чистилище

Крупные водяные штрихи на стекле медленно стекают вниз, сливаясь-сцепливаясь с соседними каплями и увеличивая скорость своего нисходящего движения. Можно ли назвать это эффектом снежного кома? В жилом комплексе, как ни странно, демонам не предоставили ужасных условий. Комнат десять-пятнадцать в левом крыле. Но на какие-то их просьбы администрация реагирует медленнее. Но реагирует, чтобы не вызвать всеобщего недовольства. Лицемерие во всей красе. Чонгук дышит несколько раз на стекло, чтобы оно запотело. Рисует всякие фигурки пальцем, стекло низко скрипит-повизгивает на особо резких и плотных касаниях. Кроме этих звуков и его тяжелого от бессильной ярости дыхания — ничего. В его комнате никогда не работает радио или даже телевизор, ловящий человеческие каналы с «вот, посмотрите, в какие дебри завел человечество грех!». Ангельское радио ему претит, а людские забавы — наскучивают. Помнят ли ангелы о том, что люди — не только сборники с грехами? Хранят ли они с трепетом чужие жизни? Предостерегают ли они людей от неверных решений? Чонгук не всегда был одиночкой. У него было много друзей. Кто-то, кто был на него похож — бесследно исчез. Кто-то, кто мнил себя наивысшей расой — остался позади Чонгука. Он уходил, не толкая обличительных речей и не дослушивая до конца эту постановку из бреда и абсурда. Кажется, что таких, как он, у людей называют «атеистами». И все начиналось сначала. Он переставал быть одиночкой, знакомился с новым окружением и чувствовал дежавю: чем старше существа, тем более едины в своем промытом с мылом мнении они были. Скрывались они или действительно так думали. Стук в дверь. Бояться Чонгуку нечего, но он все равно замирает с тяжелым сердцем. Крылья — как ни парадоксально — тянут его глубже в землю. — Да? — негромко отвечает, ватными ногами вышагивая до двери и кладя руку на защелку замка. — Кто это? — Ты мне вчера в стычке помог. С плеч сваливается один камень: голос хриплый и не похож на того, который бы мог принадлежать орущему ангелу. И на замену ему — другой, тяжелее. Чонгук плавно отворяет дверь, повернув защелку вправо. — Откуда знаешь, где живу? — тихо интересуется спустя напряженную паузу гляделок. — Это не секрет, — едва раскрывает рот. Опирается плечом о дверной косяк. Взгляд приковывается к выпуклому вертикальному шраму на глазу. — Не впустишь? — Зачем пришел? — почти что перебивает. — Я тебе должен, — негромко. Словно стараясь не нарушить хрупкое царство тишины. Чонгук настороженно разглядывает демона. Тот скрещивает руки на груди. — Не думал, что есть такие ангелы, как ты. Чон продолжает бесстрастно рассматривать гостя. Черные футболка, черные штаны, черная обувь, черные волосы, черные глаза и синюшно-белая кожа с прожилками вен. Если бы не крылья и отсутствие некоторых органов и систем — их было бы нельзя отличить от человеческого организма. Чонгук старался отключить вовлеченность в сладкие речи — иначе бы был полным простофилей, которого, как будто, много лет не учили не доверять демонам. То, что он им помогает, не значит, что хочет спасти или подружиться. — Не думал, что демоны могут испытывать благодарность. У гостя — нечитаемое лицо. Такое же пустое, как и у Чонгука. Без этой брони безэмоциональности — никуда. Они все давно увязли в собственных мыслях и тайнах. А те, кто не увяз в своих — тонет в чужой пропаганде и проповедях. Демон жмет плечами, далее ничего не говоря. Щелкает пальцами, материализуя какую-то массивную коробку из воздуха. Присаживается на корточки, поджимая крылья к себе, и кладет коробку на пол. Неспешно встает, опираясь руками на колени, и с долей насмешливого уважения тянет: — Умный. Чонгук делает шаг назад, поглядывая то на коробку, то на демона. Темный картон коробки ни о чем не говорит — ни этикеток, ни надписей. Там может быть все что угодно. Но ничего опасного — на такой случай сигнализация у них тоже работает, поэтому ангелы и демоны могли не опасаться быть убитым заговоренным оружием или древними святыми клинками. Из опасного — только мордобой. — Почему? — Не впустил меня. Чонгук слабо улыбается. — Ты не назвал мне своего полного имени — вот и не впустил. — Еще и предусмотрительный. Даже странно, что при всем — добрый. — Я не добрый. — Окей, ты не добрый. — А ты разговорчивый, да? — Вообще-то нет. С ангелами опасно разговаривать очень долго и подробно. Опять Чонгук наталкивается на подчеркнутую собственную обособленность. Руки, неподъемные, едва слушаются, когда он кладет их на дверь, несильно сжимая древесину пальцами. И переносит часть тяжести на ручку. Тяжесть на душе, к сожалению, это никак не уменьшает. — Прощай, — с выдохом выпроваживает. Демон долго не расшаркивается, и прежде чем исчезнуть, кивает головой на стоящую на полу коробку, получением из рук в руки которой не стал выманивать Чонгука из комнаты, где тот был защищен. — Там краски для рисования. До встречи. Чонгук тянется вскрыть… подарок? Благодарность? И действительно: там обычные краски. Не то чтобы очень редкие, чтобы удивить, но достаточно хорошие, чтобы сделать приятно. Это же чувство испытал демон вчера?