Охана

      Звонок в школьном здании, кажется, только успевает закончить свою трель, сообщая об окончании последнего урока, как школьники одной сплошной гурьбой, кто дружной, а кто так и норовящей толкнуть кого-нибудь из невольных соседей в бок, уже успевают вывалить на улицу. Погода располагает, календарь так и кричит о завтрашнем выходном, и завершение занятий оттого приносит ещё больше наслаждения, чем обычно.       Задержанный классным руководителем, Данилов уже смириться оказывается готов с тем, что его хорошо, казалось бы, обдуманный план в Тартарары летит не на этапе предложения даже, а ровно за шаг до него. Он выскакивает на каменную лестницу, словно бы ужаленный или невидимым нагоняем снабжённый, оглядывается по сторонам… и удача на сей раз оказывается на его стороне. И пока парень не знает, как долго она ещё будет ему улыбаться, ладонь его куда сильнее сжимает ручку школьной сумки, а ноги сами собой торопятся сбежать по дюжине массивных ступенек.       — Марин! — окликает он одноклассницу, ещё не успев даже на землю двумя ногами ступить, и она на счастье не только слышит его, но и останавливается, разворачиваясь на каблучках своих новеньких туфель. Какие-то пара мгновений — и осмелившийся паренёк уже замирает напротив, совершенно явственно ощущая, как предательски холодеют его ладони. — Я тут подумал, если ты не против… Можно я тебя провожу?       Она смущённо улыбается, неосознанно радуя Данилова своей лучезарной улыбкой, поудобнее перехватывает сумку, словно бы вместе с этим простым жестом поточнее подобрать надеясь слова… и виновато опускает свой взгляд, на несколько мгновений теряя совершенно понимание, как взглянуть на уж точно успевшего расстроится одноклассника.       — Слушай, мне сегодня срочно нужно бежать. Прости, Стёп, — перехватив его взгляд, ладошкой почти что невесомо касается его пиджака Марина. — Давай в другой раз? Ладно? До понедельника!       Её ладошка быстро вспархивает, воздух вокруг как-то слишком изящно умудрившись рассечь прощальным взмахом, и действительно убегает в сторону школьной калитки. Данилов ещё с мгновение провожает её взглядом, расплываясь в, возможно, дурацкой, но на деле — мечтательной улыбке, и, кажется, простоять так собирается ещё целую вечность.       Окружение вот только не даёт даже насладиться толком моментом.       — Что, нашего беспризорыша опять бортанули? — слышится чуть со стороны вперемешку с ядовито-раздражающим смехом. Степан и оборачиваться-то не собирается, не то что в диалог вступать, но владелец голоса, совсем как чёрт выскочить умудряется едва ли не перед самым его носом. — А ты на что рассчитывал? — скалится Куранов похлеще любого шакала. — Что Маринка в объятия твои кинется и в гости пригласит? Да кому ты нужен!       Он отчаянно спровоцировать одноклассника пытается, едва ли не толкая его уже в плечо, переступая тут невидимую грань, что пока ещё их разделяет, но Стёпа разве что крепче ручку у сумки сжимает, отворачивается в сторону, словно бы в наличии школы по левую от него руку убеждаясь, и решительно делает шаг, от недруга отмахиваясь одним только: «Да иди ты», брошенным вполголоса.       — Ой-ой-ой, — строя гримасу, едва ли не вприсядку пойти собирается Глеб. Разводит руки в стороны, словно бы путь однокласснику преградить намереваясь, и оказаться по новой успевает перед Даниловым. Едва под шаг его не попадает и всё-таки отскочить успевает подальше, отказаться от шутовской затеи своей и не думая даже. — А если не пойду? Чего ты сделаешь? А, Данилов? — усмехается он, с наслаждением наблюдая, как тень неприязни на лице Степана становится всё насыщеннее. — Мамочке пожалуешься?       Кулаки у Данилова сжимаются всё крепче, посылая к чертям все внутренние попытки приглушить отвращение к однокласснику и максимально на нет свести желание здесь и сейчас выплеснуть всю к нему ненависть, желваки живут уже своей собственной жизнью… и Куранов добивает его одним буквально махом:       — Ах да, я забыл, у тебя ведь нет мамочки!       — Заткнись!       Данилов взрывается, с яростью во взгляде бросаясь на одноклассника. Наносит точный удар прямиком в скулу, его секундное, казалось бы, замешательство успев себе на пользу обернуть, и едва ли не глотку Куранову перегрызть собирается, на асфальт поваливая уже со второй попытки и так просто отпускать его уже не собираясь.       Назидательные разговоры уже обеспечены, а так хотя бы на время дерзость Куранова будет усмирена.

--

      Весна выдаётся в этом году необычайно тёплой, и вырвавшийся прогуляться по ближайшему от детского дома парку Данилов вдыхает её буквально-таки полной грудью. Свежестью уже совершенно не морозного воздуха наслаждаясь, почти незаметные нотки первоцветов учуять как будто бы намереваясь, откуда-то издалека доносимые ароматы краски воспринимая сейчас не как что-то раздражающее нос, а совсем как нечто особое, новую страницу солнечного и тёплого открывая.       На ветвях щебечут пернатые жители столицы, на площадке звонко галдят детишки разных возрастов… и как назло в этот самый момент, всю гармонию разрушая в один момент, с одной из лавочек доносится до отвращения знакомый смешок. Степан невольно взгляд переводит ровно в ту сторону и убеждается в один лишь миг, что путей обхода поблизости не имеется.       — Чего смотришь, Данилов? — усмехается Куранов, заметив одноклассника. — Зависть берёт? — кривится он, глаз в стороне не отводя и промолчать, походя на умного, не собираясь. Он нарочито за талию оплетает сидящую рядом Ирку из параллельного класса и к себе её прижимает почти что как куклу. — И правильно. Тебе-то подружки не светит.       — Глеб… — осторожно коснувшись его руки, Ира предпринимает попытку остудить пыл кавалера. Куранов в ответ лишь только отмахивается.       — Да ладно тебе. На правду не обижаются. Да, Данилов? — по новой дёргает от Степана, разумно попросту пройти мимо решившего, не влезая в разборки с недругом и всеми силами на нет разговор с ним собираясь свести. Не вывел бы только, как он, гадёныш, любит это делать! — Чего ты молчишь?       — А чего, мешать тебе с самим же собой общаться? — едва заметно усмехается парень, уже почти что поравнявшись с занятой Ирой и Глебом скамейкой и в знак приветствия кивнув девчонке из параллельного головой. — У тебя неплохо получается.       — Чего ты сказал?! — нахмурившись, взвивается на ноги Куранов, про подружку свою позабыв, как чётко создаётся впечатление, уже практически окончательно. — В сумасшедшие меня записать вздумал?! Я тебе покажу.       Куранов с разбегу налететь на Данилова собирается, не то на землю желая завалить, не то прямиком с ещё не успевшего травой затянуться уклона кубарем отправить в полёт. В расчёт его вот только невысокий заборчик не попадает и реакция оппонента, каких-то шага полтора успевшего сделать в сторону и не только столкновения сумевшего избежать, но и самого Глеба поймать, от травмоопасного падения уберегая.       — Я не говорил нечего такого, — отмечает он, руки отряхивая как от чего-то совершенно неприятного. — И вообще мне пора.       — Что, правду признать тяжело? — сквозь усмешку бросает Куранов, поражения своего признавать не желая. — Так ты работай над этим, Данилов. Глядишь, не так больно будет понять, что ты один остался. Не будет у тебя никого! Слышишь?! — толкнув одноклассника в грудь, выпаливает парень, закипая в негодовании от его спокойствия. — Никого и никогда! Сдался девкам оборванец из детского дома. Не понятно кто и не понятно откуда.       — Мы это ещё посмотрим, — сквозь зубы процеживает Данилов и, плечом невзначай будто бы задев недруга, спешит продолжить свой путь. Погода всё-таки хорошая, настроение солнечное… чего это всё перечёркивать одной тухлятиной попахивающей встречей? — Счастливо оставаться!       — Чего смотреть-то?! — уже в спину не поддавшемуся на провокацию Степану бросает Куранов. — Помяни моё слово: никогда у тебя ничего серьёзного не будет. Никогда!

--

      Степан не так, чтобы скучает по школьным годам и горит желанием с бывшими одноклассниками встречаться, тем более, что с парочкой из них и без всяких годовщин и банкетных залов прекрасно общение поддерживает, но Власова как-то ненавязчиво отмечает, что была бы не против на его школьных товарищей взглянуть, припоминает, как несколько лет назад он ворчал на то, что она не упомянула ничего даже о своей встрече выпускников, благополучно на неё не пойдя, и настаивает на том, что им обоим следует развеяться и совместными спокойными выходами на светские мероприятия насладиться — с грудным ребёнком всё же некоторые события окажутся для них не самыми удобными для посещений.       И вот они уже в довольно уютном зале столичного ресторанчика. Гости ещё только начинают собираться, и Степан, у дальнего окна беспрепятственно разглядев бывшую одноклассницу с кавалером и своего некогда соседа по парте, неспешно и в тоже время решительно присоединиться собирается к их небольшому кружку. Рита держит его под руку, близко и между тем не переступая грань приличия прижимаясь к избраннику. Её платье подчёркивает изменения фигуры, умудряясь не обтягивать при этом, создавая физический и не только дискомфорт, и Данилов невольно отмечает про себя, что это и есть самое главное его достижение за прошедшие со времён школы годы.       Их достижение. И самая большая награда.       — О, Данилов! — неожиданно вывернув откуда-то из-за колоны, разделяющий ненавязчиво просторный зал на несколько зон, выдаёт мужчина, совершенно поспешно протягивая для приветствия руку. — Привет! — он расплывается в широчайшей улыбке, словно бы с давним другом наконец сумев пересечься и буквально-таки обниматься лезет, по спине широкой ладонью хлопая и ничего на подобии неудобства со стороны Степана не замечая.       Когда бывший одноклассник наконец отлипает, Данилов пожатой ладонью невольно по ткани собственных брюк проводит и кивает в ответ максимально сдержанно:       — Здравствуй, Глеб. Маргарита, — представляет он спутницу, ладонью в её сторону указав и, пользуясь случаем, что представление это происходит не с таким привычным «капитан Власова», расплывается в улыбке, в глаза её успевая заглянуть, — супруга моя.       — Очень, очень приятно, — Куранов сияет совсем как начищенный чайник и, не то джентльменом с момента их со Стёпой последней встречи успев стать, не то как и в школьные годы умудряясь избранную роль отыграть на отлично, склоняется слегка перед Власовой, ладошку её сжав между пальцев, и губами её касается, словно бы это является неотъемлемым атрибутом знакомства. Данилов морщится, в один момент Ритин взгляд перехватывает и куда более правильным промолчать считает, нежели собственное недовольство высказывать и портить всем собравшимся вечер. — Вы, смотрю, не одни, — отмечает он, и Власова, словно перестраховываясь, на шаг назад отступает и ладонью касается живота. — Воздушный привет, — ловко вставляет он, ладонью рассекая воздух.       — А ты…? — окинув помещение взглядом, начинает Данилов. Внутри предвкушая уже, но при этом совершенно не выдавая себя внешне. Мастерство всё-так, годами отработанное и закалённое покруче стали.       — А я наслаждаюсь холостяцкой жизнью, — разводит руками Куранов, не то наслаждение своё таким образом поднять над собой намереваясь, не то холостость свою столь некрасноречивым образом демонстрируя и Данилову с Власовой, и каждому, кто может его сейчас увидеть. Выходит не так чтобы чётко. — Ни от кого не завишу, никому ничем не обязан, ничем не обременён…       — Хм, — не без злорадства усмехается ему в лицо капитан. Не в глаза его заглядывает, а прямиком к недругу школьному в душу, и ругать себя за теплом растекающееся удовольствие он уж точно не будет. — Смотрю, твоё предречение дало сбой. Что там: никогда и ничего серьёзного?       Куранов молчит, взгляда в сторону не отводя, и слишком отчётливо для того, чтобы быть миражом, ощущает, как уверенность его в том, что Данилов не заикнётся, не припомнит ему того идиотского школьного заверения, рушится, кирпичики оборачивая в карты, воспламеняется и тут же пеплом разлетается по сторонам, оседая отчего-то где-то внутри него самого. Из прошлого словно эхом доносится собственный язвительный смех… но смешно от него уже не становится.       Рита ладошкой осторожно постукивает мужа по спине, и у Данилова где-то внутри жирная точка выставляется во всей этой давнишней, уже мхом успевшей покрыться, школьной истории.       — Хорошего вечера, — сверкнув наигранно дружелюбной улыбкой, спешит откланяться капитан. Они отступают всё дальше, в сторону заметившей их уже кучки людей, Стёпа не прекращает обнимать супругу за талию и, улыбки довольной не думая даже таить, не так чтобы громко признаётся: — со школы ждал этого момента. Ты не представляешь, как он выводил меня вплоть до выпускного.       — А ты, Данилов, злопамятный, оказывается, — усмехается ему в ответ Маргарита, точно зная, что её поддержку и одобрение Данилов в любом случае сумеет прочесть. Во взгляде. В связывающих их как-то невидимо и при этом крепко атласных лентах. В толчках их долгожданной дочери.       — Я справедливый, — его слова не вызывают сомнений, и поцелуй словно бы подтверждением идёт с ними в придачу.