Лакмусовая бумажка

Был не сезон, поэтому кроме одинокой лодки в этих водах не было решительно никого и ничего. После пасмурной ночи с сопровождением барабанящих капель и тревожной качки на палубе сошлись три силуэта, издалека походившие на очень переевших зомби. Когда утренняя влага начала спадать и туман потерял плотность, стало заметно, что таинственные фигуры принадлежат трём мужчинам в полной экипировке и в странных на вид шапках. Фигуры устроились у левого борта, в небо то и дело прыгали облачка от трубки и тонкий дымок тлеющей сигареты, которую задумчиво крутили в руках. Третий мужчина не курил, лишь методично хлопал крышкой и периодически прикладывался к фляжке. — Ты мне.апчху! — смачно чихнул мужчина с трубкой и почесал лоб, — Ты мне знаешь что скажи, Лайк. Сигарета перелетела за борт и пошла ко дну, провожаемая мутными взглядами троицы. — Что? — Кися не мог из нормальной шерсти шапки связать, колется зараза… — Швед, друг мой, тебя просто бесит, что он её для Арика изначально делал, — осипшим голосом закончил Лайк. Фляжка тоже затихла, её владелец бережно стянул с головы малиновую шапку с помпоном и задумчиво оглядел её. Его спутники ждали вердикт. — Альпака. Качественная вещь! — на осунувшемся лице владельца фляжки дрогнула улыбка, — А кто собственно такой Кися, рискну уточнить? — Фон Киссель, кто же ещё, на все руки мастерица! — гоготнул Швед и тут же получил локтем в бок от Лайка. — А ещё шапки есть? Мне бы +1 в качестве презента, а то с пустыми руками точно домой не пустят. — Артур, у него там завалялась одна с завязками, но с ней тебя точно домой не пустят. А вторую «рыбалку», — Лайк многозначительно кивнул на так и не разобранные спиннинги и внушительных размеров пакет, который при очередном ударе воды о борт выплюнул одну из опустошенных вчера бутылок, — я просто не вывезу, даже магия не поможет, поеду в Кисловодск отпиваться водичкой… На «отпиваться» Шведа замутило и он резво кинулся к противоположному борту. Артур-Завулон натянул шапку и абсолютно ясным взглядом посмотрел на теперь уже безработного тёмного. — Может и поезжай в Кисловодск, учитывая кхм происходящее. Вам с товарищами сейчас надо в себя прийти, осваивать новые территории, пока всё не закончится… — Ты сам-то, что планируешь делать? Всё растеряли, очеловечились, оскотинились, бардак страшнее чем… — Ладно, — перебил Завулон, — Чего мы сейчас то этот разговор затеяли, на трезвую. — Потому что вчера мы стихи читали, причём ты для этого вставал на табурет в этой самой шапке, надо у Шведа телефон изъять… — Ах точно, да-да-да-да-да начали с «Октябрь уж наступил…» кончили… — Кто кончил? — спросил возвратившийся Швед, слегка посвежевший, но всё ещё ошалевший из-за похмелья. –Кончили мы вчера аналитикой происходящего вокруг за последние лет цать, — вздохнул Лайк и начал разминать шею. — Я уже два раза заклинание накладывал, всё равно голова как наковальня, а вы ещё три пузыря сверху накинули, пока бывших обсуждали. Лайк с Завулоном одновременно прожгли Шведа взглядом. Атмосфера на лодке плавно скатывалось в серую, густую, дурную субстанцию, словно сумрак прорвало. Решено было плотно позавтракать остатками закуси, пришвартоваться и рвать когти на съёмную квартиру, где обосновался «Кися», за шапкой из альпаки. Уже в машине, разочаровавшись в новостных сводках и не менее удручающем содержании радио эфиров, Швед обернулся к дремлющему на заднем сидении Завулону и, убедившись, что тот не окончательно погрузился в тяжёлые раздумья, решительно обратился: — Знаешь, Артур, вот ты вчера стих один читал, ближе к концу, дай бог памяти, но прямо душевно так, что-то лирическое… — Фотографию мою удалишь на табурете? –не открывая глаз, в шутку спросил Завулон. — Уже, — ответил за Шведа Лайк и крутанул руль на очередном повороте, — Я и сам хотел покопаться в памяти, но если мой мозг сейчас на что-то кроме дороги переключится, мы не доедем, — и добавил чуть тише, — Дееспособность ликвидирована спиртом, дожили. — Эх ты, Тавискарон, Мишку забыл, а ещё в Кисловодск собираешься… А ведь так тонко про сумрак редко кто может написать. Завулон прочистил горло, закряхтел, усаживаясь поудобней и приложив максимум похмельных усилий выдал:

Есть у меня твой силуэт,

Мне мил его печальный цвет;

Висит он на груди моей,

И мрачен он, как сердце в ней.

В глазах нет жизни и огня,

Зато он вечно близ меня;

Он тень твоя, но я люблю,

Как тень блаженства, тень твою.

В машине стало ещё тише и на градус холодней, даже подвеска, издававшая неприятные звуки на ямах и лежачих полицейских, умолкла. — Для молодёжи это сейчас очередные розовые сопли, туфта, про школьников вообще молчу. Действительно l`amour туфта, на первый взгляд, но вот мы старые пни слушаем, и ёкает ведь. И Шведа тоже торкнуло, потому что Лермонтов пусть и посредственный поэт, не то что прозаик, там, конечно, глыба, но всё сумел сложить, а ведь не Иной, ни на капельку, — как-то излишне эмоционально выдал Завулон. Лайк уставился на него в зеркало заднего вида, Швед понял, что Высшие маги о чём-то или о ком-то переговариваются, а учитывая темы, затронутые на ночной попойке в открытую… Значит сейчас это должно было быть что-то исключительной секретности. — Лайк, поворот проехали! — обратил на себя внимание Швед и в очередной раз почесал лоб. –Вижу, — сказал Лайк, помрачневший после телепатической связи, немного подумав, выдал — не волнуйся, новый поворот не за горами. Солнце снова взойдёт, как говорится. Швед так и не понял, к чему слова про солнце, прикрыл глаза и почти сразу ушёл в сон, в котором почему-то на коленях уговаривал фон-Кисселя связать ему другую шапку, обязательно с помпоном, а лучше с двумя… Он спал и не видел, как слова Лайка возымели нужный эффект и пассажир на заднем сиденье непривычно широко улыбнулся и, словно не было этих долгих лет жизни, живо встряхнулся и энергично вытянулся. Вдоль пустой дороги проносились пустые силуэты зданий и чужие тени, но в глазах бодрствующих мужчин сверкал огонь, и вновь блестела жизнь. Потому что, несмотря на разлитую вокруг серость октября, им было что терять в этом безумном потоке времени и главное — было к кому возвращаться.