Если бы ты правда ничего не любил [if you really love nothing]

      Эндрю нравится поэзия.              Год назад — а может, полгода назад — этого предложения не могло существовать. Не то чтобы это было неправдой, просто это никогда не было выражено словами — Эндрю не мог такого допустить. Даже в уме он не мог составить предложение, начинающееся со слов «Мне нравится», потому что это было слишком похоже на открытие двери и ожидание того, что кто-то войдет и отнимет это. Лучше было вообще не признавать существование этой фразы; это был единственный способ оставить это нетронутым.              Это, конечно, была идея Би. Она заключалась в том, чтобы позволить этому предложению и другим подобным ему существовать в его жизни. Это было похоже на вырывание зубов, но в конце концов Эндрю устал от подначиваний Би: «Что такого ужасного может случиться, если ты признаешь в этом самому себе, Эндрю?».              Так что, Эндрю нравится поэзия. Ему нравится, что стихи короткие, относительно. По большей части. Они не занимают слишком много места ни в его голове, ни где-либо еще. Ему нравится, что каждое слово прицельно, словно меткий удар. Они выражают чувства в красивых небольших строчках, как будто чувства легко уловить, как будто они не ускользают. Они читаются как полоса ЭКГ, каждая линия — это удар сердца.              (Если бы Эндрю попытался написать стихотворение, оно получилось бы ровным.)              Поэтому он здесь, в библиотеке Пальметто, в разделе поэзии. Потому что ему нравятся стихи, и он способен признаться в этом, даже если только перед самим собой.              Еще он хотел найти место, где было бы тихо и тепло, но, чтобы это не было Лисьей Башней или кортом. Не потому, что он избегает любого из этих мест. Они ему просто наскучили… и он никогда толком не проводил время в библиотеке. Вообще, кто-то мог бы сказать, что Эндрю активно избегает библиотек, но это ни о том.              В любом случае библиотека справляется со своей задачей. Он в своем уголке рядом с батареей, глубоко в рядах полок. Рядом с ним окна от пола до потолка, испускающие холод, с которым борется теплый металл за его спиной. Небо за окном серое, предлагающее приглушенный свет — в кампусе обсуждали, что позже может даже пойти снег.              На коленях у Эндрю шатко балансирует открытый блокнот. Это еще один эксперимент, инициированный Би: ведение дневника. Обдумывание того, что он чувствует, и определение эмоций и того, что их вызвало. Если бы он думал, что Би из тех, кто шутит о подобных вещах, он бы подумал, что она над ним подтрунивает. Эндрю, распознающий в себе чувства. Ну точно же. Это все равно, что попросить кого-то, кто много лет назад ампутировал себе руки, описать, каково это — играть в регби или переплывать бассейн.              Но Би также не из жестоких, поэтому, должно быть, она верит, что он может это сделать. Всегда такая оптимистичная Би.              Правда в том, что Эндрю должен был чувствовать много чего, тем более, что первое, что он сделал, придя в библиотеку, — это вошел в систему школьного компьютера и снова просмотрел некролог. Он не осознавал, что часть его ожидала, что это будет какая-то дикая шутка или странная галлюцинация, пока не вбил имя — и то же фото, те же слова не уставились на него в ответ.              Будет так не хватать.              Он пролистал несколько разных статей об инциденте, как будто мог найти какой-то более глубокий смысл, какое-то подтверждение своим подозрениям — будто, в одной из статей посреди отчета о происшествии и скорбных слов членов семьи, не забудут упомянуть что доктор Алан Дж. Пруст был уничтожен мафией, потому что некий Нил Джостен придерживался ошибочного мнения, что Эндрю нуждался в том, чтобы он вмешался и позаботился об этой проблеме за него.              Очевидно, такого не написали, и все, чего достиг Эндрю, — это заполнил голову новыми словами, которые гудели в черепе, как звук ревущей бензопилы. У него болит голова от того, как сильно он сжимает челюсти, хотя он даже не знает, от каких слов сдерживается, прикусывая язык. Онемение окутало его, как одеяло свежевыпавшего снега.              За исключением одного предмета, что теперь прижат к его боку через карман куртки. Эндрю не знал, какова была мотивация распечатать копию некролога — просто он поддался резким движениям, почти на автомате, когда ставил документ в очередь на ближайшем библиотечном принтере. Может, позже он вытащит его, сожжет и позволит пеплу развеяться по ветру. Сжигание вещей способно приносить облегчение, согласно психокатарсису.              Сейчас лист лежит сложенным в кармане куртки — края острые и впиваются в бок Эндрю, как шипы.              Эндрю смотрит на блокнот, лежащий у него на коленях. Никакие помарки не портят чистоту пустой первой страницы, за исключением небольшого рисунка свернувшегося кота в верхнем левом углу. Эндрю смотрит на него какое-то время, затем закрашивает, перекрывая толстыми черными линиями, потому что он напоминает ему маленьких лисичек, которые всегда украшают поля домашних заданий Нила. Он захлопывает блокнот и смотрит в окно рядом с собой. Небо нависло, как промокшая салфетка, которая норовит вот-вот порваться; падение капель на тротуар внизу заставляет его желудок сжиматься.              Уже собираясь отвести взгляд, Эндрю замечает на газоне знакомую фигуру, сгорбившуюся под натиском ветра, очертания становятся яснее, пока человек топает по направлению к библиотеке. Секундой позже Эндрю поднимается на ноги, пробираясь через полки к лестнице, бросая по пути бесполезный пустой блокнот в случайную тележку для возврата книг. Он спускается на второй этаж, руки в карманах, ноги неторопливы. Он ходит между столами и полками, не глядя, ничего не выискивая, просто бродя вокруг.              Заканчивая свой первый обход вокруг учебных и компьютерных столов, он думает, что, возможно, пропустил его. Но затем, когда он возвращается к началу лестницы, Эндрю замечает его за столом в углу у окна: рядом нет ни книг, ни даже сумки, он прислонился лбом к деревянной поверхности. Он не поднимает глаз, когда приближается Эндрю.              Только когда Эндрю барабанит пальцами по столу в стиле искаженного, почти военного сигнала, Аарон поворачивает голову набок.              Ники был не прав насчет отсутствия трагедии. Весь внешний вид Аарона трагичен, и Эндрю ненавидит смотреть на то, как его лицо вынуждено быть у такого человека. Он похож на собачье дерьмо, в которое кто-то наступил и протащил след по тротуару. У него впалые щеки, грязные волосы, покрасневшие глаза, а под ними — темно-фиолетовые круги. Его футболка помята, как будто он вытащил ее из кучи одежды на полу, а на штанах возле левого колена есть непонятное пятно. Он и Эндрю на мгновение встречаются взглядами.              Совершенно мертвенно-невыразительным голосом Эндрю говорит:              — Иу.              Аарон хмурится.              — Ой, отъебись, — он отворачивает голову, лицом к окну.              Эндрю не двигается. Он видел Аарона таким только однажды, сразу после смерти Тильды, и кажется, что его реакция на горе не изменилась за эти пять лет. В момент Эндрю приходит идея — как удар подушкой из кирпичей под наволочкой в лицо, — что, возможно, расставание Аарона повлекло нечто большее, чем просто прослушивание дерьмовой кантри музыки и просмотр кринжового кинематографа, чтобы справиться с этим. Возможно, оно вытащило старые привычки и призраков из могил, куда Эндрю изгнал их много лет назад.              Если бы их сделка все еще была в силе, Эндрю мог бы проявить больший интерес. Он мог бы принять меры, чтобы Аарон никогда больше не вернулся к употреблению, чего бы это ни стоило. Но это не так. Аарон очень ясно дал понять, что никогда больше не захочет, чтобы Эндрю вмешивался в его жизнь. Это больше не проблема Эндрю.              Эндрю снова барабанит пальцами по дереву, на этот раз учтиво, прежде чем отодвинуть стул рядом с Аароном и плюхнуться на него. Он сбрасывает куртку и оставляет ее висеть на спинке стула. Затем он наклоняет стул назад, отталкиваясь ботинком от ножки стола до тех пор, пока две передние ножки не оторвутся от земли, и ждет.              Аарон медленно поворачивает голову назад, чтобы посмотреть на Эндрю, глядя с такой суровостью, словно он может заставить близнеца уйти силой своих прищуренных глаз. Эндрю вытаскивает ручку и вертит ее между пальцами.              — Что ты здесь делаешь? — выдает Аарон со вселенской усталостью.              Эндрю машет свободной рукой в сторону книг, позволяя жесту говорить самому за себя, игнорируя тот факт, что и у него нет с собой ни сумки, ни книг.              Аарон издает саркастичный смешок. Когда он говорит, его голос звучит невнятно (не то чтобы он был под кайфом, не то чтобы Эндрю обращает внимание), потому что половина его лица прижата к столу.              — За три года, что мы здесь, я ни разу не видел, чтобы нога твоя ступала в это место. Ты говорил Ники, что у тебя аллергия на книги.              Затем Эндрю смотрит на него и тянет:              — Как человеку, который обучается на специалиста в области медицины, не думал, что именно мне придется говорить тебе, что такого не бывает.              Аарон злится до белого каления.              — Иди нахуй, — он поднимает руки, чтобы заслонить лицо, как будто может физически блокировать присутствие Эндрю.              Эндрю смотрит на руки Аарона. Он в одной футболке, даже когда на улице всего 4 градуса. Его кожа бледная, со слабыми веснушками, не испорченная какими-либо значительными шрамами, по крайней мере, при поверхностном осмотре.              Эндрю отбрасывает ручку, наблюдая, как она летит по проходу.              — Почему ты здесь.              Аарон тихо возмущается, закрывшись рукой.              — Ники выгнал тебя, — догадывается Эндрю.              Аарон садится, лоб покраснел в том месте, где он лежал на столе.              — Нет, — говорит он, и Эндрю знает, что это означает «да».              Эндрю поднимает бровь, затем откидывает голову назад, чтобы посмотреть на потолок, скрещивая руки за головой.              — Все это из-за одной только чирлидерши, — говорит он. — Можно подумать, что кто-то умер.              Аарон царапает пол ножками стула, когда отодвигается, чуть не опрокидывая его и приподнимается.              — О, теперь я понял, — срывается Аарон. — Ники рассказал тебе о Кейтлин, а ты пришел позлорадствовать. Явился, чтобы попытаться втянуть меня в еще одну из своих ебучих сделок, чтобы ты мог вернуть меня под свой контроль, так?              Эндрю бросает на него взгляд краем глаза. Аарон тяжело дышит с раскрасневшимся лицом и скривленными губами в усмешке.              У Эндрю было такое в ночном кошмаре. Видеть свое лицо в зеркале и не узнавать эмоции, бурлящие внутри. Неспособность контролировать то, что делают его лицевые мышцы, дергаясь и образуя гротескную пародию на улыбку. Он знает, что сейчас это не сон, потому что это отражение улыбается не маниакально; потому что он все еще чувствует вес своих ножей.              — Это не твое, нахуй, дело, — рычит Аарон, наклоняясь ближе.              Эндрю резко возвращает стул на все четыре ножки и встает. Аарон пятится назад, его гнев мгновенно стихает, падая на несколько градусов и сменяясь настороженностью... Пара студентов, слоняющихся дальше по проходу, смотрят на них, наблюдая за происходящим, но Эндрю не обращает на это внимания. Его руки дергаются по бокам — единственный внешний признак кипящего внутри гнева, который он допускает.              — Каким бы занимательным не был этот праздник жалости к себе, — монотонно тянет он, — мне не интересно наблюдать за тем, как разыгрывается твоя никчемная горестная история.              — Никто, тебя, блядь и не просит, — выдавливает Аарон.              Эндрю смотрит на него. Проходит мгновение, затем Эндрю разворачивается и уходит. Он идет прямо к лестнице, ведущей на второй этаж здания, а затем через вестибюль к выходу. Когда холодный ветер обдувает его со всей силы, он снова думает об обнаженных руках Аарона, о куртке, которую он оставил висеть на стуле за столом. Он позволяет образу злобного оскала Аарона согреть себя яростью, пока идет дальше к корпусу, где проходит следующая пара, которая начнется не раньше, чем через сорок минут.              И только когда он проходит по холлу на следующую лекцию, он понимает, что оставил проклятые сигареты в кармане куртки.              ——              Эндрю возвращается в общежитие как раз к дневной тренировке. Это намеренно. Он растянул путь обратно с последней пары как можно дольше, хотя сейчас середина ебаной зимы, а он все еще без куртки.              С целью убить еще больше времени, он сделал остановку в университетском книжном магазине, чтобы присмотреть среди их блокнотов замену тому, оставленному в библиотеке. Не то чтобы Эндрю думал, что из-за смены блокнота слова внезапно хлынут на страницу, как из прорванной плотины, но подбор вариантов не повредит. Неудивительно, что все они были в отвратительной фирменной расцветке Пальметто, что означает оранжево-белой, и были покрыты отпечатками лисьих лап. Эндрю прошел к следующему ряду с пустыми руками.              Вместо этого он прошелся взглядом по витрине с другим мерчем: кружками, футболками, штанами и т. д. Он мог бы купить там толстовку, чтобы хотя бы согреться по пути домой, но варианты, опять же, были ужасными (читай — оранжевый и отвратительный). Тем не менее, он заметил пару крохотных беговых шорт с лисьими лапами на заднице, что вызвало у него мимолетную фантазию о том, как в них бегает некий нападающий — но затем случился эффект домино, и он отдёрнулся, как от горячей плиты. Он не взял шорты.              В общежитии Нил сидит в одном из кресел-мешков и смотрит в пространство, а Кевин устроился за столом перед раскрытой книгой. Эндрю пиздец как замерз. У него течет из носа, щеки болят от резкого ветра, руки немеют, когда он поворачивает за собой замок.              Когда он возвращается в гостиную, Кевин резко оборачивается.              — Вот и ты, — говорит он. — Какого черта ты так долго? Из-за тебя мы опоздаем на тренировку.              Нил теперь стоит и выглядит так, словно хочет что-то сказать, но его рот бесполезно открывается и закрывается.              Кевин начинает собирать свои книги и маркеры-выделители, запихивая их в сумку.              Эндрю игнорирует их обоих и идет на кухню. Его ебучие руки ебать как заледенели. Он подходит к раковине, открывает кран с горячей водой на полную мощность и подставляет руки под напор. Это обжигает.              — Где твоя куртка?              Эндрю оглядывается через плечо. Нил стоит в дверях и наблюдает за ним с чем-то, что Эндрю не нравится; чем-то слишком близким к беспокойству. Эндрю выключает воду, вытирает руки о штаны, потому что у них нет здесь полотенец, оставляя темные мокрые пятна на джинсах.              — Я оставил ее где-то.              Нил хмурится. Его глаза скользят по лицу Эндрю. Эндрю не лгал (он не сказал всей правды, но и не солгал), но Нил как будто знает, что он все равно что-то упускает. Нил не отходит от двери. Он не блокирует выход для Эндрю; Эндрю знает, что он мог бы уйти, а Нил уступил бы ему дорогу. Эндрю не отходит от раковины.              Проходит бесконечное мгновение. Нил протягивает руки.              — Могу я?              Эндрю мог сказать «нет». Он мог сказать «нет», и Нил бросил бы эту идею, но он мог бы начать задаваться вопросом: «Что не так?» — и все это с таким глупым выражением лица. Эндрю поддерживал между ними нормальные отношения, игнорируя разлом, открывающийся все шире и шире с каждым взаимодействием, он не собирается сдаваться и сейчас.              Он резко вытягивает руки, красные и покалывающие от горячей воды, почти на манер удара обоими кулаками — на манер атаки. Но Нил просто делает шаг вперед и хватает их, его мягкое прикосновение на запястьях Эндрю легкое как перышко; его хватка настолько слаба, что Эндрю знает, что может в любой момент выдернуть из нее руки.              Нил начинает разминать руки Эндрю. Он нажимает между костями и сухожилиями, возвращая циркуляцию крови уверенными и эффективными движениями. Это не нежно — он знает, что Эндрю не любит, когда с ним обращаются так, будто его легко сломать. Каждое сильное нажатие на ладони вызывает у Эндрю мурашки, бегающие вверх и вниз по спине.              — Кажется, у меня был лосьон. Если хочешь, — говорит Нил, сосредоточив взгляд на их руках. — И другая куртка.              Эндрю бросает на него невыразительный взгляд. Глаза Нила поднимаются вверх, и он смотрит в ответ.              — Я до сих пор ничего не попросил за свою часть сделки, — говорит он тихо. — Я мог бы попросить тебя сделать то же самое, о чем ты просил меня. Позаботиться о себе.              Но в действительности он этого не просит, поэтому Эндрю ничего не говорит. Затем медленно Нил подносит одну руку Эндрю к своему лицу. Он смотрит на Эндрю с вопросом в глазах. Горло Эндрю обжигает, когда он сглатывает, его челюсти стиснуты. Нил не двигается и ждет.              Эндрю кивает. Нил разжимает кулак Эндрю и прижимается губами к центру ладони, его дыхание обдает теплом остывающую кожу. Он на мгновение прижимается своей щекой, теплой и гладкой в местах шрамов, к руке Эндрю, затем отступает назад и опускает руки Эндрю.              Эндрю остается стоять там, руки покалывает, сердце бешено стучит. Нил улыбается.              Секундой позже Кевин появляется из-за плеча Нила с недовольным видом.              — Мы едем на корт или нет?              Нил закатывает глаза, но следует за Кевином, не возвращаясь взглядом к Эндрю. Дверь за ними захлопнулась, а Эндрю все еще не сдвинулся с места. Он сгибает пальцы, все еще чувствуя след от губ Нила на своей ладони.              Он спускается вниз (по-прежнему без куртки). Некоторые из первокурсников запрыгивают в кузов грузовика Мэтта, пока остальные расходятся по собственным машинам. Группа Эндрю ждет его возле Мазерати: Кевин, как обычно, хмурится, Нил ждет у пассажирской двери, Ники подпрыгивает на цыпочках, потирая плечи руками вверх и вниз. Он смотрит в небо, ожидая божьей помощи, когда замечает Эндрю.              — Слава Богу. А теперь не мог бы ты открыть машину? Думаю, волосы у меня в носу уже превратились в сосульки.              Просто, чтобы не подчиняться, Эндрю роется в кармане в поисках ключей дольше, чем нужно. В это время перед ним материализуется Аарон, и прежде чем Эндрю успевает моргнуть, его бьют по лицу куском черной ткани.              — Аарон? — по голосу Ники он в ужасе.              Эндрю позволяет куртке спасть с лица, но она не летит на тротуар. Она цепляется за его плечи, как накидка, перевернутая задом наперед.              Лицо Аарона невыразительно. От него это удивительно смело, удивительно яростно.              — Ты оставил это.              Эндрю чувствует, как остальные наблюдают за ним и ждут его реакции. Аарон не отводит взгляд. Медленно Эндрю тянется к куртке, сжимая ее в руках. Он вспоминает про каждый раз, когда ему нужно было покурить, но он не мог этого сделать с тех пор, как вышел из библиотеки, и тайком ощупывает карманы в поисках успокаивающего веса зажигалки и сигарет.              Очевидно, он недостаточно скрытен, потому, когда руки Эндрю не касаются ничего, кроме ткани, Аарон произносит:              — Оу, я избавился от твоих сигарет, — он скрещивает руки на груди. — Как человек, который учится на специалиста в области медицины, я подумал, что обязан сообщить тебе, что эти вещи убивают.              Они смотрят, уставившись друг на друга. Эндрю шагает вперед, и Аарон вздрагивает первым, уступая дорогу, чтобы не быть сбитым с пути, пока Эндрю продолжает идти к Мазерати. Аарон хмурится, словно злится на собственную трусость, и рывком открывает заднюю дверь.              Когда Эндрю обходит капот на пути к водительскому месту, Нил пытается поймать его взгляд, но Эндрю не смотрит на него. Кевин все это время был на заднем сиденье, и теперь он выглядит раздраженным из-за задержки. Остальная часть группы набивается внутрь, хлопая дверями и толкая друг друга локтями, пытаясь понять, чьи конечности и какому пространству принадлежат. Эндрю заводит машину.              — Итак, — говорит Ники, перекрикивая ссору Кевина и Аарона, наклоняя голову между передними сиденьями. — Мы не собираемся обсудить, что…?              Эндрю включает музыку, чтобы заглушить остальную часть предложения. Прежде чем дать задний ход, он протягивает руку к Нилу, открывает бардачок и достает зажигалку и новую пачку сигарет. Он вынимает одну и прикуривает, не обращая внимания на отчаянные звуки, которые издает Ники, опуская окно, впуская морозный воздух.              Он убирает пачку в карман, и музыка звучит громко, но недостаточно громко, чтобы он не мог слышать фырканье Нила из-за шума — и он определенно может различить суровый взгляд Аарона в зеркале заднего вида, когда выезжает с парковки.