Соль

— Как себя чувствуешь? — Сынмин пальцы поджимает, этого придурка убить хочется. — Уже лучше, — вздыхает. — Я думал ты не придёшь. Рад тебя видеть, — с трудом улыбается. — Мне говорят, что возможно я смогу ходить, — радостно. А Сынмин челюсть до скрежета сжимает. Желание убить растёт с каждым его словом. Желание уйти с каждым вздохом. — Яблоки ешь, они быстро испортятся, — слова из себя буквально выдавливать нужно. Параллельно с этим держать в себе другие те, которые он потом лавиной обрушит на этого придурка. — Мандарины почистить? Или сам потом справишься? — А ты не останешься? Я думал ещё немного с тобой побыть, — ранил. Прямо по больному. Сынмин с ним находится не может. Бан Чан его едва уговорил прийти сюда «просто передачку отдашь и пойдёшь». Но Хенджин не пустил «хотя бы полчасика посиди». А ещё этому придурку нельзя говорить про ахринительное количество успокоительных. Сильно действующих рецептурных успокоительных в больших дозах после, которых чувствуешь себя, как после наркоза. Или под дозой. Алкоголя в том числе. — Я не хочу, — тяжёлый вдох. Только бы до истерики не дошло. — В этот раз причину не скажешь, — грустно усмехается. А они ведь поругались перед тем, как всё началось. — Я… Прости меня я был не прав, когда прогонял тебя и не верил. Дурак этот Хенджин и только. — Это всё, я могу идти? Кому уже какое дело что он там и о ком думал. Всё перепугались Чану хуже всех было. Он за почти сыном не уследил. А Сынмин всё видел, всё знал, но действия сливались в ноль, когда Хенджин отказывался от скорой, врачей и госпитализации. А ещё самолечение этого придурка, как отдельный вид искусства. На удивление он себе ни разу им не навредил, а вот помочь не смог. Он упал с лестницы и почти трупом брыкался отказываясь в очередной раз от скорой, но в этот раз его слушать не стали. — Почему ты так? Мы ведь были… — Были, — оборвал Сынмин. — Ключевое слово. Остальных не нужно. Не после того, как я приходил к тебе и пытался вернуть на путь истинный. Не после того, как я каждый раз уходил думая, что этот визит последний и не потому, что больше приходить не буду, а потому что ты не доживёшь. — это было громко и на одном дыхании. Сынмин отдышался немного. — Хорошо чувствуешь. Ну и отлично, а я приходить больше не буду, а если на ноги встанешь — я тебя перед каждым врачом на колени поставлю и ботинки их целовать заставлю, ясно? Потому что именно они, а не эти тупые иконки, которые у тебя везде обклеены дадут тебе шанс сделать ещё хоть один шаг. — Сынмин за дверь вылетел, а потом подошёл к ней. Открыл. — Не скучай, — типичное для них прощание. Уходит стирая накатывающие слезы.