Мгновения, украденные у войны

      Каждый свободный вечер Кингсли заставляет их отряд собираться в гостиной на первом этаже и делать друг другу комплименты. Странная игра на сплочение. Поделиться тем, что тебе нравится в другом человеке. В этом есть смысл. Безусловно. Но если друзьям говорить приятные слова легко, то одаривать комплиментами неприятелей, пусть и бывших, мягко говоря, затруднительно.       Когда Гермиона вытаскивает из потёртой чёрной шляпы, традиционно сопровождающей Добрые Вечера, бумажку с именем Малфоя, по её спине ползёт холодок. Каждому из участников даётся достаточно времени на обдумывание, но она обнаруживает себя с пустой головой, когда наступает её черёд.       Цвет глаз и волос, благородные черты лица, визуальная мягкость губ, аристократическая бледность кожи — все эти варианты она пресекает на корню, едва они прорастают в её сознании. Доброта, бескорыстие, честность или чрезвычайное дружелюбие — точно не про него, поэтому совсем не удивительно, что негласное исследование его внутренних характеристик также заводит её в тупик.       Звенящая тишина затянувшегося ожидания режет уши, и Гермиона принимает тот простой факт, что помощи ждать неоткуда. Из этой трясины неловкости её не вытащит никто, кроме неё самой.       — Э-э-эм, ты… — начинает она, поворачиваясь к нему. — Ты…       Драко изгибает бровь, руководимый нетерпением и неподдельной долей интереса.       — Ты не такой уж придурок, каким хочешь казаться, — наконец-то выпаливает она.       В серебристых радужках, ещё мгновение назад пылающих любопытством, отражается замешательство. Между широких бровей образуется морщинка.       Грёбаное фиаско.       Это определённо худшая её похвала за всё время существования этой славной вечерней традиции.       Ей хочется приложить себя чем-нибудь. Желательно тяжёлым. А лучше вызывающим вечное забвение.       В попытке спасти положение она, сама того не подозревая, топит себя лишь сильнее:       — И у тебя мягкие губы.       Гермиона чувствует, что с формулировкой что-то не так, но понимает что конкретно только тогда, когда лицо Малфоя вытягивается в изумлении, а откуда-то слева слышится деликатное покашливание и совершенно неуместное присвистывание.       Она краснеет как рак. От собственного косноязычия щёки наливаются огнём. Жар и стыд прошивают каждую клеточку организма.       — В смысле… визуально! Исключительно визуально. Твои губы выглядят мягкими — вот что я хотела сказать. И только.       Гермионе приходится пережить самую неловкую паузу в жизни. Ещё никогда прежде ей не хотелось так сильно провалиться сквозь землю.       — Что ж… Спасибо, Грейнджер, — нотки чувственно-хриплого голоса вызывают у неё странный осадок тепла в животе и подступают огненной волной к шее.       Во всяком случае, она старательно уверяет себя, что это не побочный эффект от мимолётного взгляда, брошенного на его визуально мягкие губы. Драккл бы их побрал.       Неловко кивнув в ответ, Гермиона поспешно отворачивается. Прикладывает прохладные ладони к пышущим жаром щекам, будучи абсолютно уверенной в том, что её нынешний стыд не охладит даже купание в Северном Ледовитом океане. Впрочем, ничего не мешает ей присмотреться к этой локации получше. Как к отличному месту, где она могла бы утопиться.