Смайл.

Не знаю, сколько времени прошло с момента потери сознания. Стоило мне только приоткрыть глаза, как их пронзило болью от яркого света. Мне потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к освещению; лишь потом смогла оглядеться. Надо мной светили... Да как же их называют-то... Блять... "Люминесцентные лампы, Фина, люминесцентные." Да, именно. Такие устанавливают в больницах. Поэтому осознание нахождения в лечебном учреждений пришло как-то слишком быстро. За окном было темно; было либо раннее утро, либо поздний вечер - я не знала, часов в палате не наблюдалось. Чуть приподнявшись на локтях, заметила, что на мне была обычная серая пижама; не моя - скорее всего, выдали в больнице. Когда шум в ушах, присутствующий при любом моем пробуждении, наконец, прошел, я услышала голоса слева от себя. Повернув голову к источникам, заметила на соседней койке Смайл. Она сидела, оперевшись спиной о подушку, облачённая в голубую пижаму; ноги ее были скрыты одеялом, как и левая рука; наверное, повреждённые конечности требовали больше тепла ( в медицине я не разбираюсь). К ней были присоединены всевозможные приборы, отслеживающие её состояние; в принципе, как и ко мне, однако у Смайл была ещё и капельница. Почему-то лицезрение того, что моя недавняя соперница сейчас была жива, в сознании и даже, как тогда казалось, чувствует себя отлично, меня немного успокоило; я смогу с ней поквитаться позже. Она была не единственным человеком в палате; на её койке, в ногах, сидело двое мужчин, облаченных в белые халаты. Но доктором из них был лишь один - широкоплечий блондин с проседью в волосах, а вот второй... Второй был необычайно похож на Смайл. Те же белые кудри, те же строгие, но правильные, даже мягкие, черты лица, тот же разрез глаз и форма губ; даже острые зубы, виднеющиеся из-за последних - и то, идентичные! Разница была, естественно, в половой принадлежности, возрасте и массе; и глаза - у Смайл был совершенно невыразительны голубой оттенок, в то время как у мужчины (скорее всего, отца) были... Даже трудно описать этот оттенок; тогда мне они показались красными, словно гранат. И тогда я поняла, почему девочка казалась мне такой знакомой - из-за отца, мы с ним уже встречались. Но ни места, ни времени, ни обстоятельств мне не удастся вспомнить ещё ближайшие несколько лет. Оба мужчины спрашивали у Смайл, как она себя чувствует, болит ли что-то. Они действительно за неё волновались. Но если у Смайл-старшего был приятный глубокий голос, то у Говарда (так называли его оба альбиноса) был более грубый, скорее, командирский голос - громкий, хриплый, даже резкий. От него у меня начало стучать в висках; постепенно этот стук стал настолько невыносим, что мне пришлось самой подать голос: - Эй, док, а давай по-тише, а? Троица мгновенно заткнулась, замерев. Смайл опустила голову, но взгляд был направлен на меня; слегла удивленный, но... Не напуганный. А вот старшие смотрели на меня с примесью недоумения и шока. - Чего уставились? Я просто попросила снизить громкость, а то голова болит от вас. Вам самим от громкости не плохо, не? Ощущение, что когда они вошли в палату, меня и вовсе не заметили.Смайл-старший с неким немым вопросом в глазах посмотрел на Говарда, что хмуро посмотрел на меня; неестественно голубого цвета, его взгляд впивался в меня ни хуже клыков Смайл, отчего по спине побежали холодный пот. Такими глазами голодный зверь смотрит на свою жертву. Avec ces yeux, je regarde un nouveau cadavre qui était vivant avant moi. «- Что ты сейчас сказала?» - голос поменялся, стал более грозный, но вместе с тем и холодный, отчего мурашки побежали по всему телу, будто тараканы, на которых просветили. «- Чтобы ты был тише. Уши прочить, недоебок.» - и как тогда мне хватило смелости ответить в обычной своей манере? Сама не понимаю; видимо, как позже сказала Смайл, инстинкт самосохранения у меня отсутствует напрочь. Говард посмотрел на отца Смайл и бросив – «Смотри за ней, я сейчас вернусь.» – что прозвучало, как приказ, вышел прочь из палаты, тихо закрыв за собой дверь. Либо тогда он послушал мою просьбу, либо это вышло случайно. Оставшийся с нами мужчина в растерянности смотрел то на меня, то на свою дочь, что молча сидела и смотрела перед собой, немного поджав бледные губы и сжав пальцами край одеяла. Внезапно, будто что-то осознав, её голова поднялась, отчего подпрыгнули кудри и вздрогнули мы с ним. «- Пап, а какое сегодня число?» - я оказалась права, это был отец. « - 31 апреля, милая, а что? »- тот склонил голову вправо, недоуменно смотря на дочку; этот жест впоследствии я тоже буду видеть часто, но уже в исполнении девчонки; которая повернулась ко мне и снова улыбнулась, на этот - детской, доброй и даже ласковой, какой могут улыбаться лишь близкие сердцу люди. «- С днём рождения, Вторая.» «Jusqu’à ce jour, peu m’importait quand célébrer mon anniversaire ; Je n'avais pas de date précise. La date, le mois, l’année – cela n’avait aucun sens. Mais à ce moment-là, quelque chose a frémi en moi, me réchauffant l’intérieur. À partir de ce moment, ma date de naissance est devenue le 31 avril.»