Если бы ты правда ничего не любил [if you really love nothing]

      Была половина второго ночи, когда Эндрю зашел в раздевалку.              Ночная тренировка снова затянулась. Это длилось уже пятый день подряд. Кевин и Нил были на взводе из-за предстоящего чемпионата, хотя Эндрю не понимал, как это должно было им помочь — носиться по корту в изнеможении каждую ночь. Они остановились только тогда, когда Эндрю ударил кулаком по дверям корта, призывая их поторопиться нахуй — он хотел оказаться в постели еще час назад.              Дверь распахивается под рукой Эндрю. Он проходит в душную раздевалку, и она закрывается за ним с решительным щелчком.              Нил не отрывает взгляда от того места, где сидит на одной из скамеек и роется в своей сумке со снаряжением. Он только что из душа, кончики волос влажные, и капли воды все еще стекают по его шее. Его волосы стали светлее, чем раньше, побледневшие из-за солнца и отсутствия краски, искажающей их цвет. Они отчаянно нуждаются в стрижке, вьющиеся у его шеи и за ушами. Нил раздраженно смахивает их с глаз, продолжая обшаривать свою сумку.              Эндрю прислоняется к двери раздевалки, скрестив руки на груди в ожидании.              Вдалеке стихают звуки льющейся воды, и мгновение спустя входит Кевин с одним полотенцем вокруг талии и вторым — на плечах, пока он беспорядочно сушит волосы. Его тапочки для душа скрипят по плитке, когда он, хмурясь, топает к своему шкафчику.              — То последнее упражнение ты выполнил небрежно, — говорит он так, будто продолжает с того места, где в прошлый раз остановился разговор. Судя по тому, как Нил показательно его игнорирует, так оно и есть.              Кевин сбрасывает оба полотенца и швыряет их в направлении корзины для белья. Он начинает одеваться, натягивая боксеры и шорты резкими, раздраженными движениями.              — Я продолжу твердить, что тебе нужно больше работать над подачей мяча. Замах — это целый процесс, который начинается с корпуса и плеча, он не заканчивается в момент, когда мяч покидает сетку.              Нил ничего не говорит. Он принимается вытряхивать содержимое своей сумки на землю, и пластиковая защита с грохотом падает на пол. Эндрю наблюдает, как по плитке катится щиток. Нилу, кажется, все равно. Он шарит по карманам сумки, начиная с двух больших по бокам и заканчивая меньшими, спрятанными внутри.              Кевин засовывает свою сумку с вещами в шкафчик и хлопает дверью, бросаясь на Нила.              — Ты меня вообще слушаешь?              Нил что-то уклончиво бормочет, оставляя сумку на скамейке и переступая через беспорядок, который он устроил на полу, чтобы заглянуть в свой шкафчик.              — Это важно, Нил, — продолжает Кевин. — Первокурсники некомпетентны. Они пришли сюда, дерьмово играя, и они не становятся лучше с той скоростью, которая необходима, чтобы помочь нам пройти в финал. Мы едва пробились на чемпионат, думаешь, они реально могут помочь нам пережить нашу первую смертельно сложную игру?              Нил продолжает игнорировать его, и это явно приводит Кевина в особое состояние: он краснеет от гнева и разочарования. Эндрю наблюдает за ним, обводя пальцами очертания ножей, тесно прилегающих к коже и скрытых под повязками.              — О, так что? — Кевин сплевывает. — Теперь ты слишком хорош, чтобы слушать меня? Я всего лишь говорю как есть, — он указывает пальцем в обвиняющем жесте на спину Нила, тыча им в воздух в конце каждого предложения, словно расставляя знаки препинания. — Ты, блядь, вице-капитан, Джостен. Тебе нужно что-то с этим делать. Направь реальные усилия на исправления этой команды, вместо того, чтобы страдать херней целыми днями. Ты забыл, что на карту поставлены наши жизни?              Это незаметно, но Эндрю это улавливает. То, как движения Нила останавливаются и напрягаются его плечи.              Кевин продолжает, не замечая или не обращая внимания на внезапное напряжение в комнате:              — Ты — тот, кто втянул нас во все это. Я не позволю тебе все проебать, пока ты просто сидишь. Ты нас всех приведешь…              — Дэй, — говорит Эндрю, голос прорывается через раздевалку и эхом возвращается обратно. Кевин смотрит на него, покрасневший и тяжело дышащий, в его глазах вспыхивают гнев со страхом.              Эндрю смотрит в ответ, его лицо пусто.              — Ты закончил, — он указывает головой в сторону парковки. — Иди, жди у машины.              Кевин сжимает челюсть, когда натягивает толстовку через голову. Он собирает свои вещи, с силой застегивая молнию на спортивной сумке, затем перекидывает ее через плечо и идет к двери. Эндрю, не встречается глазами с его обиженным взглядом, когда он плавно отходит в сторону, позволяя Кевину пронестись мимо него в вестибюль.              Дверь за ним захлопнулась. Здесь так тихо, что Эндрю слышит плеск воды, капающей с насадки душа и ударяющейся о плитку, тиканье часов на дальней стене, шелест вещей вокруг. Нил снова обыскивает свой шкафчик, но его плечи все еще напряжены, они подняты почти до ушей и достают до кончиков его слишком длинных волос. Эндрю наблюдает за ним, позволяя тишине растягиваться и нарастать, прежде чем нарушить ее.              — Если ищешь что-то, что выбьет ракетку из задницы Кевина, удачи, — говорит он. — Я думаю, что она там навсегда и уже срослась с позвоночником.              Нил фыркает, не полностью обращая внимание. Он тихо говорит:              — Но у тебя есть ножи.              Эндрю задумчиво отвечает:              — Такой мысленный образ вызывает беспокойство, Джостен, — он отталкивается от стены и подходит.              Нил продолжает рыться в сумке, хотя это все меньше похоже на поиски и все больше на проявление простого отчаяния и разочарования. Его брови нахмурены, челюсти сжаты. Руки дрожат, когда он сует их во все щели шкафчика.              Эндрю подходит и останавливается рядом с ним.              — Джостен, — говорит он.              — Мои ключи, — бормочет Нил, наклоняясь, чтобы проверить дно шкафчика, хотя там явно пусто. — Я не знаю, куда я их положил. Я думал, что мог оставить их здесь в какой-то момент, но…              — Они тебе не нужны. И у меня и у Кевина ключи с собой.              И он всегда поблизости с кем-то из них.              Нил ничего не говорит, но морщина между его бровями становится глубже. Эндрю протягивает руку и берет его за подбородок, жест гораздо нежнее, чем был в его намерениях. Чтобы компенсировать это, он сжимает хватку. Нил, поднимает голову, глядя наверх. Его волосы все еще влажные и спутанные пряди прилипают ко лбу, а под глазами пролегают глубокие тени. Он выглядит опустошенным, разочарованным, отрешенным.              Эндрю залезает в задний карман свободной рукой и достает свои ключи. Он приседает так, чтобы их лица оказались на одном уровне, а затем сует ключи в грудь Нила, пока Нил не протягивает руку и не хватает их. Он держит их так крепко, что Эндрю понимает, что зубцы впиваются ему в кожу.              — Это всего лишь ключи, — говорит Эндрю, имея в виду, что Нил ничего не утратил только потому, что потерял ключи — у них на запасных связках висят точно такие же. Он имеет в виду, что пока у него есть Эндрю, у него есть место, которому он принадлежит.              Нил делает глубокий вдох, расслабляясь. Эндрю сжимает челюсти, раздраженный собственной реакцией, тем, какое облегчение он чувствует. Он наклоняется ближе. Дыхание Нила снова сбивается, но уже по совершенно другой причине: его глаза стали темно-синими, как вода, освещенная заходящим солнцем. Эндрю наклоняется, пока не чувствует дыхание Нила, щекочущее его губы. Глаза Нила опускаются к его губам. Эндрю не сокращает расстояние между ними.              — Я собираюсь тебе кое-что сказать, и ты будешь слушать очень внимательно. Сможешь это сделать?              Нил сглатывает и кивает.              Эндрю слегка проводит губами по губам Нила, просто чтобы убедиться, что он завладел его вниманием. Отстраняется.              — Ты вернешься в комнату и ляжешь спать — сразу же.              Нил фыркает, и Эндрю не знает, то ли это потому, что он удивлен, то ли потому, что Эндрю преподносит все так, как будто это просто. Но это не просто, никогда не дается с легкостью, особенно с ними.              Эндрю утыкается носом в щеку Нила, не упуская контроль. Ресницы Нила трепещут.              — Завтра ты позволишь Дэн делать свою работу — разбираться с малолетними кретинами. Никаких дополнительных индивидуальных занятий.              — Но…              — Ты пока не капитан, Джостен.              Нил сутулится, плечи опускаются; он в прострации. Но он тянется к прикосновениям Эндрю, и его голос звучит так, будто он этим забавляется.              — А дальше что? — потому что они оба могут слышать, что это еще не все.              Эндрю хочет сказать ему: никаких больше ночных просмотров фильмов с девочками, никакого бокса с Мэттом, никаких ночных тренировок, никаких попыток переругаться с первокурсниками — но он знает, что не может об этом просить. Нил не сможет сдержать это обещание.              Поэтому вместо этого он говорит:              — Когда устаешь — ты спишь. Когда голоден — ты ешь, — он поднимает руку и тычет Нилу в висок, сильно, как будто он может физически вдолбить слова в непробиваемый череп нападающего. — Не теряйся настолько, что забываешь о себе, разбираясь с чужой херней.              Нил вздыхает и прижимается лбом ко лбу Эндрю, горячее дыхание касается его губ.              — Но именно поэтому у меня есть ты.              Эндрю отстраняется настолько, чтобы посмотреть ему в глаза.              — Я не твоя мать, Нил.              Мимолетная дрожь, охватившая Нила, почти незаметна, но Эндрю чувствует ее кончиками пальцев на подбородке Нила. Эндрю отказывается расстраиваться из-за этого.              — Мы заключили сделку, Джостен?              — Что я с этого получу?              Ответ Эндрю невозмутим:              — Не свалиться на корте от измождения или уберечь себя от ментального срыва — этого теперь недостаточно? Я тоже не получаю особой выгоды от нашего соглашения.              — Оу, ну, если это испортит тебе веселье… — он скорее ощущает улыбку Нила, чем видит ее.              Следующие слова Эндрю произносит с трудом:              — Что бы ты за это взял?              — Что бы ты мне дал?              Эндрю отпускает подбородок Нила только для того, чтобы схватить его за воротник. Они занимаются этим, повторяя старые слова, сказанные друг другу, перекидываясь ими между собой. Каждый раз Эндрю думает об этом как о добавлении нового слоя краски, нового слоя смыслов; доверия; обещаний.              Слова многослойны, когда он говорит:              — Не задавай вопросов, ответы, на которые ты уже знаешь.              Ключи в ладони Нила издают лязг металла, когда Нил еще сильнее сжимает их в кулаке. Они склонились друг к другу на плитке в раздевалке, и только дверь шкафчика Нила может служить укрытием от внешнего мира, но крошечное пространство между ними полностью принадлежит им одним. Нил поднимает голову и вместо того, чтобы прижаться губами к губам Эндрю, оставляет легкий поцелуй в лоб.              — Я дам тебе знать, когда что-нибудь придумаю.              От его губ кожу Эндрю покалывает, и Эндрю не может ничего с этим поделать и вздрагивает. Он стал лучше предугадывать ощущения, которые вызывают у него эти маленькие прикосновения. Минул почти год, и когда он оглядывается назад на прошедшее время — даже с Балтимором и судом, даже со всеми неловкими фальстартами и кропотливым преодолением их границ — все это кажется почти простым.              Как будто никогда и не было другого способа закончить эту историю: с ними — Нилом и Эндрю, Эндрю и Нилом. Вместе.              Как будто Эндрю почти способен притвориться, что он тот, у кого это есть; тот, на кого могут смотреть так, как смотрит на него Нил, к кому прикасаются нежными и терпеливыми руками; кто заслуживает того, чтобы его целовали в лоб.              Но почти ничего не значит. Это просто еще одно бесполезное слово, несущее слишком много обещаний — как Навсегда. Семья. Дом.              Эндрю использует руку, которую он все еще держит на вороте Нила, чтобы оттолкнуть его назад. Нил падает с удивленным звуком, пытаясь удержаться на локтях. Он моргает, глядя на Эндрю, пока тот стоит, колени подергиваются и болят от долгого нахождения на корточках.              — Если ты закончил с тем, чтобы доставлять неприятности, — сухо тянет Эндрю, — Кевин собирается вскрыть мою машину, если мы заставим его ждать еще дольше, а мне действительно не хочется убирать тело сегодня вечером. Идем.              Он ждет у двери, пока Нил не закончит собирать разбросанные вещи и не захлопнет дверцу своего шкафчика. Нил засовывает ноги в носках в сандалии — злодеяние, которое заставляет Эндрю серьезно задуматься о том, чтобы оставить его одного идти домой ночью в конце января, на все десять секунд, — а затем они вместе выходят к машине.              Тишина между ними кажется плотной. Она заполняет пространство так же, как их дыхание, клубясь перед ними маленькими белыми облаками, когда они выходят на улицу. Остатки этих облачков пристают к ним даже тогда, когда их уносит ветер.              Кевин ждет у машины, все еще хмурясь. За исключением того, что теперь он также сурово смотрит на них, вытирая красный нос в соплях рукавами своей толстовки. Он возмущается тем, как пиздецки холодно, когда Нил открывает двери. Нил отмечает, что ему не нужно было буквально ждать у машины — он мог бы остаться в комнате отдыха, где тепло. Кевин в отместку проталкивается на переднее сиденье.              Эндрю садится за руль и ждет, пока Нил устроится сзади. Когда он закончил, Нил просовывает руку между передними сиденьями, ключи Эндрю свисают с его пальца. Эндрю протягивает руку, но вместо этого хватает Нила за запястье, чувствуя ровное биение его пульса под пальцами. Он сильно сжимает руку Нила, прежде чем смахнуть ключи и вставить их в замок зажигания — к явному облегчению Кевина, когда он стонет и мгновенно поворачивает все вентиляционные отверстия, направляя горячий воздух на себя.              Эндрю ловит взгляд Нила в зеркале заднего вида. Вместо обычного закатывания глаз, когда речь заходит о выходках Кевина, Нил улыбается ему, только ему, и его глаза таят в себе слишком много обещаний. Эндрю отводит взгляд. Отъезжает задним ходом.              Нил показал, что это легко, но это не так. Это никогда не бывает так просто, особенно для них.