Свойство времени

— Ли Юэ на пороге гибели! Ибо ци неба и земли не должны нарушать свою последовательность — это приведёт к смуте в народе. Люди борются за горстку риса!.. Сяо шумно выдохнул и прикрыл глаза. От долгого стояния на одном месте ноги горели, а поясница ныла — так и подмывало опуститься на верхнюю ступеньку ведущей к складу лестницы. В ушах звенело от пронзительных речей местного выпивохи по имени Ло Фу, который каждый день неизменно появлялся на торговой улице и говорил так много, что Сяо успел запомнить его имя и основные пассажи. — В древности озеро Лухуа высохло — и династия Лун пала… — забормотал он с лёгким оттенком скуки одновременно с Ло Фу и услышал отчётливое цыканье справа. — Отрезать бы этому брехуну язык, — заворчал Тун Цюэ, скрестив руки на груди и приняв грозное выражение лица. Из-за изоляции ладоней он, заимевший когда-то привычку постоянно ковыряться в чём-либо, принялся мыском ботинка колупать траву, ползущую между плитами из камня. — Он писать на стенах начнёт, — без особенного энтузиазма отозвался Сяо, продолжая следить за надрывающимся Ло Фу. — Если горы рушатся, а реки высыхают, то это предвестник гибели государства! До гибели Ли Юэ осталось не более десяти лет, вы меня слышите?! Тун Цюэ, застонав, уселся на верхнюю ступеньку, едва не распластавшись на закутке наименее пыльного камня, и Сяо мог хоть до ночи сверлить его неодобрительным взглядом — всё равно не встанет. Когда этот Адепт бросал последние крохи ответственности и вытворял что-то такое, Сяо учился принимать мысль о том, что в последнее время все они занимаются совершенно бесполезными вещами. — Не приведи Селестия у его бредней появится текст, — протянул Тун Цюэ, чуть нахмурившись. — Люди в будущем будут считать, что мы все так думали. Сяо не стал признаваться вслух, что видит в речах пьяного вдрызг Ло Фу определённый смысл. В конце концов, тому явно когда-то попалась в руки книга по натурфилософии, где он и вычитал основные принципы взаимодействия ци неба и земли, и сейчас пытается соединить свои знания с тем, что происходит. Невдомёк, конечно, Ло Фу, что Цюнцзи высыхала, а куски Тяньхэн откалывались из-за бушующей энергии, оставшейся после гибели враждебных и дружественных Богов, что год выдался неурожайным от вихрей, продолжающих подниматься на пустыре, бывшем когда-то столицей Гуйли, и что речи его совершенно не внушают спокойствия как минимум двум Адептам, вынужденным слушать его каждый день. Сяо видел в них смысл — Тун Цюэ, за долгие десятилетия бытия Хранителем Якса сделавший свой долг по защите простого народа неотъемлемой частью собственной личности, отказывался к ним даже прислушиваться. Сяо позволил себе перенести вес на правое бедро и посильнее опереться на копьё. — Люди не смогут строить теории о прошлом, пока жив хоть один его свидетель, — протянул вдруг Сяо после длительной тишины и сам удивился, что ему пришла в голову идея произнести что-то, что он считает настолько очевидным. Обычно в обществе Тун Цюэ он не утруждался подобного рода занятиями. Отчего-то Тун Цюэ развеселился. — Что, думаешь, мы будем жить вечно? — спросил он, посмеиваясь, но Сяо не ответил. Он следил отсутствующим, немигающим взглядом за Ло Фу, который, устав от всеобщего игнорирования, принялся сетовать себе под нос что-то о недалёких людях и поплёлся прочь с торговой улицы, шоркая по мостовой и почёсываясь. Весь подол некогда светло-голубых одежд измазался в грязи и пыли, тут и там торчали мелкие дырки и нитки, а чёрные с проседью волосы напоминали больше мочалку. Сяо назвал бы всё это жалким зрелищем, но отчего-то язык не поворачивался. Только и оставалось, что смотреть старому пьянчуге вслед и ждать наступления вечера, чтобы вернуться в Заоблачный предел и погрязнуть в очередной деятельности, которую им придумают Тун Цюэ с Меногиасом. В животе резануло — сначала всегда приходит эта резь, и только через пару часов затрясутся руки, по лбу и спине побежит холодный пот, а в голове встанет непроглядный туман. Обычно получалось перетерпеть, дождаться вечера и выгрести остатки риса из общего котла — с тех пор, как пересохли зерновые поля в Чэньюй, от привычного плана пришлось отказаться. — Сядь, — сказал вдруг Тун Цюэ, постучав острыми ногтями по ступеньке, на которой развалился. — Полегчает. Сяо не успел ухватить за хвост мысль, что всё это время Тун Цюэ позволял себе сойти с поста у зернохранилища и рассесться не потому, что наплевательски относился к этой части своих обязанностей, но затем, что сидя было легче перенести постоянный голод. Впрочем, мысль эта всё равно закрепилась на задворках сознания, а Сяо, опираясь о копьё, всё же сполз вниз и сгорбился на верхней ступеньке. Теперь, когда желудок сжался в плену рёбер и копчика, он уже не чувствовал себя настолько голодным, но это было обманчивое ощущение. — Фу Шэ-дагэ и Пин сегодня собирают побеги бамбука, — протянул Тун Цюэ, не отрывая взгляда от торговой площади, где происходила некая склока между юношей и девушкой. Кажется, они ругались о совместном будущем. Сяо издал неопределённое мычание, повернув к нему голову, уткнувшись локтем в колено и опершись о ладонь виском. Он разглядывал Тун Цюэ: вытянутое лицо, длинный нос с горбинкой, расслабленный и не обременённый размышлениями взгляд — обычно он неусидчивостью и выражением лица напоминал шебутного воробья, но сейчас в нём отчётливо проглядывалось что-то болезненно-хищное. — Порубим до сердцевины, сварим, а потом… — продолжал расписывать их с другими Адептами поздний ужин он, а затем резко замолчал и насмешливо прищурился, заметив открытую слежку. — Чего смотришь? Сяо не думал над ответом: — Ты похудел. Довольным такой оценкой Тун Цюэ не остался: выпучил глаза, выпрямился, раскрыл рот, ответ придумывая, и потряс ладонью. — А тебя вообще скоро ветром сдует! — ойкнул и забурчал: — Хотя ты только рад будешь. Сяо отвернулся. Понемногу склоняющееся к горизонту солнце превращало всё, чего касалось, в золото. Ближе к ночи в столице поднимется ветер, но холодный, более привычный для тех, кто проводит большую часть времени в горах. И всё равно в нём не ощущалось ничего знакомого и втайне ожидаемого. — Наверное, — выдохнул Сяо больше из мысли, что такой ответ достаточно устроит Тун Цюэ, чтобы не продолжать эту тему. Ему и самому не слишком хотелось думать об этом: должно быть, в Мондштадте происходит сейчас нечто важное, раз за весь год он не получил от Венти ни единой весточки. Он успел свыкнуться с чередой внутренних попыток убедить себя, что не сдержал тот своё обещание — так и не пришёл на Лунную охоту — из-за чего-то непредвиденного. С другой стороны, должно быть, смертные в таких случаях старались хоть как-то уведомить об изменении планов. С этой же стороны, ничего не мешало Сяо связаться с ним самому — и всё же он этого не делал по причине, которую и сам себе назвать не мог, чтобы не звучать жалко. Не мог найти времени? Смех, да и только. Правда, этот ёмкий ответ Тун Цюэ, наоборот, заинтересовал только сильнее: — Откуда такая неуверенность? — Он чуть склонился к Сяо и подбадривающе пихнул его локтем. — Не он ли сказал тебе на прощание что-то вроде: «До скорой встречи»? Сяо кратко и мелко кивнул, не глядя на него. Возможно, поверни он хоть ненамного голову, увидел бы в глазах Тун Цюэ желание хоть как-то разрядить обстановку, которую обволок хмурыми тучами в тот момент, когда решил беззлобно пошутить. — Значит, не надумывай себе ничего. Для нас и сто лет — почти не срок. Сяо обратил на него хмурый взгляд и чуть прищурился. — Конечно, — протянул он с нескрываемым скепсисом, и Тун Цюэ, посмеиваясь, пихнул его локтем снова — пришлось отвечать тем же. За неспешными, пропитанными несерьёзными пикировками разговорами прошёл остаток вечера. На верандах жилых и общественных домов зажглись бумажные фонари, затмевая звёздный блеск над головой, бубнёж ещё совсем недавно частых прохожих почти сошёл на нет, и столица Ли Юэ замерла в ожидании нового дня. Вернее, так покажется только на первый взгляд: прищурившись, можно заметить, как от дома к дому, от улицы к подворотням мечутся облачённые в чёрные одежды незнакомцы. Шесть из них катали старую телегу, скрипучую и грохочущую по брусчатке; внутри бесформенными кучами тряслись обёрнутые в холст фигуры. Тун Цюэ прижал к носу рукав, неотрывно наблюдая за телегой. Наконец, отгрохотав, та скрылась за углом, лишь отдалённым эхом напоминая о своём существовании, но Сяо почему-то продолжал пустым взглядом сверлить мостовую, совсем пропустив тот момент, когда ему протянули руку. — Не пристало двум возвышенным Адептам денно и нощно штаны у зернохранилищ просиживать, — заговорил Тун Цюэ слегка недовольно. — Вот-вот Миллелиты на смену заступят, можно возвращаться. Сяо пару секунд разглядывал мозолистую когтистую ладонь, но не сдвинулся с места. — Когда заступят, тогда и уйдём, — пробормотал он, вновь переводя взгляд на угол дома, за которым скрылась телега. Проследив за его взором, Тун Цюэ взволнованно забормотал: — Господину Мораксу следовало обосноваться в Заоблачном пределе вместе с нами. Нездоровое это место для такого, как он. Вероятно, всему виной был длинный день, но Сяо не был настроен на разговоры подобного толка. Конечно, он мог бы объяснить, почему господин Моракс всё же решил обосноваться именно в столице, а не в обители Адептов, но не видел в этом какой-то особенной нужды. Скорее всего, Тун Цюэ попросту беспокоился о настроениях в городе, о телегах, появляющихся только во мраке ночи, о необходимости охранять последнее полное зернохранилище и о густом запахе, от которого глаза слезились. — Можешь пойти и сказать ему об этом, — только и произнёс Сяо, выцепив взглядом две фигуры Миллелитов на другом конце улицы. Их начищенные алебарды поблёскивали в свете ночных фонарей, а относительно бодрая походка непрозрачно намекала, что они совсем недавно поели. Руки начали заходиться мелкой дрожью, и Сяо скрестил их на груди, поднявшись. Со смертными блюстителями порядка он и словом не перекинулся — позволил Тун Цюэ самому кратко рассказать об отсутствующих событиях прошедшего дня, а затем, обменявшись краткими и сухими поклонами, первым направился прочь с торговой улицы. Шли молча; Сяо чувствовал ненавязчивое жжение на правом плече, словно Тун Цюэ то и дело поглядывал на него, раздумывая, какой завести разговор, но не решаясь его начать — оттого тишина была совершенно неуютной. А Сяо не хотелось разговаривать. Он скользящим взглядом отмечал всё новые и новые фигуры, облачённые в чёрное: единственные прорези у одежд виднелись только для глаз, из-за чего казалось, будто город заполонён безликими призраками. Они тёрлись в подворотнях, тыкались по углам, шоркали мимо по улицам и даже торчали из-за изогнутых крыш. Густой запах смерти заполонил ноздри, отчего в срочном порядке хотелось раствориться в воздухе и оказаться в Заоблачном пределе. Они могли так сделать, но завели привычку сначала забирать Бонанас с террасы Юйцзин, где она по вечерам вместе со служанками раздавала миски риса всем нуждающимся, а частые перемещения в последнее время тратили слишком много сил. — Мандат Неба… — выцепил Сяо фразу из разговора двух незнакомцев и задрал голову. Одно из окон жилого дома было приоткрыто и поблёскивало одинокой свечой. Как будто почувствовав его слегка заинтересованный взгляд, кто-то спешно захлопнул окно, и огонёк резко потух. Тун Цюэ проследил за его взглядом, явно услышав эти два слова тоже, и поджал губы. — Не к добру это всё, — пробормотал он, но Сяо не ответил. На несколько секунд между ними повисла тишина, прерываемая лишь шорохом одежд и тихим стуком обуви по мостовой. Раздался резкий вздох, и Сяо чуть повернул к Тун Цюэ голову. — Как думаешь, что, если все эти разговоры про мандат Неба?.. — Пустые слухи, — оборвал его запальчивую речь на полуслове Сяо, отвернувшись. Им осталось всего лишь подняться по ступенькам, и они окажутся на террасе Юйцзин. — Год назад закончилась война. Ли Юэ нужно время, чтобы оправиться, а люди ищут оправдания несчастьям. Гораздо больше его беспокоило всё нарастающее с каждым днём количество подобных разговоров, словно кто-то исправно и методично тыкал палкой в осиное гнездо. Ему не хотелось позволять этим волнениям коснуться и Адептов — тех, кто связан с господином Мораксом контрактом о защите Ли Юэ. Правда, он плохо понимал, как эти разговоры пресечь, чтобы не усугубить нынешнее положение. — И всё же. — Тун Цюэ нервно щёлкнул пальцами. — Если люди продолжат раскачивать эту лодку… — Мы не позволим им её перевернуть. Голова потяжелела, когда Сяо ступил на террасу Юйцзин. Он сразу увидел не слишком большой каменный помост в центре, где ровным рядком расположились небольшие палатки — какие-то давно свернули, а у некоторых всё ещё горели свечи. Одетые в розовые одежды служанки аккуратно сворачивали ткань, складывали пустую посуду друг на друга, чтобы, должно быть, унести и помыть перед наступлением следующего дня. Движения некоторых были наполнены очевидной слабостью, а кто-то едва ли мог встать с земли, пальцами вытаскивая из стыков в камне упавший рис. Бонанас, завидев их, чуть махнула рукой и потушила свечу у своей сложенной палатки. В другой ладони она держала миску, а в выражении лица проглядывалось что-то беспокойное. Сяо невольно подобрался, ненамного ускоряя шаг. Поджав губы, Бонанас некрепко сжала пальцами его рукав, дождалась, пока Тун Цюэ сделает то же самое, и утянула их в тёмно-синюю дымку. По сравнению со столицей, Заоблачный предел погряз во мраке. Сокрытая тяжёлыми облаками луна едва ли освещала вершину Хулао, где процветающая ещё год назад школа обратилась то ли временным, то ли постоянным пристанищем большинства Адептов. Здесь всё застыло в некоем пограничье: редко используемые здания — в особенности те, что были разрушены в ходе битвы с Предместьем Лиша — постепенно разрастались плющом, теперь сухим и безжизненным, большинство троп кто-то усердно истоптал и засыпал мелким бело-серым камнем, на верандах совсем не горели фонари или свечи, и даже при дневном засилье бывшая школа Хулао создавала впечатление, будто здесь никто и не живёт уже долгое время, но продолжает приходить. Золотые таблички над входами в павильоны потускнели без должного ухода, и во мраке ночи Сяо ни за что не прочтёт, где и что находилось когда-то. Порой он ловил себя на мысли, что всеми силами не хочет наблюдать за умиранием школы Хулао — а именно это и происходило сейчас, когда павильоны зарастали плющом, а золотые таблички тускнели. Ему казалось, будто каждый уголок этого места хранит в себе эхо давних разговоров, важных и не очень, и последние воспоминания о недавнем прошлом неизбежно погибнут под натиском времени и ветра. Бонанас отпустила его рукав и протянула наполненную сырым рисом миску. — Это всё, что осталось, — произнесла она тихо, и голос её потух огоньком свечи с последним словом. Шестеро Хранителей Якса, Творец Гор, Владыка Лун, Пин — и это только те, с кем Сяо виделся на каждодневной основе. Есть и другие Адепты и Хранители Якса, просто общаются обособленно, сформировав собственные компании. Сяо не стал думать, была ли всему виной определённая иерархия, сложившаяся почти что сама собой — только и продолжал сверлить неоднозначным взглядом миску сырого риса и раздумывать, что с ней можно сделать. — Найду дагэ, — выдохнул Тун Цюэ и спешно направился ко входу в обитель Хулао. Сяо не поворачивал в его сторону голову, вслушиваясь в затухающие шаги, и вдруг пересёкся взглядами с Бонанас. — Можем сделать цзунцзы. — Если я правильно помню, у Ми Ну есть немного орехов, — кивнула она и поспешила вслед за Тун Цюэ. Уже через несколько минут все они собрались на небольшой кухне, рассевшись вокруг истёртого и исцарапанного ножами стола. Пахло свежесваренным рисом, в ушах стоял шорох бамбуковых листьев, которые они промыли водой и тщательно высушили. Им удалось отыскать пригоршню сырого арахиса и высохших поздних ягод — всё это смешалось с рисом в каменной миске, и каждый брал немного получившейся смеси и утрамбовывал в свёрнутые листья. Сяо не в первый раз готовил цзунцзы вместе с Хранителями Якса, а потому совсем не удивился, что его пирожки получаются другой формы: больше они походили на конус, чем на пухлый треугольник. Сколько он себя помнил, именно так готовили цзунцзы в Уван на Праздник драконьих лодок, и полгода назад ему казался занимательным случайный факт, что одну и ту же еду в разных частях Ли Юэ готовят по-разному. Теперь он привык к этому знанию, но всё равно продолжал готовить так, как это делали в Усадьбе Ночи — Тун Цюэ постоянно крутил его пирожки в руках и называл их детской версией наконечников для копья. За спиной раздавалось звонкое шипение масла в сковороде — обжаривались в муке мелко нарезанные побеги бамбука, которые за день собрали Босациус и Пин. Совсем скоро кому-нибудь из них придётся встать и продолжить готовку. Вдруг Индариас чуть пихнула Босациуса локтем и хитро протянула: — Как всё прошло с Пин? Тот неопределённо пожал плечами, откладывая готовый треугольник в сторону и принимаясь складывать следующий. Все его цзунцзы получались неприлично огромными в сравнении с другими, но всем уже надоело постоянно напоминать ему о необходимости экономить начинку. — Да… хорошо, — на краткий миг отведя взгляд от бамбукового листа, произнёс Босациус чуть тише обычного. — Правда, под конец я случайно упомянул госпожу Гуй, и… Он качнул головой, махнул свободной рукой и вернулся к сворачиванию риса в бамбуковый лист с непроницаемым выражением лица. Над столом повисла неловкая тишина, и Сяо по устремлённому в одну точку взгляду Индариас понял, что та явно жалела, что задала этот вопрос. Конечно, Гуй Чжун не была в их обществе запретной темой, но почти каждое её упоминание выливалось в подобные секунды, когда время ощущалось вязкой субстанцией, а в ушах шуршал пыльный ветер, стачивающий камни на останках некогда богатой и процветающей столицы Гуйли. Сяо, ввиду своего прошлого в Уван, не был привязан к Гуй Чжун так, как остальные в его окружении, но не спешил говорить об этом. И уж точно он никогда не заговорит о ней в присутствии господина Моракса. — Сегодня Ло Фу приходил, — произнёс он ровным голосом и поднялся из-за стола, чтобы вытащить из сковороды готовую порцию обжаренного в рисовой муке бамбука. Одними кончиками пальцев подобрав следующую партию, он быстро и осторожно погрузил её в масло, не заметив, с каким рвением Индариас ухватилась за эту тему: — Тяньхэн Хуалань говорила, Ло Фу был когда-то известным целителем в Линцзю. А развратник такой же, как тот Хоу!.. Сяо помнил Хоу Дэмина, Бога Глины и Удачи из долины Линцзю, что в Предместье Лиша. Бывший наставник редко вёл с ним дела, но в те моменты, когда Хоу Дэмин появлялся в Усадьбе Ночи, на веранде всегда собиралась пёстрая компания из двух Богов, нескольких женщин и их сводников. Мужчины играли на барабанах и флейтах, а их подопечные плясали так, что хотелось отвести взгляд — а Хоу Дэмин смотрел на них взглядом лоснящимся, и если одна девушка случайно запнётся или посмотрит ему в глаза, то доставал плеть и хлестал её по лодыжкам и спине. Сяо подобные вечера казались полнейшим извращением, так что предпочитал проводить это время в компании мудреца Ли. Он не помнил, чтобы хотя бы на одном из подобных вечеров присутствовал Ло Фу — а здесь, когда говорят об известности, зачастую подразумевается, что такие люди имеют дело с Богами. Зато он помнил, как в один из таких вечеров сводник пожелал воспротивиться странным пристрастиям Бога Удачи и попытался отобрать у него плеть — многие мужчины этой профессии привязываются к женщинам, которыми торгуют. Мужичок этот превратился в комок глины раньше, чем успел замахнуться пипой, и Хоу Дэмин слепил из него кувшин и подарил наставнику. Возможно, кувшин этот до сих пор пылился на полке где-нибудь в служебных помещениях Усадьбы Ночи. Сяо не проверял. — Он часто принимал участие во всяких безобразиях в Глубинах Линцзю, — продолжала говорить Индариас и вдруг хихикнула. — До поры до времени, конечно. Всем ведь известно, что Ло Фу не может иметь дело с женщиной! — Ядовитый у тебя язык, — пробормотала Бонанас, едва-едва покраснев. — Чем больше времени с Цюэ-диди проводишь, тем хуже. Тун Цюэ оскорблённым этим комментарием не выглядел. Напротив, он вдруг вытянулся весь и улыбнулся от уха до уха, руки с двойной силой принялись завязывать хлопковую верёвочку вокруг бамбукового треугольника, да и в целом возникло ощущение, будто он вот-вот взлетит. Порой Сяо плохо понимал реакцию других на какие-либо слова, но сейчас он был твёрдо убеждён, что слова Бонанас должны были, наоборот, остудить весь пыл. — А что, вешаться мне на корявой иве, раз какой-то пьянчуга действует нам всем на нервы? — склонила голову Индариас. Каждое её слово произносилось с куда большей запальчивостью, чем предыдущее, и под конец она совсем забыла, что до этого сворачивала бамбуковый лист вокруг рисовой начинки. — Мозги все пропил и теперь промывает чужие! Последний цзунцзы отправился в наполненную водой кастрюлю к своим собратьям, и та принялась тихонько бурлить на раскалённой плите. Уже через полтора часа они смогут хоть немного поесть, а пока Босациус поставил на стол тарелку с зажаренными побегами бамбука, а Тун Цюэ полез под стол за кувшином с байцзю. — Не знаю, как вы, но я был бы не прочь сейчас пропить все мозги после такого ужасного дня, — пожаловался нарочито беззаботно он, отрывая бумажную обёртку от горлышка глиняного кувшина, и улыбнулся, когда Меногиас поставил перед ним шесть пиал для крепких напитков: крошечные, они были похожи на новорождённых детей фарфоровых кубков. — Что-то ещё случилось? — спросил с лёгкой заинтересованностью Меногиас, садясь обратно по левую руку от Босациуса, и Тун Цюэ картинно ахнул, разливая байцзю по пиалам. Одну из них — ту самую, в которую байцзю полилось в первую очередь, он протянул Индариас. — Я отсидел весь свой!.. Бонанас швырнула в него скомканный бамбуковый лист. — Ладно, шицзе, ладно! — потирая лоб, помахал в защитном жесте свободной рукой Тун Цюэ. — Не хочу просто портить этот вечер ещё сильнее. Выпьем, братья и сёстры, за здоровье Ло Фу и тарелку цзунцзы! Посмеиваясь, Яксы вытянули руки и стукнулись пиалами. Сяо поднял свою последним, невольно заглядевшись на вставшую перед ним картину в какой-то степени довольных жизнью недавно обретённых братьев и сестёр, и выпил. Алкоголь ударил в голову быстрее, чем он доел маслянистый кусочек бамбука. В последние дни Тун Цюэ часто настаивал на подобном завершении вечера, а раз все они ели примерно один раз в сутки, то и подобные последствия от одной пиалы байцзю стали уже привычным явлением. Ему подлили ещё, но он не спешил пока брать её в руки — знал по своему опыту, что этот жест неизбежно станет призывом к действию, а сейчас он не был готов пить ещё. Бамбук хрустел на языке золотой от масла рисовой мукой и не прожарившимися волокнами в центре, но чувство голода, наоборот, только усиливалось. Хорошо, что Босациус сразу отсыпал из тарелки с обжаренным бамбуком целые две трети для Адептов, иначе, как Сяо казалось, они бы съели всё ещё до третьего тоста. — Эй, Цзинь-гэ! — воскликнула раскрасневшаяся Индариас в тот момент, когда Сяо всеми силами пытался справиться с кружащейся головой. Он уже устал напоминать, что все находящиеся в комнате Хранители Якса были старше него как минимум на сто лет, но почему-то его продолжали называть именно так. — Цзинь Пэн-а, я слышала, в Мондштадте пару лет назад какое-то особенное вино придумали. Ты пробовал? Сяо предпочёл сделать вид, что пропустил вопрос мимо ушей: — Я думал, на Лунной охоте мне дали другое имя. Если бы Индариас держала в руках пиалу, наверняка бы всё расплескала. Она цыкнула и шумно выдохнула. — Сяо я могу найти в любом дупле в горах! А твоё первое имя… — Звучит, — веско вставил Босациус, взмахнув кулаком, и Индариас убеждённо кивнула. — Златокрылый Пэн, — протянула она, ведя раскрытой ладонью так, будто очерчивала табличку на каком-нибудь памятнике. Глаза её совсем затуманились. — Птица с золотыми крыльями… Бесспорно, Сяо был рад, что количество выпитого не позволило ему ни дёрнуться, ни каким-либо другим действием показать охватившее его неприятное ощущение кислой досады. Он не хотел об этом говорить, но на плечи давила непоколебимая усталость от постоянного незримого присутствия Венти, где бы он не находился. Его упоминают, о нём спрашивают, его суть проскальзывает в беззлобных шутках, его дух разговаривает устами других людей и Якс. Даже сейчас Сяо прекрасно понимал, что заведённый о мондштадском вине разговор был затеян только ради того, чтобы Индариас спросила, как Венти поживает и когда он ещё раз навестит Ли Юэ. А Сяо не знал. Возможно, он боялся признаваться себе в чём-то очевидном, но вряд ли его отпустят на какое-то время в соседний регион, когда здесь среди народа ходят волнения, столицу пожирает голод, бывшие города заполнены призраками, пыльные смерчи уничтожают посевы, а зима наступает на пятки. — Пойду искать дупло, — произнёс он ровно, вставая из-за стола, и Тун Цюэ захрипел от охватившего его хохота. Шутить Сяо не умел, но был тайком рад, что подобные отговорки, которые он придумывает из желания побыть в одиночестве, воспринимаются легко. Наверное, остальные понимали истинный мотив этой фразы, а потому ничего не произнесли ему вслед, продолжив только пить и болтать обо всём и ни о чём одновременно. Свежий холодный воздух едва не сбил его с ног. Усевшись у покошенных ворот, бывшими когда-то входом в школу, Сяо вгляделся в тёмную ночь, подмечая лёгкий туман, который сгустится под утро и окрасится в болезненно-жёлтый. Такое марево он видел каждый день последний год, а потому знал, что в воздухе не будет ни капли дождя. Истерзанный событиями прошедшей войны Ли Юэ ожидал ещё один знойный день. Когда-нибудь это марево рассеется. Когда-нибудь Ли Юэ станет хоть немного похоже на то королевство, каким оно было до начала войны, пускай Сяо и не застал мирных дней беззаботного прошлого. Когда-нибудь он признается самому себе, что безмерно скучает.