Охана

      — Мам! — раздаётся от порога кухни, и Власова по отработанной годами привычке немного оборачивается, давая понять, что слушает. Карина пересекает добрую половину кухни поспешными шагами, опускается на увенчанный мягкой подушкой стул и тут же излюблено поджимает под себя ногу. Смотрит безотрывно и спустя недолгие пару мгновений спрашивает: — помнишь, ты меня в субботу с мальчиком погулять отпустила?       — Вы ведь, вроде, в кафе посидеть собирались, — отложив в вазочку хорошо омытое яблоко и развернувшись на сей раз уже окончательно, припоминает Маргарита. Беззаботно пожав плечиками, дочка тут же резонно бросает в ответ:       — Не будем же мы вечно в кафешке сидеть. Может быть.       — Хорошо, — кивнув, соглашается капитан. — Погулять — значит погулять. Ты ведь явно о чём-то другом поговорить хотела. Верно?       Спрашивает Власова с небольшой осторожностью в голосе, чётко чувствуя, что дочку волнует что-то, и от слова вовсе не желая оборвать её желание поговорить, невольно заставить усомниться в правильности собственного решения. Делает несколько шагов, ступая почти что неслышно, опускается на ближайший к дочери стул и спешно, но в тоже время совершенно ловко перехватывает её взгляд. Совсем немного сомневающийся и ровно на столько же процентов тревожащийся. Карина в первое мгновение разве что согласно кивает, как будто бы не находя ни единого подходящего слова. А после отводит взгляд в сторону, тут же на выставленную мамой вазочку с яблоками переключившись и спустя мгновения выровняв её почти что по самому центру стола.       Мысли от ненужных, казалось бы, действий словно бы и в самом деле выстраиваются куда успешней.       — Мы с Колей в группе одной познакомились, — начинает Карина, подняв уже куда более уверенный взгляд. — Там фотографии по сериалу выкладывают, анонсы всякие… серии новые обсуждают. И мы сначала просто в комментариях с ним пересекались, сюжеты там обсуждали, взаимодействия персонажей и всякое такое. А потом чего-то слово за слово, и он в личные сообщения мне написал. Разобщались, оказалось, что есть ещё несколько сериалов, которые мы оба смотрели, парочка книжек… — вообще это не важно, — нахмурившись и почти что на полуслове оборвав саму же себя, встряхивает головой Данилова.       — Ну, почему же? Мне интересно послушать, как вы с этим мальчиком познакомились, — немного разведя руками, отзывается Маргарита. Не то и правда оказавшаяся совершенно готовой для верности ещё и полный список обоюдно любимых сериалов услышать со всеми из этого вытекающими, не то попросту поддерживая разговор, чётко давая понять, что всё идёт по верному курсу, и беспокоиться по этому поводу Карине уж точно не следует.       — Получается, ты послушала, — не то отмахивается, не то соглашается с её словами Данилова. — Но вообще не в этом проблема. То есть, и не проблема даже… Короче! — восклицает девочка, совершенно точно собственным мыслям, так и кишащим в голове, давая распоряжение выровняться, а следом и встать смирно. — Коля не сразу, но признался, что он глухонемой. А я, дура, песни ему скидывала… пусть и не зная ещё ничего.       Приободряюще и успокаивающе даже накрыв ладонь дочери своей, Власова безболезненно и совершенно верно обрывает её начавший путаться клубок мыслей.       — Ты переживаешь, что в интернете вам комфортно было переписываться, а при реальной встрече окажется… неловко?       Рита смотрит серьёзно, огромной порции понимания во взгляде ловко умудряясь при этом не то что не растерять, а даже и не утаить, и Данилова, не отводя глаз как-то чуть неловко словно бы пожимает плечами. На пару мгновений задумывается, явно ещё разок или даже несколько — для верности, прокручивая в голове недавние слова и всю известную ей «от» и «до» ситуацию, а после, качнув головой, решительно заявляет:       — Да это не важно совершенно. Подумаешь, не разговаривать вслух с человеком нужно, а писать в телефоне ему или на листе бумаги мысли свои какие-то, вопросы, а потом читать его ответы, фразы всякие… В этом нет ничего такого, — её слова звучат утвердительно, но во взгляде всё же проскальзывают вопросительные искры, реагирует на которые Маргарита совершенно стремительно — согласно кивает и лаконичным: «Разумеется», подкрепляет собственный жест. — Мне просто хочется сделать так, чтобы ему как-то комфортнее, что ли, стало. Понимаешь? Я тут в интернете посмотрела несколько фраз… ну, там приветствие. «Добрый, — неспешно начинает Карина, правой ладонью поглаживая тыльную сторону левой, а после, уже двумя руками проводя сверху вниз вдоль собственного тела, смыкая при этом пальцы в некое подобие «щепотки», заканчивает фразу: — день». Ещё: «Рада тебя видеть» выучила. Вроде, — неуверенно вставляет она и спешно снимает блокировку с мобильного. — Я тебе покажу сейчас, как должно выглядеть, а ты потом посмотришь, правильно ли я делаю. Хорошо?       — Я-то посмотрю, конечно, — не так чтобы веря в собственную компетентность, отзывается Власова. — Но тебе для точной уверенности лучше к папе с этими вопросами обратиться. Он всё-таки жестовый язык учил когда-то и знаний своих не растерял.       — Ему тогда про Колю придётся рассказать, — недоверчиво косясь на маму и совершенно не беря паузы на раздумье, отзывается Данилова. — Он начнёт говорить, что я маленькая ещё для всяких мальчиков, вопросы станет задавать… как будто мы не в кафешку собрались, пообщаться просто, а прямиком в ЗАГС. И это в лучшем случае!       — Кариш, — сжимая дочкину ладонь, понимающе улыбается Маргарита. Зная супруга много лет, она не сомневается — Данилов если и не станет все свои вопросы на Карину вываливать, то уж точно изведётся ими внутри себя, предположения свои совершенно точно выведя за рамки реальности. — Ты ведь знаешь, папа просто волнуется за тебя. И его переживания вот так вот выглядят.       — Илюшка когда на свиданку бегал, они чего-то так не выглядели, переживания его, — буркает Карина, припоминая, как папа наставлял того не идти в драных джинсах и обязательно купить по пути какую-нибудь вкусную шоколадку («Девочке точно будет приятно, даже если она отмахнётся, что на диете или не любит горький шоколад», — заверял он, порываясь всё-таки повязать на сына галстук), а за сорок минут до часа «икс» буквально выставил за порог, объясняя всё тем, что так он точно не опоздает и совершенно не имеет значения тот факт, что встречаются они в парке, который в пятнадцати минутах от дома. Шоколадку ведь ещё предстояло выбрать…       — Это тебе так кажется. Поверь, я знаю, о чём говорю.

**

      Дорога от дома, одна из квартир которого подверглась тотальному обыску силами ФЭСовских оперов, до родной конторы, в которой наверняка уже в этот самый момент эксперты не покладая рук разбираются с первой партией изъятого, проходит прямёхонько возле кафе с каким-то цветочным названием, адрес которого, сказанный дочерью пару дней назад, запомнился Данилову куда лучше. На краткое объяснение ситуации уходит каких-то пару минут, и вот уже Субботин, выступающий сегодня водителем, охотно соглашается на то, чтобы во время пути притормозить ненадолго. Для начала правда маршрут ещё перестроить нужно будет… то пресловутое «прямёхонько возле кафе» попросту чем-то в переводе на Даниловский выходит. Так-то для проезда мимо приходится крюк размером с квартал делать.       — И как ты ей объяснишь, откуда вдруг взялся в это время, в этом кафе? — вывернув руль, Лёня переводит на напарника совершенно серьёзный взгляд. Заинтересованный даже.       — Правду скажу, — пожав плечами, спешит отозваться капитан. — Что мы ехали мимо, я узнал кафе… и просто зашёл убедиться, что ей комфортно и спокойно с этим Колей.       — А-а, — протягивает Субботин, кажется, каким-то только чудом не срываясь на усмешку в адрес Данилова и его стройного плана. — Такая вариация правды. Знаешь, пожалуй, я даже запомню. У меня ведь дочь тоже когда-то повзрослеет, найдёт себе какого-нибудь мальчика, согласится с ним на встречу… — размышляет старлей, постепенно всё как-то хмурнея. — А как-то спокойнее, когда они маленькие. Да? Все ухажёры ведь как на ладони тогда — или в песочнице сидят, или стоят в очереди, чтобы с горки скатиться.       Спустя минут пятнадцать мысль о том, что лучше бы Карина и все её ухажёры сидели в песочнице, проскальзывает у Данилова как-то сама собой. Если уж на чистоту, тут же растворяясь в неизвестности… но всё же. Отряхивать дочь от песка, не то от обиды на что-то, не то в качестве комплимента щедро брошенного мальчишкой из соседнего дома, да отговаривать её от попыток поступить точно так же, старательно объясняя, что нужно словами уметь объясняться, видится куда более простым, нежели видеть её горькие слёзы и теряться от того, как же надёжнее бороться с этой истерикой.       — Папа, он обманул меня! — даже и не спрашивая, откуда взволнованный отец на пару с дядей Лёней появились даже не в том самом кафе с цветочным названием, а аккурат в скверике, что напротив него, Карина подрывается со скамейки и буквально повисает у него на шее. Рыдает, уже не имея никаких сил сдерживаться, и буквально-таки до побеления костяшек сжимает в кулаках плотную ткань ФЭСовской формы.       — Девочка моя…       — Мы… мы столько… общались, — всхлипывая и почти буквально что давясь слезами, принимается рассказывать Данилова. — Серии… фотографии свои… столько обсуждали. А он… он всё время врал! Почему так? Па-а-п, — она заходится новой порцией рыданий, вся трясясь в крепких руках отца, и тот уже чётко ощущает, как закипает где-то в груди.       Да, это парень какой-то, явно ровесник Каринин, с которым на кулаках он сражаться уж точно не будет. Да, он и не знает-то, если быть откровенным, что между ними произошло вообще, не то в кафешке этой, не то за её пределами. Да, обстоятельства разными могут быть… но это его дочь. Его маленькая девочка, которая, как кажется, ещё совершенно недавно была принесена из роддома, перевязанная розовым бантом, научилась смеяться, гуля себе под нос, бегать за братом… и её доводить до истерик он не позволит никому.       — Давай мы с тобой присядем, — мягко проводя ладонью по её вздрагивающей спине, по большому счёту не предлагает даже Данилов. — Попробуем дышать спокойнее. Дядя Лёня нам водички принесёт…       Тушь уже во всю оказывается размазана под глазами, руки всё ещё подрагивают от избытка чувств… но буквально-таки выть от несправедливости и собственной не то ущербности, не то невезучести (как кажется, непременно одной только Карине) уже совершенно не хочется. Слёзы градинками срываются с ресниц, голос подрагивает, но рыдания уже не разрывают едва ли не физически на части, гулом отдаваясь между висков.       — В чём он тебя обманул? — спрашивает осторожно Данилов, всё ещё не выпуская из объятий хрупкие дочкины плечи.       — Во всём, — всхлипнув, поднимает словно бы запотевшим стеклом — слёзной пеленой затянутые глаза Карина. — Он не глухонемой, — качает она головой, парой взмахов ресниц смахнув уже которые по счёту солёные капельки. — А мне рассказывал… Он на приветствие улыбнулся, я подумала, что обрадовался. А потом я показывать стала, как ты учил, что он интересный человек, а он совершенно непонимающими глазами смотрел на меня, ресницами хлопал, а потом признался, что не глухонемой никакой. Как так можно, а? А если и мысли это не его были, которые он писал, а выдумка простая? И сериалы ему эти не нравятся на самом деле… я только не понимаю, зачем так врать.       — У тебя есть его номер? — присев на корточки перед Кариной, размазывающей по щекам и слёзы, и тушь, ими же и размытую, спрашивает осторожно Субботин. Протягивает ей новый бумажный платочек, знаком посчитав тот факт, что измятый и перепачканный из рук её забирает Данилов, и в ответ от девочки получает вспорхнутый взгляд и уверенный кивок. — Покажешь? Зачем-то же он должен был тебя обманывать.       Взгляд у Карины в один миг становится куда более осознанным, и все остатки щедро сдобренной рыданиями истерики исчезают как будто бы по мановению руки. Она смотрит неотрывно и спрашивает совершенно серьёзно, с не успевшим проявиться или не посчитавшим быть нужным испугом и почти что без намёка на ещё мгновение назад дрожащий голос:       — Он — маньяк?       — Не думаю, что так радикально, — не способный быть уверенным стопроцентно, качает головой Субботин, с Карининым мобильным в руках поднимаясь в полный рост и уже на ходу среди контактов выискивая ближайший из тех, что «обитателю» лаборатории принадлежит.

--

      Переступая порог буфета с целой стопкой распечаток в руках и одну из них на ходу дочитывая как раз, друга Субботин предупреждает сразу, ещё ни полслова по делу не успев сказать:       — Стёп, держи себя в руках.       — Чего там? — оставляя дочь одну на диванчике, буквально-таки подрывается на ноги Данилов. Уже готовый мчаться, искать, рвать на куски… одним словом — не скрывать по новой готовых вспыхнуть внутри него эмоций. И вид старлея, сдобренный опасением и так и бегущей во взгляде строчкой: «Не нравится мне это», подпитывает искры́ ожидающие угли. Пара мгновений — и капитан уже оказывается рядом с Субботиным, нависая над документами у него в руках, а в следующую секунду, изменившись в лице, уже выхватывает одну из распечаток, нечаянно прихватывая ещё парочку. — Чего?! Да ему голову самолично оторву! Адрес, его где?!       Данилов взрывается. И подхваченный этой волной, вылетает буквально-таки из буфета, не замечая ни лаборантку, не во время оказавшуюся в это время и в этой конкретной точке и едва не сбитую с ног, ни нахмурившуюся начальницу, выглянувшую так удачно (или всё-таки нет) из своего кабинета, ни супругу. Последняя вот только в ступор, в отличие от всех остальных, не впадает и словно бы даже молнии вокруг капитана видит.       — Данилов! Ты чего задумал? — спрашивает строго, оказываясь рядом и взглядом по супругу проходясь похлеще любого рентгена.       — Ты видела, с кем наша дочь сегодня встречалась?! — выпаливает, единственным оставшимся в руках листком взмахивая в воздухе… и практически тут же получает от Маргариты беспрекословное: «Не ори». Она буквально вырывает из его руки распечатку и спешно, но в тоже время совершенно внимательно пробегает взглядом по раздражающе-ровным строчкам. С каждым новым словом всё сильнее раздражающим и всё более заставляющим Власову меняться в лице.       — И где этот… мальчик? — перехватив его взгляд, только и спрашивает капитан, ловко опустив из речи так и рвущиеся наружу ругательства.       — Надеюсь, по этому адресу, — не глядя тыкнув в распечатку, отзывается Данилов, смотря супруге в глаза. Пылающие молнии буквально отражаются друг в друге, становясь всё более опасными.       Старший лейтенант Субботин вот только словно бы не замечает их, или за году службы и дружбы они стали ему не по чём? Он оказывается рядом, быстрыми шагами измерив расстояние от буфета, в котором напоследок ещё и успел бросить Карине, чтобы та пила спокойно чай, ни о чём не беспокоясь, и почти что буквально втискивается в пространство между капитанами. Окидывает их поочерёдно взглядами и совершенно серьёзно и решительно констатирует:       — Если вы пообещаете, что не придушите этого Казанову, я возьму вас с собой. Нет, я тоже, конечно, отец, — разведя руками, отзывается он в ответ на их пылающие взгляды, как по команде адресованные ему одному. — Прекрасно понимаю ваши чувства. И вижу, что Коле этому девятнадцать… но он явно не педофил или какой-нибудь насильник. По-другому бы действовал.       — И чего ему теперь, руку пожать?       — Нет, — сведя вместе брови, качает головой Леонид. — Руку не надо жать. А вот наручники сразу на обеих защёлкнуть — это пожалуйста. Чтобы не втирался больше девчонкам в доверие под видом глухонемого ровесника, а потом деньги выманивал на якобы сломавшийся слуховой аппарат. Нет, вы представляете?! Он лапши навешивал про то, что аппарат новый совсем, что он второй за месяц ломает, родители ему скорее голову оторвут, нежели ещё один купят… и они велись! Не все, но восемь из десяти — точно. Он правда ни с одной в реальности не встречался. Во всяком случае из тех, кого ребята уже вычислить успели. С Кариной его схема почему-то изменилась, — констатирует, пожимая плечами Субботин. — Может, и правда влюбился?       — Сейчас я ему влюблялку его оторву!       — Стёпа! — уже в спину заспешившему прочь товарищу бросает Субботин, но вместо ответа получает схватившую его за руку Власову и её мгновенно брошенное и совершенно не терпящее возражений:       — Поехали!