он точно не сможет. Он ждал полного и безоговорочного согласия.       — Сейчас нет… А должен?       И взгляд Сона был настолько невинным и кристаллически чистым, когда он спрашивал такое, что Минхо становилось в разы хуже, чем от сути им произнесённого. Как и где, блять, искать силы, чтобы ответить на такое? Это же чисто по-человечески невозможно!       — Ну, вообще, по-хорошему, должен бы… Я тебе столько дерьма сделал. Совсем никакой ненависти? — Ну, раньше я и правда испытывал к тебе не самые хорошие чувства, но сейчас, когда ты вдруг изменился… Я решил попробовать простить тебя и понять, почему ты вёл себя так раньше. Разгадать тебя прошлого, конечно, мне пока не удаётся, но вот простить и общаться без отвращения или каких-либо отрицательных эмоций — удалось запросто. — Как?.. — Ошарашенно выдохнул Хо, мечась взглядом от одного глаза парня к другому. — Откуда в тебе столько сил и… терпения, нервов, не знаю? — Скажи спасибо моим бабушке с мамой, благодаря им я вырос, думаю, вроде приемлемым человеком. — «Вполне приемлемым»?! Да ты же самый необычайно добрейший и милейший человек из всех, кого я когда-либо знал! — Поняв, что сказал лишнего, Ли оперативно прикрыл рот, но Джисон, казалось, даже не попытался расшифровать это признание правильно. — В общем, кхм… Не смей говорить, что ты плохой или «вполне приемлемый». Ты самый, и самый во всём. — Ого, хах… Спасибо, — смутившись от таких откровений, неловко проговорил Сон, старательно избегая встречи со взглядом Минхо. — Необычно слышать это от тебя. — Сам с себя в ахуе, — хихикнул Хо и машинально потрепал сжавшегося в комочек уюта Хана по волосам, отчего сам же пришёл в ужас. И каково было его счастье, когда Сон промолчал, не став уделять этому внезапному порыву то внимание, какое, всё же, стоило обратить. Парень промолчал, хотя, было видно, он крайне поразился тому, с какой нежностью бывший «бандит» погладил его по голове. Шумно вдохнув, Минхо тоже попытался сделать вид, будто ничего необычного не произошло, пусть сердце и зашлось в бешеном отстуке прямо по рёбрам. — Кстати, кот, может, тебе чай сделать или морс налить тёплый? Или кровать расправить, чтобы ты под одеяло лёг и мог после зимнего мороза согреться? — Чай не нужно, но вот от тёплой постели не откажусь, — с нежной улыбкой откликнулся Хо, глядя на нового друга сверху вниз. — Тогда поднимайся! Нежась под пухлым и безумно мягким одеялом, Минхо совершенно не хотелось ни о чём говорить. Хотелось только ощущать приятный жар чужой постели и тела его владельца под боком. Умиротворяющая тишина и лишь тихое дыхание жмущегося к его руке парня существовали в тот момент для Хо. Ничего лишнего, никого другого — всё, чего и кого он хотел видеть и чувствовать рядом, был один только Джисон и его комната, до самых кирпичей состоящая лишь из него — из его запаха, прожитых в этом месте эмоций, из его слёз и глухих всхлипов тёмными ночами, его шуточных танцев и пения в одиночестве — такое, думается Минхо, Сон точно проходил, — из его жизни. И он хотел в данный момент лишь одного. Исцелить Хана от ран, что оставил на его сердце он сам.