Ром, секс, субутекс

Последний день на работе выдался на редкость тоскливым. По сути от Рани требовалось передать новенькой сотруднице все свои дела: вот здесь лежат документы на подпись, вот то – срочное, вот это – не очень, и ещё не забывать здороваться со всеми посетителями. И улыбаться, пусть и через силу – корпоративная, знаете ли, этика. Босс, толстый низкий рысь, всякий раз оказываясь рядом, смотрел искоса, и в его взгляде читалось презрение в смеси с каким-то навязчивым любопытством – так он начал смотреть на Рани с тех пор, как львица рассказала о своих ближайших планах на жизнь. А ещё стал более придирчивым, и не далее, как четыре дня назад, довольно строго отчитал за опоздание на три минуты. Нельзя сказать, что стало невыносимо, но осадочек точно остался. Получив расчёт после обеда, Рани неспешно собралась и вышла прочь, сдав пропуск. Гадюшник – это она Киаре сказала так, сгоряча. Нормальное было место, даже несмотря на некоторые мелочи. Прощальный взгляд на офис-стекляшку отдаётся колючим унынием в сердце. Раньше она была служащей, теперь – просто беременная самка с непутёвым муженьком, и впереди маячит неизбежный финансовый вопрос. Жалованья секретарши на неполной ставке и так едва хватало для жизни, а теперь-то что? Киара говорит, самки сильнее самцов, но её положение куда выгоднее. А Кайону хорошо, пусть с поисками работы всё паршиво. Ему так хочется лета в душе, лёгкости бытия, чтобы продолжать невозмутимо парить над пропастью во лжи. Однажды он туда свалится и разобьёт голову, переломает все кости, ослепнет, как Банга – пусть так, терпеть абстинентный синдром уже просто нет сил. Он аккуратно насыпал на кухонный стол дорожку волшебной пыльцы. Долго и косо смотрел, словно уговаривая самого себя, что это точно последний раз, просто осталось с прошлых времён. Да и вообще, это же не героин и не амфетамин. Не, ну что такого? Рани всё равно на работе, и лев ждал её к вечеру. Он совсем забыл, что сегодня его супруга станет свободной и может прийти раньше. Лев вдыхает через свёрнутую трубочкой бумажку, затем елозит пальцем по столу, собирая остатки – их он вотрёт в дёсны. Сейчас чуть-чуть подождать, и пойдёт вторая. Руки от искушения подрагивают, и его словно молнией бьёт, когда в коридоре раздаётся какой-то звук. Кайон судорожно высыпает всё и быстро-быстро орудует носом, и когда поднимает голову, встречает взгляд Рани. Свирепый взгляд, который не сулит ничего хорошего. – Я сахар просыпал… Вот, – говорит лев очевидную чепуху. – Кто?! Кто тебе это даёт?! Кто?! Отвечай!!! Эта сука, да?! – Рани разрывало изнутри от гнева и обиды, она схватила со стола первое, что попалось под руку – здоровенный половник и двинулась на Кайона. Лев среагировал быстро, выхватив предмет, затем попытался прижать Рани к стене, но львица вырвалась и убежала в спальню. Кайон последовал за ней. – Слушай, это остатки, я сегодня разбирал вещи и обнаружил заначку в шкафу. Правда! Мне никто ничего не приносит, у меня и денег-то нет на это, сама подумай! Это точно последний раз! – как всегда, Кайон не уточнил, на какой именно период времени это последний раз. Рани уселась на край кровати и тихо заплакала. Кайон замер на пороге, и его обыкновенно весёлая мордашка посерела от грусти. Он искал лёгкости и веселья, но получил лишь ещё один семейный скандал, виновником которого был он сам. Нужно собраться с мыслями, сказать или сделать, но что-то мешает, не даёт сосредоточиться. Энтропия внутри него только нарастала, отдаваясь электрическими импульсами в конечностях. В носке на ноге что-то царапается, во рту пересохло, и он стоит и мнётся, изображая из себя провинившегося подростка, которого можно сколько угодно распинать за глупость – да только это всё бесполезно. – Может быть, я сделаю кофе, любимая? – выдавливает из себя лев, не в силах более хранить молчание, – Попьём, поедим сладенькое, поговорим спокойно, – в ответ всхлипывания. Что-то в душе надламывалось всякий раз, когда он врал, но как-то не до конца. В гибком теле – гибкое терпение, и Рани снова его простит и примет, потому что она добрая и верит в Кайона. Пусть иногда ей становится нестерпимо тяжело, так тяжело, что сдержать собственный гнев уже почти невозможно. Чего она ждёт, во что верит? Наивный дурак и наивная дура. И хмурая осень за окном. Когда в коридоре слышатся удаляющиеся шаги, она поднимает голову, провожая его силуэт затуманенным слезами взглядом. Она прислушивается к тому, как лев хозяйничает на кухне. Электрический чайник закипает очень долго, печеньки на полках – слишком высоко, Кайон тянется и всё никак не достанет. Нутро жжёт раскалёнными иглами, внутри он дрожит, но пока ещё сохраняет спокойствие, делает вид, что всё хорошо. Сердце стучит, отдаваясь глухими ударами в голове. Нет, что-то явно не так. Кайон присаживается на кожаный диван, и весь мир замирает, а затем рушится и меркнет. Кажется, всё его сознание, пронзённое ярким светом, вздымается вверх, но вместе с тем потяжелевшее тело мешком падает на пол. Рвота, судороги, грязные пятна на стене и полу – это передозировка, детка. Лето закончилось, солнышко потухло, и слепой червь в своей норе задыхается от блевотины, ловя последний трип в жизни. Слёзы Рани сразу же высыхают, она вообще забыла всё, когда услышала хрипы и грохот с кухни. Пара секунд – и в её руках голова Кайона. Руки сразу же выпачканы рвотой, да что там руки – она стоит в луже из слизи, вонючей пены и полупереваренных остатков обеда, но чистота – это едва ли не последнее, о чём она думает. – Ты меня слышишь?! Не закрывай глаза! – Кайон изо всех сил смотрит на неё расширенными зрачками, которые не могут сфокусироваться на её лице. Он низко хрипит и дёргается, пытаясь что-то произнести. Рани бросается в комнату, с треском вырывает выдвижной ящик из шкафа, доставая металлический ящичек с зелёным крестиком. На пол падают упаковки лекарств, пузырьки с грохотом и звоном бьются и разлетаются вдребезги. Вот только нужная ампула почти пуста – едва ли этого хватит. Забудь про весь мой бывший стафф, мне теперь даже налоксон не нужен, – наивный дурак, кого ты обманываешь?! Оргазм жизни, который не остановить. Противоядья нам не найти, Бесполезна я, бесполезный ты. Смерть тёмным оборотнем ворвалась в их квартирку, и теперь её скользкий язык лижет Рани затылок и волосы на голове. Трясущимися руками она находит упаковку со шприцами, вскрывает, разрывает, с пятой попытки попадает иглой – и всё слишком медленно. Минута жизни может стоить самой жизни. – Не умирай, пожалуйста! – Кайон уже почти не дёргается. Как это не парадоксально, но в этот момент Рани очень хочется, чтобы этот раз точно не был последним. Телефон валяется где-то на полу, и Рани наспех обтирает его собственной футболкой, а затем машинально набирает номер Киары. – Ему плохо!.. Налоксона почти нет! – навзрыд объясняется Рани, получая в ответ чёткое указание: следить за тем, чтобы дышал, и ждать – минут десять, не более. Скорая в пробках застрянет, а клиника недалеко, Киара сама сейчас позвонит, кому надо. И когда в трубке раздаются гудки, наступает мрачное затишье, прерываемое судорожными хрипами, которые идут жутким фоном. Бескрайняя тьма окружает Рани, когда она отчаянно трясёт голову Кайона. Он подобен кукле, остекленевшие глаза всё равно закатываются, а дыхание неумолимо слабеет. Его переворачивают набок, бьют по спине – вдруг он подавился остатками рвоты? Время идёт медленно для Рани и очень быстро уходит у Кайона. Стой и смотри, как он проваливается всё глубже, как меркнет его сознание. Она была добра, мягка, верила в него всё это время. Неужели доброта и доверие – это зло? Ей уже плевать, каков он. Рани готова простить всё, лишь бы был живой, лишь бы не оставил её в одиночестве. Дверной звонок заставляет подскочить на месте. Рани едва не падает, поскользнувшись в луже. Трясущиеся холодные руки открывают дверь, впуская долгожданную помощь. К счастью, весьма своевременную – ещё пять минут, и Кайона выносили бы в чёрном мешке. Вместо морга лев уезжает в клинику – уже в четвёртый раз в жизни. Как в тумане она провожает пару крепких фигур, осторожно нёсших к лифту носилки, закрывает дверь, а затем бессильно сползает на пол. Минутное облегчение за судьбу супруга сменилось ощущением глубокого опустошения, и поначалу в голове Рани все мысли перемешались. Казалось, она слышала ругань босса, виделась довольная мордаха Киары, затем отчего-то вспомнилась бабушка, которая, строго грозя пальчиком, сурово отчитывала за какую-то шалость. Мало-помалу к ней вернулись силы, львица поднялась и побрела на кухню прибирать беспорядок. Кто же всё-таки снабжает Кайона дурью? Как он умудрился это спрятать? Она же не так давно перебирала все шкафы, наводила порядок, и вот… Неужели Фули и вправду продолжала этим заниматься? Рани не знала наверняка, но гнев, разгоравшийся в её душе, требовал выхода. «Я глаза выцарапаю тебе, Фули, если это действительно ты» – думала Рани, вытирая пол от рвоты Кайона. А если не она, то кто? Нет-нет, это точно она, лживая тварь. Сама же затащила Кайона в болото, а теперь делает брезгливую мордашку и насмехается! Конечно, она всё будет отрицать – а как же иначе? Но её непременно нужно заставить рассказать правду. Гнев в душе Рани всё рос и рос. Подумать только, она чуть не потеряла Кайона! Как же повезло, что так быстро приехала бригада из клиники. А если бы произошла небольшая задержка? На мгновение она представила, как супруга пакуют в чёрный мешок, словно это какой-то сломанный предмет, мусор. Мокрая тряпка летит в пластиковое ведёрко, опрокидывая его. – Я убью эту суку, – глухо рычит Рани, сжимая кулаки. Колебания переходят в решимость.