Иуда

      В северном районе Аракады сегодняшняя ночь особенно мрачна. Под обсидиановым небом город становился свирепым монстром, в жилах которого пульсировал неоновый свет: холодный голубой, кислотный зеленый и ядовитый фиолетовый. Черные небоскребы напоминают высокие могильные плиты, уготованные для людей, хоронящих себя на улицах мегаполиса, — большого адского котла с блестящей вывеской «Возврату не принадлежит», где исчезают честь и невинность, трезвость и принципы, последние деньги в кошельке и заложенные в казино обручальные кольца. Человек — венец сексуальной революции, готовый выбить зубы сопернику в пьяной драке за проститутку, скучающе подпирающую стену клуба тоненьким каблуком. Естественный отбор Аракады отсеивает неопытных подростков проблеваться в темном переулке на свой же липовый ай-ди, где ночные бабочки, переплетающие злые языки с синтетическим дымом, готовятся заработать на сладкий коктейль и веселые таблетки. Может быть, наутро им повезет остаться без герпеса.       Киллер считает мили на смертельных петлях городского шоссе, саркастично ухмыляясь каждой дорожной камере на пути. Ему бы так хотелось вытворить какой-нибудь опасный трюк на своем арендованном неприметном автомобиле, но он довольствуется лишь обгоном других водителей, представляя их недовольные физиономии, провожающие его поддельные номера, — у Чимина накопилась целая коллекция из них. Он ужасно скучал по своему едко-розовому спорткару, который использовал только в исключительных случаях по соображениям безопасности.       Пак оставляет машину в отдаленном месте, ловко вклиниваясь в горизонталь потока людей. Под его тяжелой обувью шуршат сухие листья и конфетти, он недовольно цокает, насчитывая пару десятков окурков на асфальте, брошенных мимо урн. В Аракаде с этим стоит быть поаккуратнее: одна беззаботно оставленная в нужном месте сигарета — и какой-нибудь особенно въедливый полицейский завладеет его неприкосновенной ДНК. Он постоянно должен был быть на чеку, но ему это нравилось. Ему нравилось быть неприкосновенным.       Пауза, оранжевая вспышка, никотин в системе — и он снова плывет со всеми в нересте ничего не значащих событий.       В волосах гуляет осенний ветер, в лицо бьет пар из фургонов с уличной едой, а в ушах гудит рев моторов и электронный бит ночных клубов. Вокруг Чимина кипела жизнь, и его это веселило — так и хотелось прибиться к какой-нибудь беззаботной компании, совершив с ним эстафету по местным барам; хотелось танцевать на улице до пота на лице и чувства одышки в груди, теряясь в свете луны и фонарей, завязав глаза сигаретным дымом; хотелось прижать к стене какую-нибудь девочку, кокетливо нашептывая ей на ухо двусмысленные обещания встретить вместе рассвет, пока та будет обнимать его за шею в томном нетерпении стать на ночь ближе. Он был молод, поэтому идея прожигания жизни по-прежнему звонко откликалась в его душе, несмотря на все ограничения, которые наемник сам на себя наложил. Он был и доктором Джекиллом, свято верующим в то, что у нормальной жизни есть какие-то правила, или даже догматы, и мистером Хайдом, отбрасывающим свою порочную тень на эти самые нормы.       Толпа постепенно редеет, и вскоре единственными, кто бросает взгляды на Чимина, становятся голограммы с билбордов. В конце улицы он находит экстравагантное здание в виде черной пирамиды, меж блоков которой пробивается, шипя электричеством, неоновый свет. Перламутровые буквы над входом складываются в лаконичное «Оазис».       Его без проблем пропускают внутрь, и Пак обнаруживает себя в просторном помещении, напоминающем арену Колизея: места для посетителей располагались здесь на разных уровнях, закрученные в спираль, сужающуюся в нижней точке, где поместили мраморную статую двух тигров, скалящихся в немой схватке меж друг другом, капли хрусталя с массивной люстры в потолке покоились, поблескивая, на их холодной шерсти, кропотливо высеченной до самых мелких волосков. Людей здесь было немного, а от того воздух ощущался свежим и прохладным, включенный кондиционер слегка раскачивал декоративные тропические растения в бруталистического стиля вазах между столами: медилинну с ее налитыми розовым гроздьями, расперившуюся аркею, раскрывшуюся веером яркую стрецилию. На мгновение Чимин растерялся, завороженный местной экзотикой и бархатным мурчанием психоделического джаза. Украшающие стены копии картин египетских художников-сюрреалистов вызывали у него переживания, которые медики назвали бы гипнагогией. Он не понимал этот жанр живописи, но определенно чувствовал его давление на свое сознание в данный момент.       Щурясь в полутьме, он кое-как отыскивает среди присутствующих Тэхена, скучающе попивающего яркий коктейль, оттопырив мизинец с массивным золотым перстнем. Под столом, за которым сидит мужчина, Пак замечает черную дорожную сумку, с трудом сочетающуюся с изящным внешним видом Кима. Его слегка вьющиеся волосы убраны назад плотным гелем, рукава рубашки закатаны, на талии плотно зажат ремень из крокодиловой кожи, придерживающий брюки с высокой посадкой.       — Разобрался с Хенсу, насколько мне известно? — плотоядно ухмыляется Тэхен, пихая ногой черную сумку в сторону Чимина, когда тот усаживается за стол, поправляя джинсы на бедрах. — Презент от бухгалтерии, — смеется он задорно, вынуждая Пака скромно улыбнуться в ответ.       — Не понимаю, о чем ты, — загадочно отмахивается киллер, — мои руки чисты, в отличие от его сокамерников, которым совершенно случайно охранник, мой давний приятель, передал пару заточек...       — Чистая работа — я уважаю это, — кивает Ким, медленно отпивая из своего бокала, на краях которого поблескивает липкий сахар, — однако...       Наемник, совершенно не ожидавший придирок в своей адрес, вопросительно хмурит брови. Да, возможно, он пошел по пути наименьшего сопротивления в отношении Хенсу, но это не значит, что он вовсе не старался, — лишь бережно обошелся с ресурсами. Да и непривычно было снова входить в эту грязную, бессердечную рутину спустя столько времени затишья в притворстве правильным человеком. Он даже почти поверил в это, выйдя из реабилитационного центра.       — Я хочу привлечь больше внимания, Чимин. Я хочу, чтобы люди понимали, что бывает, если перейти дорогу мне, — Ким тычет большим пальцем в свою грудь, чуть прикрытую атласной рубашкой с леопардовым принтом, зажав в клыках сигарету. Ароматизированный вишневый дым туманится в потолке, рисуя витиеватые узоры вокруг приглушенного света лампы. — Помнишь того мальчика Чонгука из нашего списка? Так вот, пацан отбитый на голову, шинковал кого попало, но у него было то, чего пока нет у нас. Как ты думаешь, что это, мой дорогой Чимин? — мужчина приглаживает волосы, закидывая ногу на ногу.       — Не знаю... психическое заболевание?.. — киллер устало массирует висок, его раздражала недосказанность. — Я точно заработаю одно, если ты продолжишь говорить загадками, — ворчит тот, подмигнув официантке с просьбой принести ему пинту светлого пива. Атмосфера на улице раззадорила в нем легкое кокетство, и, почувствовав себя увереннее, он решает снять куртку, приятно смутив девушку видом своей широкой груди и крепких плеч, выглядящих еще стройнее за счет его черной приталенной футболки.       — У него был почерк, — снисходительно отвечает Тэхен, его голос звучит почти по-менторски, и он старается не обращать внимания на чужое игривое настроение, пусть и испытывает минорную ноту ностальгии, наблюдая за тем «старым» Чимином, что был некогда хорошо ему знаком. — Полиция даже наняла какого-то профайлера, чтобы разобраться в его мотивах, потому как, как бы цинично это ни звучало, он мог сообразить настоящий перформанс из трупов. Он был страстно жесток, уродовал обидчиков изощренно и извращенно, а смысл всегда вкладывал один — месть. По крайней мере, так мне рассказывали...       — Понял... — вздыхает Пак, сделав большой глоток из пивного стакана, и вытирает пену с губ тыльной стороной ладони. — И что ты хочешь от меня в связи с этим?       — Прояви свою творческую сторону! — Ким драматично взмахивает руками, чуть не опрокинув свой бокал.       — При всем уважении, Тэхен, убийство гангстера — само по себе достаточно громкое послание, к чему здесь творчество? Я работаю за деньги, а не за идею, как серийный убийца, вроде Чонгука.       — Оно должно быть насколько громким, чтобы весь криминальный мир связал его с моим именем, понимаешь? Мои конкуренты должны трястись от страха, вспоминая плоды твоей работы, а полицейские — убегать с мест вендетты, поджав хвосты. Покажи всем, что это личное, оставь какой-нибудь знак, не знаю, придумай что-нибудь!.. — отчаянно требует мужчина, напоминая капризного разъяренного младенца в теле взрослого.       — Не нужно кричать, повсюду есть уши, — Чимин, прикрыв глаза, откидывается на спинку дивана, закинув за него руки, кожаная обивка протяжно скрипит под весом его мышц. — Я придумаю что-нибудь, ладно? Но впредь мне нужно больше личных деталей о целях: их характер, вредные привычки, сильные и слабые стороны и все в этом духе... Черт, может нам стоит нанять того профайлера, что разложил мотивы в мозгах Чонгука, а? Могло бы оказаться полезным, — усмехается он, явно шутя.       — Я видел его мельком в суде, когда это дело еще было на слуху. Странный человек, как по мне. Кореец, как и ты, к слову, — Тэхен тушит сигарету, решая достать припрятанную для особого случая кубинскую сигару, сам он был наполовину азиат, наполовину испанец. — Кажется, его звали Юнги, vaya por Dios... — бросает он повседневно, прикончив свой бокал.       Сердце наемника пропускает болезненный, тревожный удар. Ему знакомо это имя, но он решает, что это просто совпадение, запивая беспокойство холодным пивом, незаметно для себя самого затаив дыхание, устремляя расфокусированный взгляд куда-то за плечо друга.       — Тебе также придется работать в более сжатые сроки, — возвращается к первоначальной теме разговора Ким, не заметив внезапного смятения на лице друга. — Месяц между убийствами — это слишком долго, а я хочу, чтобы мои враги не расслаблялись ни на минуту. В данном случае, месть должна подаваться еще теплой.       — Удвой оплату, — Пак начинает торговаться с притворной невозмутимостью.       Никому другому Тэхен не позволил бы говорить с собой в таком наглом тоне. Однако Чимин был основополагающим звеном в исполнении его сверхценной идеи, и промедления лишь ухудшали его погранично бредовое переживание.       — Я утрою ее за особую безжалостность.       — Продан, — Пак насмешливо поднимает вверх руки, сдаваясь, алкоголь стремительно разливается по его крови, веселя усталый разум. — Расскажи мне о следующей цели, — просит он, допивая свой стакан.       — Берни, — Ким небрежно бросает на стол прозрачный пакет с пачкой фотографий названного человека, взгляд его становится холодным и решительным, как у рассвирепевшего хищника, а рот неприязненно кривится, напоминая оскал. Он никогда не скрывал своих истинных чувств, даже в ведении дел, и многие были наслышаны о взрывном, несдержанном характере падкого на страсть Тэхена. — Берни переметнулся на сеть забегаловок в Аракаде, когда атмосфера в Вейстине начала накаляться, как, впрочем, и остальные твои цели. Пронырливый скупердяй, хорошо управляется с деньгами, что неудивительно — он банкир. Видел высокое здание в виде спирали по пути сюда? — получив утвердительный кивок от киллера, мужчина продолжает: — Там он и работает при свете дня, перевелся относительно недавно.       — Значит, у него есть регламентированные обеденные часы... — Чимин перебирает фото, в его глазах все слегка расплывается от выпитого на голодный желудок пива.       — Скажу больше: Берни верен своей рутине и всегда обедает в одном и том же месте — небольшое уютное кафе, неподалеку от главного корпуса университета изящных искусств, — сообщает Ким, подзывая к себе официантку, чтобы та обновила коктейль.       — Расскажи мне о его слабостях.       — Берни заядлый алкоголик, — задумчиво чешет отросшую щетину Ким, разглядывая сияющий потолок в попытках припомнить что-нибудь еще. — Много переживает по пустякам и жадный до мозга костей... — пожимает он плечами, а затем резко оживляется: — Он часто жаловался на бессонницу и, возможно, принимает какие-то таблетки от нее. Потому Берни, как правило, выпивал утром или днем, чтобы не смешивать алкоголь со снотворными, прописанным ему на ночь. Все время носил с собой эту железную флягу, разило от него так, что словами не передать...       — Что-то не вяжется... — покачал головой наемник. — Какого черта взрослый мужчина, тем более предпочитающий выпивать днем, наверняка во время своего обеда, проводит его в кафе со студентами?       — Это предстоит узнать тебе — ознакомишься с эвристической стороной своей работы, — загадочно улыбается Ким. — Давай сменим тему: Тэмми задавала лишние вопросы?       — Нет, — Чимин заметно поникает, массируя рукой затекшую шею. — Лишних — нет. Я сказал ей, что у меня появилась работа за городом с оплатой, которая прокормит и нас с ней, и детей.       — Кем, наемным убийцей? — иронично спрашивает его друг, посасывая толстую сигару, его мизинец с тяжелым перстнем медленно обводит край бокала.       — Я сказал, что меня наняли приглядывать за дементной бабулей в фамильном особняке за городом. Безбожно богатой, очевидно, — Пак принимает из чужих рук сигару, чуть морща нос от не самого приятного аромата. Он перекатывает языком клубок дыма у себя во рту, смакуя кубинский табак. — Клянусь, иногда убивать в разы проще, чем лгать тому, кто тебе небезразличен...

***

      В школьные годы Чимин был тем парнем, который накидывался с кулаками прежде, чем думал мозгами. Будучи извечной жертвой профилактических разговор с директором, он чудом доучился до последнего класса, ведь успеваемость его была мало чем лучше поведения. Возможно, дело было в том, что даже взрослые опасались его: в старшей школе Пак стал членом бандитской группировки, не самой организованной, зато платили там неплохо и это кое-как сублимировало его подростковую агрессию. Всяко лучше оставить синяк под глазом у вертлявого должника, чем у одноклассника, назвавшего внешность Чимина слишком женственной, говоря цензурной лексикой.       Однако он не был садистом: насилие приносило ему облегчение, разрешая войну гормонов в голове, но удовольствие — никогда. Отрывать ножки жучкам и унижать младшеклассников — это не про него. Его даже можно было назвать снисходительным, ведь он не раз помогал тем, кто оказывался слабее в школьных драках, пользуясь своей криминальной репутацией. В конце концов, далеко не всех парней в его возрасте так легко принимают в банды.       По окончании обучения Чимин, поумерив свой юношеский пыл, продолжил работать на местного авторитета, удерживая на плаву материальное положение семьи Пак после ухода отца. Матери это не нравилось, но она предпочитала помалкивать, когда сын приносил очередную добытую кровью пачку купюр, большая часть которых покрывала их долги. Она лишь вздыхала укоризненно, обрабатывая раны упрямого, но глубоко заботливого мальчишки, с нежностью перебирая в руках его миниатюрные пальчики, покрытые мозолями и царапинами.       В банде к нему прижилась кличка «бабочка», потому что он предпочитал использовать глушитель и с легкостью управлялся с любым оружием, едва держа его рукой, как могло показаться со стороны. Чимин гладко и стремительно шел вверх на карьерной лестнице за счет своих умений и природного очарования (надежное средство для усыпления бдительности конкурентов), и вскоре ему пришлось подружиться с мафией в лице Ким Тэхена, предложившего впоследствии уехать с ним на заработки в США в качестве наемного убийцы, обещая возможности, деньги и прочие соблазны. Не имея особых перспектив на свою дальнейшую жизнь, Чимин легко согласился на предложение, оставив матери все свои заработанные деньги, и уехал из Кореи с одной лишь дорожной сумкой.       Неосознанно для себя самого в отношениях с Тэмми он повторял примерно тот же сценарий, жертвуя буквально всем, чтобы большую часть денег оставить женщине с грустными глазами, которая, по его мнению, нуждается в этом больше. Несмотря на свой неприлично большой заработок, наемник предпочитал жить скромно, не привлекая к себе лишнего внимания, в частности, со стороны налоговой.       Ему потребовалась неделя, чтобы узнать рутину своей новой цели. Он также изучил территорию вокруг студенческого кафе, которое регулярно посещал Берни, особенно заинтересовавшись переулком, куда выходила задняя дверь помещения. Всего одна несчастная камера на стене — большое упущение, по его скромному мнению. Чимин также запомнил перекрывающий переулок забор из железной решетки, планируя использовать его в качестве пути своего отступления.       Уже на второй день слежки Пак разгадал прозаичную причину, по которой женатый, судя по кольцу на безымянном пальце, банкир средних лет ошивался среди студентов во время каждого своего обеда, — он виделся там с любовницей, учащейся в близлежащем институте. Берни пожирал глазами ее юность каждый раз, когда они сидели неприлично близко друг к другу за и без того маленьким столиком. Пак всегда занимал соседний стол, наблюдая за ними из-под козырька бейсболки, ловя глазами каждый интимный жест и кокетливый смешок, все больше убеждаясь в том, что лучшей тактикой в данном случае будет шантаж. Подло, низко, но наверняка сработает — Берни явно был одержим своей очаровательной молодой любовницей, иначе не подарил бы ей золотое кольцо с драгоценным камнем пару дней назад.       — Один эспрессо без сахара, пожалуйста, — мягко обращается к баристе Чимин и достает из кармана кредитную карту, мысленно досадуя, что здесь не подают айриш.       В отличие от Берни, который выглядел как слон в посудной лавке относительно местной атмосферы, наемник ответственно подошел к тому, чтобы слиться со студентами: бежевая одежда в расслабленном стиле, кеды, клетчатые принты, очки в роговой оправе, бисерные украшения — он даже приобрел сумку для мольберта, в которой лежали две пары нитриловых перчаток, пистолет с глушителем, просто на всякий случай, и сверток с кое-чем особенным. Пак никогда не учился в университете, зато отлично мимикрировал под типаж художника-тихони. От матери ему достался сочувственный, пропитанный жалостью взгляд, остро резонирующий с его профессией.       Чимин бесцельно бродит по кафе, оценивая местный декор, изобилующий блеклым норвежским минимализмом, цепляя случайную книгу с полки в ожидании Берни. Это оказывается сборник хокку.

«Не нашел смысл в жизни,

Но нашел смысл в смерти,

Другого не дано».

      Убийца ухмыляется этой голой поэзии, замечая, что его цель уже на месте. Он берет стакан с кофе, по обыкновению присаживаясь за соседний столик. Дождавшись свой американо, Берни незаметно для всех, кроме Пака, достает из внутреннего кармана пиджака флягу и добавляет в напиток прозрачную жидкость. Старый алкоголик не изменяет своим привычкам, как и во все предыдущие дни слежки.       Сегодня пятница, поэтому Чимин надеется, что Берни, возможно, договорится со своей любовницей о совместном времяпровождении после работы, чтобы у него был шанс перехватить ее, вынудив банкира угодить в его ловушку. Вскоре студентка присоединятся к мужчине, и Пак впервые замечает на ней макияж — похоже, они действительно собираются куда-то вечером. Это был его шанс.       Пак откидывается на спинку стула, непринужденно покачиваясь, готовый внимательно слушать и читать по губам. Он знал, что они непременно встретятся именно здесь прежде, чем уехать в другое место, потому что встречать друг друга возле работы Берни или университета, где учится девушка, будет подозрительно, и, судя по обсуждению этих двоих, оказывается прав. Узнав наиболее важную информацию, наемник позволяет себе отвлечься на остывший кофе, не желая наблюдать за тем, как волосатые мясистые пальцы мужчины так и норовят залезть под чужую юбку. Успокаивающий лоу-фай контрастирует с циничными мыслями Чимина, повторяющиеся, надоедливые биты заедают в сознании, подобно обещанию Тэхена о тройной плате за особую жестокость.       Часы работы кафе подходят к концу, работники заведения покидают помещение через задний вход, не замечая прячущегося в переулке киллера, что прильнул спиной к кирпичной стене, потягивая сигарету. Пак кутается в черный кожаный плащ, тени скрывают его коренастую фигуру, и только россыпь звезд на небе — единственный свидетель того, что вот-вот должно случится по его вине. Заслышав стук каблуков, он тушит сигарету о кирпич и прячет окурок в кармане, надевая перчатки.       Студентка стоит к нему спиной, переступая с ноги на ногу и грея ладонями голые плечи. В аккуратной, осторожной поступи наемник приближается к ней, резко хватая одной рукой шею девушки, пока другая ложится на ее рот. Кожа перчаток пачкается в яркой помаде и тональной основе, пока Пак с силой затаскивает жертву в переулок, заранее убедившись, что их никто не видел.       — Я понимаю, что тебе страшно и больно, — успокаивающе шепчет ей на ухо Чимин, его горячее дыхание с запахом табака заставляет кожу студентки покрыться мурашками, а кровь в жилах — похолодеть, — но я обещаю, что все будет хорошо, если ты не станешь сопротивляться. В противном случае мне придется свернуть тебе шею, — говорит он совсем уж ласково, зная, как та будет испугана новой угрозой. — Ты не будешь дергаться, не будешь кричать или пытаться меня укусить, ладно? — получив утвердительный кивок, Пак, по-прежнему держа жертву в захвате, трогает другой рукой пульс на ее запястье, терпеливо ожидая, когда бедняжка хотя бы немного успокоится. — И не оборачивайся, хорошо? Тебе нельзя видеть мое лицо, — очередной судорожный кивок. — Умница... Скоро все закончится, не переживай...       Она трепыхается в тревоге, словно птичка в клетке его хватки, но через минуту-две ее дыхание замедляется за счет ограниченного доступа к кислороду.       — Теперь, — продолжает убийца, его тон строгий и не терпящий пререканий, — я хочу, чтобы ты убрала свои руки с моих запястий, — к счастью для него, одежда полностью покрывала его кожу, поэтому полиция не найдет следы от нее под ногтями девочки, — взяла свой телефон и написала Берни, чтобы он пришел сюда, в переулок, прямо к решетке.       Студента послушно выполнила просьбу Пака, ее страх подавлял даже мысли о сопротивлении.       — И что ты только нашла в нем... — шепчет он словно самому себе, доставая из кармана нож. — Не дергайся, а то порежешься, — предупреждает киллер, приставив холодное лезвие к чужой шее, — показательное выступление для лучшего убеждения Берни. Цель уже на подходе, Чимин знал это.

***

      В одном из баров на южной стороне Аракады как обычно было много гостей. Теплое, уютное местечко, излюбленное многими семьями и компаниями постарше, гудело дружелюбными разговорами, лязком поднятых в очередном тосте за лучшее будущее стаканов и цоканьем кия о бильярдные шары. Бывалая официантка подшучивала над завсегдатаями, пока бартендер, с улыбкой покачивая головой, лениво протирал бокалы, двигая плечами в такт «Гончего пса» Элвиса, развлекающего публику с записи старого концерта на небольшом плазменном телевизоре в верхнем углу скромного, но от того не менее обожаемого многими заведения. Брызги пива, рок-н-ролл и запах домашних вишневых пирогов — ну, не американская ли мечта?       Был здесь, однако, и человек, равнодушный по отношению к ней. Извечно одинокий, он приходил сюда, чтобы погреться в лучах чужого счастья, всегда заказывая один и тот же коктейль, — самую заурядную пина коладу. «И поменьше сливок» — каждый раз добавлял он, широко улыбаясь, от чего кожа на его вытянутом лице складывалась в множество тонких складочек под внимательными глазами, в которых мерещилось что-то опасное, но тщательно им скрываемое.       Никто ничего не знал о нем: ни имени, ни рода деятельности. Он держался подальше от разговоров с местными, охраняя свою независимость односложными ответами на вежливой дистанции. Некоторые чувствовали притворство в его беззаботной манере речи, и интуиция их не обманывала. Лишь бартендеру было известно о том, что иногда, ближе к последнему часу работы бара, загадочный гость просил официантку включить музыкальный ретро-канал, где часто можно было услышать диско 70-ых, и танцевал, танцевал, танцевал, ничуть не внимая любопытным взглядам, потому как держал свои собственные глаза закрытыми в блаженном упоении. Затем, он всегда возвращался за барную стойку, пытаясь отдышаться и убрать за ухо непослушную черную прядь, вечно спадающую на лоб, и требовал пепельницу, а после уходил в неизвестном направлении.       Однажды кто-то спросил его, откуда у него шрамы на лице, а тот ответил просто, ничуть не утолив чужое любопытство: «Огонь».       Сегодня, как и всегда, он притаился в углу с удобным обзором на телевизор, подол его легкого тренча спадал с высокого стула на деревянный пол. Закинув ногу на ногу, мужчина внимательно наблюдал за каждым, кто бросал изучающие взгляды в его сторону, с самодовольством усмехаясь самому себе. Он догадывался, что посетители наверняка разглядывали выглядывающий из-под его брюк протез: еще одна загадка, происхождение которой никому из них не удастся узнать. Для местных мужчина был чем-то вроде ящика Пандоры, и ему это откровенно нравилось, он получал несказанное удовольствие, дразня их одним лишь своим присутствием.       — Переключи на третий канал! — выкрикивает кто-то из толпы, привлекая всеобщее внимание.       Шум в баре резко сходит на нет, атмосфера становится напряженной и тревожной, улыбки меркнут, уступая место испуганному недоумению.       — Все произошло так быстро, я была ужасно напугана... — сквозь слезы шепелявит студентка по ту сторону экрана, вытирая рукавами раскрасневшиеся глаза. — Мы... мы с Берни договорились встретиться возле кафе, но до того, как он пришел, кто-то закрыл мне рот рукой и затащил в переулок...       — Кто это был? — нетерпеливо спрашивает репортер, беспардонно тыча микрофоном в лицо потерпевшей.       — М-мужчина, — девочка шмыгает носом, от пережитого ее заметно потряхивает, на фоне можно заметить парочку снующих туда-сюда полицейских и красно-синий свет мигалок. — Я не видела его лица, он... — жалобный всхлип, — он сказал, что свернет мою шею, если я закричу или взгляну на его лицо.       Мужчина с протезом наклоняется вперед, в его голове роятся разнообразные догадки, пока он внимательно слушает показания студентки. Поначалу ему казалось, что нападавший решил ограбить ее и некого Берни, но все оказалось далеко не так просто. Незаурядное исполнение заранее продуманного убийства: взяв в заложницы девушку, неизвестный вынудил Берни прийти к нему в руки и заставил употребить смертельную дозу алкоголя вместе со снотворным прямо на ее глазах, иначе бы та пострадала. Он никак не мог разобраться, к чему все так усложнять; почему выбор орудия, если это можно так назвать, пал именно на алкоголь, кому выгодно убийство банкира средних лет и как никому ранее не приходилось слышать о человеке, с такой ловкостью провернувшем нечто подобное? Убийца явно не был дилетантом — даже от камеры в переулке он избавился по-особенному, повредив устройство кислотой, судя по тому, что показывали стрингеры, пробравшись за ленту отцепления.       — Когда Берни упал лицом на асфальт... — продолжает рассказывать потерпевшая, никак не в силах перестать плакать, — он начал искать что-то в кармане плаща, а затем дал мне в руки сверток — там была маленькая веточка с розовыми цветами... я... я не знаю, что это за растение, — она пожимает плечами, выглядя растерянно, ее глаза стеклянные от шока и слез. — Он сказал мне положить это Берни за шиворот, и пока я делала то, что он приказал, судя по звукам за моей спиной, мужчина перепрыгнул через забор в переулке и убежал...       Люди в баре, словно выйдя из оцепенения, резко оживляются вновь, обсуждая необычное дело, развернувшееся в северном районе Аракады. Они кричат, перебивая друг друга, перешептываются в панике, пряча головы в ссутулившихся плечах, переспрашивают друг друга то, чего не смогли разобрать во время прямого репортажа с первого раза, и высказывают различные предположения на счет названия цветка, оставленного на месте преступления.       — А что Вы думаете? — вкрадчиво интересуется бармен у мужчины с протезом и добавляет, усмехаясь: — Извините меня за мою фамильярность, но Вы уж больно напоминаете мне частного детектива из-за вашего длинного бежевого пальто...       — И не зря, — отвечает тот невозмутимо, показывая визитку своего собственного агентства расследований.       — Что с Ваши руками? — вдруг обеспокоенно спрашивает бартендер, заметив ороговевшие корки и глубокие трещины на выпирающих костяшках детектива.       — Экзема... — бубнит мужчина, пряча руки под барной стойкой.