Im Nebel verschwinden.

Фёдор падает на пол с глухим звуком, словно тело, покинутое душой, падает замертво. Сквозь нависшие на лицо волосы смотрят на отца снизу вверх, сплёвывает на пол кровь в перемешку со слюной. — Ни чего не хочешь сказать, Достоевский? — Лучше бы ты сдох тогда, — Фёдор вскрикивает, когда его хватают за волосы. Из цепких рук Огая вырваться почти невозможно и он сам подписывает себе приговор в попытке отбиться ногами. Его швыряют в стенку, голова у Феди гудит от таких выражей по кабинету. К прикусанной губе вдобавок скатывается капля крови из носа, давление поднялось. Последняя надежда Фёдора на то, что его отпустят думать над свои поведением. Но Огай не успокаивается, в его возбужденном чистой злобой взгляде не проскальзывает и тень сомнения. Как нашкодившегося щенка он поднимает сына за шкирку и волочет за собой. Феденька бьётся об углы, ломая ногти в попытках удержаться. Он только усугубляет ситуацию, отчего его, без стеснения, скидывают с лестницы. Глухой стон вырывается из лёгких, Фёдору не хватает сил встать и убежать в безопастность, хоть и мнимую. — Я устал терпеть твои выходки, Достоевский. — Вновь удар, вновь таскание по полу, вновь попытки оттянуть наказание, но уже слабее. Сил нет. — Пожалуйста, только не туда! Я не хочу, пожалуйста, папа! — Но папа не слышит. Папа где-то далеко, глубоко внутри того Огая, что так жестоко с ним поступает. Дверь в чулане открывается и также быстро закрывается на четыре замка. Фёдор вжимается в угол, обнимает себя за плечи и колени. Темнота и пыль, тяжёлые шаги там, наверху, собственноручно задушенный всхлип. *** — Выходи. Фёдор, шатающийся из стороны в сторону, измазанный в своей же крови, выходит на свет. — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю. Поднимает голову. Огай властно берёт его за подбородок и вертит, осматривая. — Будешь жрать свои губы дальше — отрежу их. Понял? — Понял. — Через силу выдавливает из себя Достоевский, в заплаканных глазах накатывается пятая волка слëз. — Можно в ванную? — Можно. Иди. — Потом Огай возненавидит себя, потом обвинит себя во всех несчастьях сына, потом взахлёб будет рыдать над могильным камнем. Но сейчас от толкает худощавлле тело вперёд, сверля сутулую спину той же злобой.