Охана

      Город заметает снегом.       Тротуары сужаются до тропинок, протоптанных пешеходами, вынужденными то и дело в сторону сходить, пропуская встречных бабушек да мамочек с колясками, им всё-таки посложнее будет. Ели почти что до земли склоняют свои широкие ветви, за последние пару дней всё сильнее заваленные белоснежными сугробами. Зимнее убранство всё больше становится похожим на иллюстрации из книжек да полотна Вельца, Кустодиева, Грабаря…       Мороз крепчает.       Горожане всё сильнее кутаются в шарфы да повыше задирают воротники. Не снимают с рук варежки с перчатками. И всё охотнее проводят время дома или в гостях.       Пушистые снежинки такими давно уже не видятся. С неба вместо них летят колючие комочки, отчаянно по щекам скользя и словно бы самые настоящие царапины оставляя на коже. Сильные порывы ветра от своего разбега становятся всё более пронизывающе-ледяными. Словно бы в бескрайнем поле оказываешься, а не посреди города продолжаешь идти навстречу морозному дыханию.       В тёплую шубу одетая малышка чувствует себя почти что неповоротной. Ни ручки тебе поднять, вытягивая их вверх на всю длину, ни голову повернуть — так, чтобы не край шапки увидеть или пушистый платок, словно бы специально распушённый с одной простой целью — в рот лезть да лицо щекотать. Чтобы обернуться, приходится топтаться на месте, вокруг собственной оси делая уже который оборот.       — Риточка, пойдём домой.       — Нет! — малышка топает ножкой и, оправить пытаясь облачённой в варежку рукой шапку, смотрит на бабушку полным несогласия взглядом. — Сигаика хотю!       — Снеговика слепить не получится, — объясняет женщина, покачивая головой и подходя всё ближе — чтобы за руку взять неугомонную девчонку и увести наконец с прогулки. Свежий воздух полезен, конечно, но в такой холод гулять всё-таки следует не так чтобы долго. — На улице мороз ударил, снежинки замёрзли и лепиться не будут. Мы ведь с тобой даже попробовали несколько раз. И у нас ничего не получилось.       — А я хотю!       — От того, что ты хочешь, ничего не изменится. Давай руку! — чуть повышает голос бабушка, когда Рита в ответ на протянутую ей ладонь спешно отбегает на пару шагов назад. Легонько поскальзывается на небольшом ледовом кусочке, но, к счастью, в ставший до невозможности колючим сугроб не летит. — Всё, идём домой. А снеговика попробуем через несколько дней слепить. Мороз, может быть, отступит — и всё тогда у нас с тобой получится. А сейчас пойдём, будем с тобой из теста лепить. Давай ручку, — предлагает Тамара Фёдоровна уже в который раз, и внучка, поразмыслив немного, наконец соглашается. Идея с тестом привлекает куда больше снеговика. Тем более он лепиться не собирается.       Мороз-воевода дозором… Окажись он сейчас где-нибудь поблизости, вид владений ему бы точно понравился. И деревья с кустами укрыты, и голой земли не видать… ещё и на украшение людских построек средств и времени с лихвой хватило.       Извивающиеся, один в один словно бы перетекающие узоры украшают стекло, почти что не оставляя пустого места. Напоминают миниатюрные деревца, совершенно щедро инеем покрытые, или оледеневшие перья каких-то сказочных птиц, что где-то вместе с Русалкой могли бы на ветвях сидеть, за неведомыми зверьми наблюдая. Выглядят так, словно бы тончайшей кисточкой нарисовал их по ту сторону рамы… и при этом абсолютно неповторимыми остаются.       В квартире пахнет выпечкой. И Рита, водя пальцем по стеклу — словно бы надеясь, что вот сейчас, спустя несколько десятков попыток получится наконец растопить резные узоры, отковырнуть от них кусочек… или хотя бы потрогать кончиками пальцев, проскальзывая по каждому завороту, касаясь самого маленького ледяного шипика, — с нетерпением ждёт, когда же бабушка достанет из духовки противень с творожными печенюшками.       Она совершенно точно потянет к нему руки, не заботясь о том, что горячо, насупится, когда бабушка поспешно уберёт в сторону её ручку… и всё же умудрится стащить одну из завитушек. Непременно ронять будет горячую вкусняшку на стол, дуть на обжигаемые пальчики и с превеликим удовольствием откусывать кусочек за кусочком.

--

      Современные окна лишают возможности рассматривать Морозом созданные картины на стекле. Ни завитков тебе, на перья похожих, ни ледяных ёлочек, ни разномастных пятнышек, так точно напоминающих снежки, что ребятня во дворе лепила ещё какие-то пару дней назад.       На кухонной полке уже давно не стоит металлических красных банок в белый горошек, на батарее не сохнут резинкой связанные рукавички… нет и той самой кухни, где бабушка поила сладким чаем и учила раскатывать тесто, где падало на стол обжигающее пальчики печенье и где забывалась в миг всякая ерунда.       Многого нет… но совершенно отчётливо точно так же пахнет выпечкой. Той самой. Как у бабушки. И как-то теплее от этого становится на душе. Словно бы не она сама, а бабушка достанет сейчас противень из духовки, подцепит лопаткой сахаром посыпанные творожные завитушки… и совершенно точно отвернётся. Не то за тарелкой, не то прихватку другую взять…       И если малышка выросла и сама уже готовится стать мамой — это ещё не значит, что она не станет хватать печенюшку прямиком с раскалённого противня.       — Ты чего? — подорвавшись с места в испуге, только и спрашивает супругу капитан. Сжимает её ладонь и спешно осматривает — ведь если она выронила печеньку, то совершенно точно обожглась.       — Горячо просто.       — Правильно, — внимания не обращая на её лёгкую растерянность, появившуюся следом за беззаботным пожатием плечами, кивает в ответ Данилов. Не убирает ладони с её талии и спешно заглядывает любимой в глаза. — Ты из духовки только вытащила. Подождать ведь нужно.       — Ты говоришь прям как моя бабушка, — наслаждаясь его объятиями и заботой, смеётся Власова. Подхватывает со стола творожный завиток и, откусив кусочек, успевает на этот раз не уронить обжигающую пальцы печенюшку, а положить её на край тарелки. — Но горячие — они ведь самые вкусные. С пылу, с жару. Сам попробуй — и в следующий раз тебя будет не отогнать от противня.       И поддавшийся на уговоры и Ритины светящиеся глаза, капитан действительно пробует, в улыбке от удовольствия расплываясь буквально с первого укуса. Печенье обжигает пальцы и словно бы пламя разводит во рту… но удовольствие от него словно бы и правда получается двойное как минимум.       — Давай-ка я, — забирая из руки супруги лопатку, выложить печеньки на тарелку Степан предпочитает самолично. Всё-таки спокойнее как-то, когда любимая женщина, в добавок ко всему в роддом собирающаяся через какие-то пару-тройку недель, внимательно наблюдая за его действиями, на стуле сидит, а не норовит руками горячего противня коснуться.