Охана

      Ехать в командировку, да ещё и по большому счёту непонятно куда, не хочется от слова вовсе. Оттого, дослушав до конца речь начальницы, Власова слегка отталкивается от столешницы в её кабинете, выпрямляясь на кресле, и переводит в её сторону совершенно неодобрительный взгляд, словно бы только и нацеленный на то, чтобы заставить Рогозину усомниться в собственном решении.       — Галина Николаевна! Ну, какая командировка? У нас вон практиканты сидят, дожидаются, — вставляет она, махнув в сторону переговорной, — вы ведь сами их прикрепили.       — Я это прекрасно помню, — кивком отвечает и Рите, и «поддакивающе» кивающему Степану. — Но ничего с ними без вас за пару дней не случится.       — Пару дней?!       Маргарита уже почти что собирается вспыхнуть, но Стёпа успевает прийти спасением. Непонятно только, для кого именно. Нахмурившись, он не отводит от начальницы глаз и, точно так же не горя желанием ехать в леса, припоминает какие-то минут пять назад озвученные данные:       — Вы ведь говорили, что нужно съездить на заброшенную турбазу под Клином и без привлечения внимания проверить, действительно ли там имеются следы логова серийного убийцы, или внуку уважаемого человека показалось.       — Так и есть, — совершенно уверенно кивает в ответ Рогозина. — Но вы, находясь в Москве, можете сказать, есть там что-то или нет, и если есть, сколько времени потребуется для разбирательств на месте? Я дать такие ответы не могу, — констатирует она, разводя руками. — И вообще, что это за сеанс пререканий? Собирайтесь — и поезжайте.       — Есть, — стройным дуэтом спешат отозваться супруги, успев переглянуться и теперь уже поднимаясь на ноги.

--

      Величественные сосны буквально окружают дорогу. Местами заросшую, к счастью не перегороженную где-нибудь на половине рухнувшим от почтенного возраста деревом, всё уводящую и уводящую оперативников куда-то вдаль. Туда, где на карте обозначен берег реки и некогда процветающая база отдыха, до этого — и вовсе пионерский лагерь. От него, судя по старым фото в сети, осталось одно лишь название на проржавевшем указатели.       — «Колосок», — зачитывает вслух Власова, когда машина неспешно проезжает мимо свалившейся со столба почти что выцветшей стрелки. — Интересно, в честь каких колосьев назвали пионерский лагерь в лесу.       — А по-твоему, лагеря в полях строили? — всего на миг отвернувшись от дороги, спрашивает супругу Степан. — Все они под кронами деревьев располагались. И «Колоски», и «Ласточки», и даже «Млечный путь». Долго нам от указателя ехать?       — Если верить карте, первые дома уже меньшем, через километр должны появиться.       И в самом деле совершенно скоро сквозь стволы устремлённых высоко в небо сосен и берёз и совсем ещё молодую поросль начинают виднеться дома. Потускневшие от времени, лишившиеся своих стёкол, а где-то — и дверей, порой с прохудившимися крышами и покосившимися крылечками… вид, признаться честно, удручает.       Но вместе с тем чувствуется и величие природы. Её победа над человеческим, нерушимым, как казалось когда-то, во времена работы когда-то совершенно поспешно построенного туристического уголка в непосредственной близости от довольно-таки широкой реки. Люди ушли отсюда, строения их разрушаются понемногу… а природа процветает, жизнь тут не заканчивается, а словно бы возрождается с новой силой. Несмотря ни на что.       — Тормози, — коснувшись руки Данилова, буквально-таки распоряжается Рита, продолжая оглядываться по сторонам. — Вон, за кустами этими.       — И чего теперь, каждый дом обследовать? — выбираясь из салона и с наслаждением потягивая уставшую от дороги спину, не так чтобы горя энтузиазмом, не то спрашивает, не то утвердительно заключает Степан. Взгляд на Власова спустя миг словно бы переводится сам собой.       — Давай сначала просто обойдём территорию, — заключает она, в излюбленной манере оторвав с ближайшей травинки колосок (может, именно к таким и отсылало название канувшего в лету пионерского лагеря?..) и сжав его между зубами. — Может, ещё и бестолково рыться в каждом доме и не потребуется. Предлагаю двинуться в сторону вон того синего теремка, — взмахнув рукой в правую от себя сторону, продолжает Маргарита.       На высокой траве хорошо виднеются следы от шагов, на вытоптанной полянке вокруг довольно крупного кострища оказываются уложены несколько брёвен, под ногами встречаются пачки из-под чипсов, пустые пивные бутылки да измятые жестяные банки. Люди в этом царстве запустения явно бывают — не иначе как молодёжь из ближайших дачных товариществ, что на том берегу. А наведывается ли сюда кто-то помимо них… это операм и предстоит разузнать.       Территория опустевшей турбазы не имеет никакого ограждения, пусть даже покосившегося и рухнувшего за годы запустения, и обходить все эти владения приходится, петляя между деревьями и то и дело сворачивая к притаившимся всё более глубоко «утопленным» в лес домикам. Максимальное единение с природой, что тут скажешь.       — Слу-у-шай, — протягивает Данилов, неожиданно застыв буквально на полпути к одному из «скрытых» домиков и принявшись крутиться вокруг собственной оси, осматривая всё, что только окружает его, и то и дело задирая голову вверх, словно бы полагая, что в кронах деревьев проще разобраться. — Рит, это ведь та самая турбаза. Ну, на которой мы с тобой лет сто назад молодожёнов изображали.       — А ты только понял? — вскинув на него взгляд, спрашивает напарница и тут же усмехается. — Да, Данилов, старость тебя не пощадила.       — Ой, ты как будто с самого начала поняла, куда мы едем, — скривившись, совершенно беззлобно отмахивается от неё Степан. Чтобы уже в следующее мгновение шагнуть следом за супругой к одичавшему шиповнику, прямиком за которым притаились проржавевшие от времени качели. — Ты тут от поцелуев моих ловко уворачивалась, — улыбается он, сжимая трубу-поручень с потрескавшимися остатками некогда яркой краски. Осторожно раскачивает опустившуюся на качели супругу и совершенно точно жалеет, что состояние их, а именно механизм проржавевший и почти что заклинивший, не позволяют делать этого в полной мере. — Сколько с того времени лет прошло?       — Много. Мы успели наслушаться от ребят приколов всяких, поспорить с Граниным, что всё, что было — работа всего лишь… через пару лет расписаться… детей вырастить…       Она словно бы собирается припомнить что-то ещё из того, что это множество лет с той самой операции успело пройти, но Данилов прерывает все эти планы совершенно решительно. И уж точно успешно. Ему склониться чуть ближе оказывается достаточно, чтобы и без того засиявшие глаза супруги вспыхнули ещё ярче, и два горячих дыхания переплелись в единое целое.       — Я люблю тебя, — констатирует он негромко, как самое сокровенное сообщая, и ответом получает с опережением утянувшие его в поцелуй губы.       — Интересно, а та беседка с видом на реку сохранилась? — с воодушевлением поднимаясь на ноги, спрашивает Рита, как будто бы Данилову это может быть достоверно точно известно.       До того самого места, где они, как влюблённые школьники, встречали когда-то парочку закатов, а как-то и рассвет, самим же себе не признаваясь, что между ними вполне себе может быть что-то больше, чем дружба, путь между соснами составляет всего ничего. Какие-то минут пять, и они, не выпустив из объятий ладони друг друга, оказываются буквально-таки напротив резной и довольно просторной беседки.       Потемневшее от времени, но совершенно не утратившее своей внутренней красоты строение встречает оперативников весьма неожиданно. Чего-чего, а накрытого стола и целой россыпи воздушных шариков в форме сердечек, словно бы стремящихся поднять беседку над кронами деревьев, Рита со Стёпой уж точно не ожидают увидеть. В подсознание закрадывается мысль, что они своим появлением портят кому-то романтическую встречу… но ноги будто бы сами собой ведут их обоих всё ближе.       Возле подъёма высотой в две ступеньки их встречает ваза с букетом пышных нежно-розовых пионов. Привязанная ленточкой записка как на показ оказывается выставлена перед и без того внимательными оперативниками, и Степану всего мгновения хватает на то, чтобы сжать её в руке.       — «Будет странно, если папа подарит маме найденный на пороге букет… но другого выхода попросту не находится. Не посвящать же его в наш план», — Данилов вслух зачитывает выведенные ровным почерком строки, и буквально-таки ощущает, как губы его сами собой растягиваются в улыбке.       Следующая записка обнаруживается на ведёрке с охлаждающейся бутылкой игристого. Рита снимает её с крепкой липучки и, развернув, зачитывает точно так же вслух:       — «Нигде подпольно алкоголь мы не покупали. И уж тем более не тащили (если вы вообще осмелились такое подумать). Просто дядя Паша не стал отказывать нам в помощи. И не только в этой».       — «Надеемся, что если вы и умудрились забыть, то сейчас точно вспомнили — в начале недели будет двадцать лет, как вы расписались. Не знаем, какие планы у вас появятся на этот день, поэтому свою часть поздравления переносим немного на пораньше. Вспомнили, как вы рассказывали о той своей фиктивной семье на турбазе, хотели забронировать домик… к несчастью выяснилось, что турбаза уже давненько закрылась… Но зато теперь вы тут совершенно одни! И пусть дома выглядят не очень приглядно, природа вокруг уж точно красива. Да и вообще смотрите друг на друга. У вас ведь так здорово получается это уже столько лет. <…> Рогозина — мировой человек! Не просто выслушала, приняв встречу на нейтральной территории, но и согласилась поучаствовать в нашей авантюре. Иначе ничего бы не получилось. <…> Насладитесь этим днём! Любим вас, Карина и Илья».       Уже с середины письма прижимаясь к груди любимого, Маргарита не перестаёт улыбаться. В груди теплом растекается наслаждение вкупе с любовью, воодушевлением и безграничным счастьем, и она совершенно никакого внимания не обращает на всё более отчётливо сверкающие в глазах хрусталики слёз.       — У нас потрясающие дети.       — Никогда в этом не сомневался, — поцелуем касаясь волос избранницы и буквально светясь, отзывается Стёпа.       Удивительная штука — жизнь. Когда они были здесь в прошлый раз, о чём-то абсолютно серьёзном они оба и не мечтали даже… а теперь совершенно не представляют жизнь свою как-то иначе. Да и зачем?