Какая хмурая столица в октябре

      Хазину хотелось вмазать леща. Игорь это понял с первой же секунды, увидев этого заносчивого московского дрыща посреди своего родного, любимого и ещё раз родного участка.       Пётр Юрич явился Петербургу, как Христос народу, после многочисленных скандалов, судебных разбирательств и миллиона статеек в желтушных журнальчиках. Явился, не имея ни капли стыда и ни гроша за пазухой, зато кидался понтами и ядом куда только доставало. Чувство стыда, кажется, было у него полностью атрофировано или отгнило после нескольких граммов кокса, иначе как объяснить Хазинское поведение, его грязный язык и постоянное верчение вокруг своей персоны Игорь не понимал.       Хазин выцепил его взглядом в первый же день. В принципе это не сложно, Гром возвышался над остальным участком на добрые полголовы, а кого-то и на целую. И ладно бы выцепил, Игорь бы помолился и лег спать, но не тут-то было. Хазин с сучьим остервенением нападал на Грома за любую незначительную мелочь, орал, брызжал ядом и колол взглядом своих чернючих глаз. Со стороны это должно быть выглядело как-будто маленькая собачка нападает на огромную овчарку, но даже если так и было, никто бы не рискнул об этом даже подумать. Иногда казалось, что Хазин умеет и мысли читать, тогда жопу будет не спасти.       Это не было смешно, не было забавно и не было поводом поржать с Дубиным за обедом. Хазин раздражал Грома всеми фибрами души, уничтожал его по кусочку своими постоянными истериками и недовольством. Даже Цветков, которого раньше Игорь тоже не особо-то переносил, вызывал некоторое сочувствие, после очередной его встречи с Петром Юрьевичем. Эта глазастая шавка была кумиром своих ребят из наркоконтроля, но остальной участок кошмарила только так, со вкусом и не торопясь.       Игорь усиленно старался не обращать на нового коллегу никакого внимания, заставляя того лишь больше беситься. Отчего-то Хазину необходимо было его внимание, хотя Гром был уверен – стоит ему это самое внимание проявить, как Петр махнет хвостом, забывая о его существовании. Оно может конечно было бы и лучше, да, но гордость дороже. Когда такое было, чтобы Гром перед таким обмудком прогибался. ***       Они с Юлей стоят на душном корпоративе, отмечая день мента со всеми атрибутами корпоративного кринжа. Слава Богу хоть без конкурсов, от которых Прокопенко по-дедовски веселел, а Гром наоборот хмурел с каждой секундой. Сейчас конечно не то, чтобы сильно лучше, но хотя бы Юлька рядом. Бесстрашная и непрошибаемая.       Хазин тут же, стоит, подпирает собой стеночку, потягивая из бокала красненькое. Происходящее он явно не оценил, конечно, Игорь подозревал какие развлечения были в его московской жизни, подобные пьянки-гулянки в них вряд ли входили, едва ли юбилеи родителей в подобную графу внести можно.       Игорь терроризирует Хазина взглядом, Юлька это явно замечает, начиная глазеть на парнишу вместе с Громом.       –Красивенький.       –Мудак. Не советую, Юль. Весь участок на ушах стоит из-за этого, – Игорь закусывает изнутри щеку, провожая, отлепившегося от стены Хазина, взглядом.       –Но того, что он симпатяжка это не умоляет.       –Ну не знаю, Пчел, – Гром пытается отмахнуться от подруги, как от назойливой мухи. Но если кто-то скажет, что это просто, то значит этот кто-то не знает Юльку.       –Вижу я, как ты не знаешь. Глазами его уже почти съел.       –Юль...       –Молчи, Гром. Ну как маленький, ей-Богу. Пора принять, что иногда встает и на мужиков.       Да ладно это, думает Игорь, хуже то, что встает именно на этого мужика. Он бы принял кого угодно, но только не Хазина. Не эту язву желудка, Господи, ну за что. ***       Они сталкиваются в архиве нос к носу. Игорю чуть не удалось размазать Хазина по стенке дверью. Это было бы феноменальным событием, если бы не пришлось садиться за убийство по неосторожности.       –Блять, дядь. Смотри куда прешь, нахуй! Совсем глаза сука залил.       Последнюю неделю Гром начинает не выдерживать. Хазин и так никогда не был паинькой, сейчас же вообще будто с цепи сорвался.       Теперь уже с цепи сорвался Гром, схвативший Хазина за шиворот и вжав его в стену.       –Ещё раз вякнешь, будешь себя от стенки отшкребывать, понял меня?       На лице Петра откровенный ужас. Вот и вся твоя натура, Петечка Хазин. Стоило раз на тебя шикнуть, как ты и голову в песок. Однако Грома быстро дергает на подсознании. Хазин реально боится, все-таки сам он никак Игоря не трогал, кроме словесных потоков, и так хватать его не совсем правильный поступок.       Игорь начал было уже отпускать Хазина, когда заметил что тот... Принюхивается. Зрачки расширились как у шебутного кота, ноздри дергается, пытаясь уловить тонкий запах мужского одеколона. Пётр начинает ловить от происходящего кайф и Игорю, выпустившему его из рук, почти смешно.       –Свободен.       –Нахуй сходи, – Хазин отряхивает пальто, чистит шкурку, злыми глазами прожигая Грома насквозь.       Гром делает вид, что ему плевать. ***       Ещё пара недель и Игорь начинает понимать, что сходит с ума. Он залипает на Хазина каждую свободную секунду, продолжая кривиться от любого его действия. Это что-то не адекватное. Попытки списать все на недотрах успехом не увенчались. Хазина ему хотелось не только ебать, хотелось отвести его на крышу, сунуть в руку шаверму и сказать, что он еблан, но волосы у него все-таки пахнут вкусно. Гром понимал, что ему пиздец. Видя Петю вдалеке, он надеялся на то, что Хазин подойдет. Стоило Хазину подойти, как Гром начинал чуть ли не биться фейсом об тейбл, проклиная и Хазина, и себя, и свои желания.       Петя продолжал требовать внимания, маячить перед глазами и фырчать как дикий кот, получая это самое внимание. Напряжение между ними можно было разрезать ножом, а ходить меж ними только на цыпочках. Цветков же ходил с поломанным носом, зато наконец-то понял, что не надо шутить шутки а-ля «когда эти двое потрахаются, в участке перемкнет электричество» если Хазин не так далеко от тебя и все слышит.       К несчастью или же наоборот, все заканчивается лишь бешеным поцелуем в пыльном углу архива, в котором Хазина тягают за волосы, а Грому прокусывают губу. Оба тяжело дышат, смотрят друг на друга ненавидящим взглядом, потому что ни тому ни другому не нравится то, что они творят. Однако и остановить себя они тоже не в силах.       Хазин приходит в себя первым. Поправляет волосы и вырывается из загребущих Громовских лапищ, выходя из архива.       Внезапно он оборачивается, пронзая Грома своими тёмными глазами.       –Целуешься отвратительно, это пиздец.       –Пошел вон, обмудок.