Если бы ты правда ничего не любил [if you really love nothing]

      На часах чуть больше десяти утра, когда Эндрю распахивает дверь раздевалки и выходит в лаундж.              По комнате медленно движется процессия из Лисов, зевающих, опирающихся друг на друга и на мебель в поисках поддержки, в попытках держать глаза открытыми. Они ждут возвращения Ваймака после того, как тот запер автобус, чтобы еще немного подоставать их по поводу игры, но Эндрю не в настроении зависать здесь. За последние двадцать четыре часа они съездили в Сент-Луис, отыграли полную игру против Соколов, затем развернулись и двенадцать часов ехали обратно вместо того, чтобы снять отель, как нормальные, блядь, люди, потому что Ваймак — параноидальный ублюдок и садист, или мазохист, поскольку именно он был за рулем всю ночь.              Эндрю пытается подавить собственный зевок, напрягая челюсть, пока идет по коридору к боковой двери и выходит на парковку. Утро тихое, тусклое, с облаками тяжелыми и низкими, как подвесной потолок. Когда Эндрю добирается до машины, от холода у него болят костяшки пальцев и сводит скулы.              Дверь поддается неохотно, застревая, когда он ее тянет, будто она примерзла, хотя льда не видно. Но на улице определенно достаточно холодно. Он садится в машину и сразу же заводит ее.              Он сидит там и ждет остальных, дрожа, даже при работающем на полную мощность обогреве, наблюдая, как окно медленно запотевает, а салон начинает прогреваться. Он достает сигарету. Стеклоподъемник тоже немного заедает, когда он чуть-чуть приоткрывает окно, наклоняясь ближе и выдувая дым через щель, чтобы не испортить всю тяжелую работу, которую выполняют его вентиляционные отверстия. Никотин пронзает мозг, но этого недостаточно, чтобы отрезать воспоминания, пока он наблюдает, как дым просачивается сквозь щель.              Все это время это был я.              Он едва не ломает сигарету пополам, когда с идеальной четкостью представляет себе лицо Нила на той автобусной остановке; как нахмурились его брови, когда он осознал это, как его глаза озарились болью и шоком, как сигарета была забыта, догорая в пальцах. Что-то поднимается в Эндрю. Он чувствует себя неуравновешенным, тревожась от этого образа, воспоминания. «Неуравновешенный» — хорошее слово, как будто что-то, что Эндрю когда-то считал неподвижным, устоявшимся внутри себя сместилось, лишив равновесия, заставляя искать хоть что-нибудь, за что он бы смог ухватиться.              Эндрю просовывает кончик сигареты в щель, постукивает им о край стекла и смотрит, как пепел скатывается по окну. Туман снаружи рассеялся, и Эндрю открывается вид на парковку вокруг. Там пусто, если не считать Мазерати, фургона Мэтта, машины Джека и одинокого авто службы безопасности, припаркованного в дальнем ряду. Здесь тихо и пустынно. Единственное движение — пара клочков мусора, задевающих шины и кружащихся на ветру, скомканные листья шуршат на мертвых деревьях и опадают в мертвую траву. Это вид полного запустения.              Эндрю практически может представить, — если сделать шаг назад и немного прищуриться, — что где-то в промежутке, как он вышел с корта и залез в машину наступил апокалипсис, оставив его единственным выжившим, и все это не имеет значения, потому что с миром покончено, и никого больше нет, и некому вернуться за ним. В этом одновременно есть какое-то облегчение, но чувствуется и боль.              Он делает еще одну затяжку.              Иллюзия разбивается, когда дверь Лисьей Норы открывается, толпа лисов разливается по парковке, как чернила на чистый лист, и люди начинают загружаться в машины. Мазерати трясется, когда Кевин открывает заднюю дверь и забирается внутрь, а Аарон и Ники садятся с другой стороны. Холод едва задевает своими пальцами затылок Эндрю, и он вздрагивает. Затем двери закрываются и в машине снова становится тепло.              У Ники, как всегда, не закрывается рот, но Эндрю не обращает внимания на его жалобы на холод и выталкивает использованный окурок через щель. Кевин что-то бормочет о курении в машине себе под нос. Эндрю закуривает еще одну сигарету. Фургон Мэтта с ревом оживает и трогается с места.              Эндрю наблюдает за дверью через парковку. Она открывается, но вышедшая фигура — не последний из группы Эндрю, пропавший пассажир, обычно занимающий место рядом с водителем. Джек гордо шествует по асфальту с телефоном в руке. На его нахмуренное, уже начавшее багроветь вокруг глаз, лицо налеплен пластырь.              Эндрю продолжает наблюдать за ним, когда тот подходит ближе. Он кладет руки на руль, и пока Джек обходит капот Мазерати, чтобы добраться до своей машины, Эндрю резко давит на педаль газа. Двигатель ревет, и Джек вздрагивает, роняя телефон. Он наклоняется, чтобы поднять его, а когда выпрямляется, смотрит вокруг, его раздраженное выражение лица на долю секунды сглаживается страхом, когда они встречаются взглядами.              Эндрю медленно затягивается новой сигаретой, прикрыв глаза. Он видит, как горло Джека дергается, когда он сглатывает, прежде чем вновь нахмуриться и пойти к своей машине, опять уткнувшись в телефон. Его взгляд становится еще более хмурым, и Эндрю с некоторым удовлетворением думает, что, возможно, на экране появилась новая трещина.              — Ты не можешь его прикончить, — говорит Кевин, наклоняясь вперед, между подголовником Эндрю и дверью. — Он нужен нам на корте.              — Да ладно. Чуть-Чуть покалечить — никому не повредит, — добавляет Ники. — Не то чтобы он этого не заслужил. То, как сильно он напоминает мне Сета — ужасно, — краем глаза Эндрю видит наигранное вздрагивание всем телом Ники. — Как будто его гомофобный призрак вернулся, чтобы преследовать меня.              Аарон говорит:              — Сет – это Джек, если бы Сет вырос в особняке, а не в трейлерном парке.              Словно по сигналу, Корвет Джека вылетает со стоянки, едва не задев Мазерати, прежде чем уносится прочь. Эндрю не спускает глаз с машины до конца улицы.              — Он нам нужен, Эндрю. Ты знаешь, что он нам нужен. Ты не можешь закрывать ворота каждую игру.              Руки Эндрю на руле напрягаются на долю секунды, прежде чем он подносит одну к губам, чтобы затянуться.              Ники стонет. — Перестань портить романтику, Кевин. Эндрю защищает свою прелесть — Нила.              Аарон издает звук крайнего отвращения.              — Что? Это мило, — продолжает Ники. — Как, например, то, что он дал Нилу пакет со льдом, даже когда они в ссоре, или как он дал тебе куртку, хотя я уже много лет не видел, чтобы вы двое сказали друг другу хоть одно цивильное слово…              — Ники, — говорит Эндрю.              Голоса на заднем сиденье смолкают.              Кевин снова наклоняется вперед, его голос тихий.              — Нил справится сам. Это он ударил Джека, так что перестань тупить.              Эндрю, не глядя, просовывает горящую часть сигареты в проем, где находится лицо Кевина. Кевин ругается и резко убирает голову, чтобы не потерять глаз, но сообщение получено. Он отпускает подголовник Эндрю и усаживается обратно на свое место. Эндрю видит, как он хмурится в зеркало заднего вида.              На другом конце парковки дверь корта наконец открывается, и из нее выходит Нил, засунув руки в карманы, сгорбив плечи от ветра; его дыхание клубится едва заметными облачками перед лицом. На полпути к машине он поднимает взгляд, и их глаза на долю секунды встречаются. Эндрю не может прочитать выражение его лица, когда Нил открывает дверь. Внутрь просачивается холод, машина слегка покачивается, когда Нил усаживается и хлопает дверью. Он не отводит взгляда от лобового стекла. Эндрю видит, как напряжены мышцы его челюсти.              — Наконец-то, — говорит Ники, просовывая голову между двумя передними сиденьями. — Теперь мы можем поехать домой?              Эндрю стряхивает пепел с сигареты через щель в окне. Он оставляет его открытым, позволяя ветру сдерживать любую попытку начать разговор, а затем заводит Мазерати и направляется к Лисьей Башне.              Все, кроме Эндрю вылезают из машины, как только она припаркована. Они бросаются к двери общежития, дрожа и выдыхая пар. Нил идет позади, вновь сгорбившись и сжав челюсти.              Затем Эндрю открывает дверь и тоже выходит. Он тушит сигарету о подошву ботинка и следует за ними. Он идет сразу за Нилом до самого вестибюля, а потом по лестнице, пока остальные поднимаются на лифте, не думая об этом. Не похоже, что Нил вообще замечает его.              Единственный звук — это стук их обуви по бетону, в рассинхрон, пока они поднимаются все выше и выше, вплоть до третьего этажа. Нил останавливается перед дверью, ведущей в холл их общежития. Он стоит там какое-то время, а затем резко разворачивается, почти натыкаясь на Эндрю. Он держит голову опущенной, бормоча «прости», проходя мимо, аккуратно избегая столкновения с Эндрю и направляясь на крышу. Его руки все еще в карманах, и Эндрю может видеть, что они сжаты в кулаки.              Он слышит продолжительные шаги Нила вверх по лестнице, скрип двери на крышу, как она захлопывается обратно. На лестничном пролете из бетона и стали холодно, но Эндрю все еще стоит там достаточно долго, чтобы услышать шум других Лисов, направляющихся в свои комнаты — приглушенные голоса, шум открывающихся и закрывающихся дверей — и, наконец, тишину. Затем он поворачивается и идет в холл.              Он знакомый и здесь тепло. А еще здесь Аарон, застывший рядом с дверью своей комнаты, глядя в телефон.              Эндрю проходит мимо, игнорируя его. Аарон ждет кого-то другого — не его. Он собирается увидеться с Кейтлин. Эндрю приходит к такому выводу, основываясь на том, как Аарон смотрит в телефон – он не улыбается, но что-то в его лице кажется уравновешенным и решительным.              Вчера им удавалось избегать друг друга почти весь день. Аарон загнал их на одно и то же сиденье в автобусе и по дороге туда, и на обратном пути, но они едва ли замечали существование друг друга там. Аарон всю поездку написывал смс, и когда Эндрю подглядел, он уже знал, что увидит имя Кейтлин на экране. Это было весьма ожидаемо. Он был немного удивлен выходкой своего брата в конце игры — тот наклонился, чтобы поцеловать Кейтлин в щеку — ну, разве что совсем чуть-чуть удивлен. Счастливая пара шла к примирению.              Какие молодцы, — подумал Эндрю, не обращая внимания на горький привкус во рту.              Сейчас он не смотрит на Аарона, но, когда он тянется к двери, Аарон внезапно спрашивает:              — Почему ты это сделал?              Эндрю чувствует усталость. Моральное истощение тут же обрушивается на него. В холле тихо, а погода идеальна для того, чтобы сидеть дома в обнимку с одеялом и горячим шоколадом, чем и планирует заняться Эндрю. Или, может, он пропустит всю подготовительную часть, просто заберется в постель и будет спать вечно — ему кажется, что он может проспать вечность.              Он бросает взгляд на Аарона. Лицо Аарона все еще сохраняет то же решительное выражение, его взгляд твердый и уверенный. Эндрю очень устал.              Он опускает руку и поворачивается к Аарону.              — Сделал что.              Аарон, кажется, его не услышал. А если и услышал, то игнорирует. Эндрю ждет, мысленно давая десять секунд, начав отсчитывать время.              — Куртка, — говорит Аарон, когда Эндрю доходит до девяти. — Пакет со льдом. Почему ты это сделал?              Эндрю чувствует, как его плечи слегка напрягаются. Он смотрит на Аарона, его лицо ничего не выражает.              — Ты меня ненавидишь. Ты всегда меня ненавидел, — отвечает Аарон, но здесь также есть вопрос.              Эндрю так устал.              Он поворачивается обратно к двери.              — Куда ты собрался?              Эндрю приоткрывает дверь.              — Меня не интересует твой кризис, или что там у тебя, и, следовательно, мне не интересен этот разговор. Ты уже сделал свой выбор.              Аарон на секунду заикается.              — Что?              Эндрю не отвечает ему. Он открывает дверь настолько, чтобы увидеть обстановку их комнаты в приглушенном свете; кроссовки Нила беспорядочно валяются возле двери.              — Эндрю, послушай, — говорит Аарон жестко. Эндрю не поворачивается к нему, но и не заходит в комнату. Он пристально смотрит на кроссовки, на потертую и изношенную кожу на пятках, на грязную подошву. Он сжимает руку на дверной ручке.              — Я не предпочел Кейтлин тебе, неужели ты и правда так думаешь? — Аарон говорит это таким образом, что кажется, со стороны Эндрю было глупо даже предполагать подобное.              Дверная ручка скрипит от того, с какой силой Эндрю ее вращает.              — Дорогой братец, — говорит он и поддается — сдается и поворачивается, глядя на него, — не ври мне. Именно так мы и расторгли нашу договоренность, если ты забыл. Ты всегда предпочитал ее.              Аарон усмехается.              — Всегда предпочитал? — он смеется. — Это ты выбрал… — он обрывает себя резким кивком и делает шаг вперед. — Почему у тебя все должно быть черно-белым — все или ничего? Я говорю одно слово, а ты делаешь из этого ебаную…              — Это потому, что некоторые из нас действительно держат свое слово.              — Это твоя вина, что нам вообще пришлось выбирать! — Аарон взрывается, его лицо и шея покраснели от волнения. — Нам не нужно было ничего делать, Эндрю, не нужно было выбирать. И вот тебе новость, придурок, — продолжает он, его голос слегка надламывается, — если бы был, блядь, выбор, я бы выбрал тебя... Я всегда хотел…              Он снова обрывает себя с отвратительным звуком. Следом поворачивает голову в сторону, его горло дергается, когда он сглатывает. Затем Аарон медленно делает шаг назад, и когда поднимает глаза на Эндрю, они такие же пустые и жесткие, как и раньше. — Нам не нужно было выбирать, — заканчивает он.              Эндрю стоит, опустив руки по бокам. В ушах у него звенит — жужжанием бензопилы, воем автомобильной сигнализации. Звук медленно превращается в слова.              Тебе не нужно выбирать.              Телефон Аарона щебечет в его руках, и он смотрит на него сверху вниз, меняясь в лице.              — Мне пора идти, — говорит он, но не уходит. Он стоит там секунду и ждет.              Эндрю смотрит на точку на стене, его мысли вертятся и вертятся — слишком быстро, чтобы за них ухватиться.              Звук открывающейся двери на лестницу выдергивает его из круговорота мыслей. Аарон уходит, удаляясь все дальше и дальше. Челюсть Эндрю сжимается, но рот остается закрытым, сдерживая все слова, подступающие к горлу.              Но Аарон все равно оглядывается через плечо, и Эндрю уверен, что его лицо такое же пустое, как и всегда, но выражение лица Аарона немного меняется. Не настолько существенно, чтобы можно было как-то охарактеризовать это, например, оттаивает или смягчается, а просто меняется. Он кивает, как будто выражение лица Эндрю тоже не тает и не смягчается, затем поворачивается и позволяет двери закрыться за собой.              Эндрю один в холле. Здесь тихо, если не считать шума, все еще звучащего в голове Эндрю. Тебе не нужно выбирать.              Он поворачивается и открывает дверь в свою комнату, переступая через грязные кроссовки Нила. Он еще раз представляет изменившееся выражение лица Аарона и позволяет словам пройти через себя. (Что такого ужасного может случиться, Эндрю, если ты признаешься в этом самому себе?)              Я бы тоже выбрал тебя.              —              Эндрю рад, что у него хватило предусмотрительности взять с собой куртку, когда он открывает дверь на крышу. На большей высоте лезвие ветра заостряется, и его ледяной край аккуратно пронзает Эндрю, когда он делает шаг прямо в его когти.              Небо по-прежнему представляет собой серо-белую массу с затемненными краями, прорезающими его пустой лик. Рыжие волосы Нила выделяются на этом фоне, словно спичка, зажженная в метель; маяк для заблудившихся странников, указывающий путь.              Он сидит очень близко к краю, свесив одну ногу, положив подбородок на колено другой, прижатой к груди, и смотрит на пустой мертвый кампус вокруг них. Напоминает вайб эмо-мальчиков из клипов. Он не шевелится, когда Эндрю подходит к нему, носок его ботинка находится в шаге от ноги Нила; в шаге от края крыши.              Эндрю что-то чувствует, стоя здесь. Год назад он бы сказал, что все, что он когда-либо чувствовал, стоя так близко к краю, — это страх, укоренившийся, глубоко засевший, — но сейчас он сказал бы, что это скорее ожидание. Он смотрит вниз и чувствует, как сводит низ живота. Затем останавливает взгляд на лице Нила; всегда краеугольный камень, стержень, маяк, ведущий его обратно.              Эндрю роняет куртку Нила рядом с ним. Нил смотрит на нее, но не делает попытки взять, хотя его щеки порозовели, а губы обескровлены.              Эндрю пожимает плечами и засовывает руки в карманы, сжимая в кулаки предметы внутри.              — Вижу, твое чувство самосохранения все еще недоразвито, — говорит он. — Тебя все также не волнует смерть от переохлаждения.              — Не надо, — говорит Нил надломленным голосом. — Не делай этого. Если ты не хочешь об этом говорить, ладно, но не притворяйся, что все в порядке. Я не могу… — он делает глубокий вдох и закрывает глаза, опуская вторую ногу с края.              В сознании Эндрю вспыхивает яркий образ Нила, отталкивающегося от края, на мгновение невесомого, а затем летящего вниз все ниже и ниже. Он едва удерживается от того, чтобы протянуть руку, схватить Нила за воротник и оттащить его.              Вместо этого он вынимает одну руку из кармана и бросает Нилу на колени сложенный, слегка смятый лист бумаги.              Неделю назад это было бы похоже на то, как будто он что-то взрывает, разрывает на части. Но теперь, когда Нил выхватывает некролог Пруста прямо перед тем, как его успевает унести ветром, это всего лишь лист бумаги. Обезвреженная бомба, которую Эндрю тщательно и скрупулезно разобрал, даже не осознавая этого, пока она не перестала тикать.              Нил хорошенько изучает бумагу и замирает. Он не разворачивает ее. У Эндрю не было никакой надежды, что все это было недоразумением, что кто-то другой каким-то образом умудрился подсунуть некролог в наволочку Нила без его ведома — но если бы и была, реакция Нила сейчас убила бы эту надежду окончательно.              Эндрю садится, держась на расстоянии от края, и достает сигареты. Он открывает пачку и вытряхивает зажигалку в ладонь. Она голубая. Он зажимает губами две сигареты, прикуривая обе, дым клубится по бокам его зрения. Он оставляет так одну и держит другую, положив руку с ней себе на колено.              Нил все еще смотрит на некролог пустыми глазами. Он почти не двигается, лишь слегка покачивается на ветру. Эндрю ждет.              Дым клубится с кончика другой сигареты, едва касаясь Нила, лаская его лицо. Он делает судорожный вдох. — Как… — начинает он. Останавливается. Пытается снова. — Как ты это…              Он качает головой. Эндрю видит решение отклонить эту мысль на лице Нила, когда его разум снова начинает работать. Нил зажимает некролог между указательным и большим пальцами, держа его подальше от себя, как будто он не хочет прикасаться к нему больше, чем вынужден, чтобы удержать. Слова, написанные на обороте, едва заметны с этого ракурса, отчетливые и губительные. Сделано.              Эндрю затягивается сигаретой. Он смотрит на кампус и видит крошечные пятнышки, танцующие на ветру. Только тогда он чувствует небольшой укол на щеке, когда туда падает снежинка, тая на коже.              — Я рассказал ему об Истхейвене.              Эндрю не нужно спрашивать, кого имеет в виду Нил, он слышит это в напряжении его голоса, знакомой остроте, которую тот чувствует каждый раз, когда говорит о Морияма.              — Когда я заключил сделку для Кевина, Жана и себя, я сказал ему, что Рико подкупил доктора, — следующие слова Нила разлетаются маленькими белыми облачками, его глаза не отрываются от газетной вырезки. — Потом на матче с Воронами мой дядя подошел ко мне и рассказал о том, как «маленький босс» прибирался, выискивал адвокатов, врачей... Тогда я спросил, есть ли в этом списке Пруст. Он сказал, что выяснит, я не думал...              Он делает еще один глубокий, судорожный вдох. Снежинки начали роиться в его волосах, оседая на плечах толстовки, но Нил, кажется, этого не замечает, хотя некоторые из них цепляются к его ресницам.              — В августе прошлого года кто-то сунул это мне в карман в Сумерках, — его пальцы, удерживающие бумагу, дергаются. — Я и не видел, пока мы не вернулись домой. Даже не заметил в какой момент это произошло.              Эндрю вспоминает, как Нил в то время особенно нервничал из-за Сумерек. Они почти не бывали там, учитывая, что на фоне шел судебный процесс, но каждый раз, когда они все-таки приезжали, Нил казался еще более нервным. Эндрю списал все это на его обычную осмотрительность, на грани с паранойей, но, честно говоря, Эндрю не может сказать, что в тот момент был достаточно внимателен.              Он стряхивает пепел, красные угольки тут же догорают, подхваченные ветром вместе со снегом, кувыркаясь вниз.              — Я не сказал тебе из-за всей этой темы с судом, — продолжает Нил. — Потом наступил ноябрь, затем Рождество, и нам обоим было тяжело, и я не знал, как ты отреагируешь. Я не хотел причинять тебе боль. Это было ненамеренно, Дрю, не совсем.              Эндрю делает еще одну длинную затяжку.              — Не совсем, — повторяет он.              Нил наконец-то смотрит на него, и это словно удар током. Его глаза горят знакомым огнем — той самой горячей частью пламени — голубым, ошеломляюще голубым.              — Хочешь, чтобы я сказал «мне жаль, что он сдох»? Потому что мне не жаль, я бы сделал это сам, если бы мог, — резкость в голосе Нила остра как бритва. Он втягивает воздух сквозь зубы и сбрасывает некролог с крыши. Листок уносится прочь, переворачиваясь, быстро исчезая из вида, чтобы быть погребенным и растворенным под снегом. Эндрю наблюдает за этим лишь мгновение.              Затем Нил сворачивается калачиком, поджимая колени к груди и пряча голову. Он делает несколько дрожащих вдохов.              — Я бы сделал это, — говорит он приглушенно и тихо. Но мир, затаивший дыхание, еще тише. Нил вздрагивает, когда снежинка приземляется на его открытую шею. — Я бы сделал это, если бы Стюарт так ничего и не предпринял. Если бы ты никогда…              Он поднимает голову и смотрит на Эндрю. Его лицо выразительно несчастное с порозовевшими щеками под белыми снежинками со вспышками голубого. — Разве не в этом суть?              А в этом ли?              Нил только что дал ему подтверждение, признал, что несет ответственность за нападение, каким бы непреднамеренным оно ни было изначально. Он не сожалеет об этом. Услышанная правда воздействует на Эндрю, но не так, как он ожидал. Он ожидал глухого рева знакомой ярости, ощущения себя обожженным и преданным, словно рука, что удерживают на горячей плите. Вместо этого он чувствует...              Он смотрит на кампус. Снег только начинает прилипать, собираясь в небольшие кучи вокруг стволов деревьев, по краям автомобильных шин. Эндрю затягивается еще раз, вторая сигарета все еще лежит у него на колене. Жизнь в ней уже почти угасла.              Нил опускает взгляд к этой сигарете. Он поднимает голову, в глазах читается вопрос. Эндрю не двигается. Нил ждет. Эндрю слегка дергает подбородком, и Нил протягивает руку, стараясь не задеть его пальцы своими.              Просто Нил, похоже, прекрасно осознает твои границы — всегда был в курсе, даже в самом начале.              Нил держит сигарету в руке, укрыв ее ладонью, как будто она драгоценна для него, и наблюдая, как тлеет пепел, вместо того, чтобы вернуть ее к жизни, а крошечные струйки дыма вьются в воздухе.              — И ты бы сделал это? — спрашивает Эндрю.              Нил смотрит на него. Эндрю не отводит взгляда, сдерживая дрожь, когда над ними проносится ветер.              — Я бы хотел сделать, — говорит Нил, сжимая челюсти.              — Хотеть сделать и действительно сделать — не одно и то же, — Би говорила ему об этом множество раз, с самым разным контекстом. Сейчас это кажется уместным.              — Это не имеет значения, — Нил делает жест свободной рукой, рассекая воздух. — Я не просил их напрямую об убийстве, но вполне мог это сделать, и мне не жаль, что они это исполнили.              Эндрю протягивает руку, забирает у Нила сигарету и отбрасывает ее в сторону. Затем кладет руку на затылок Нила, кожа теплая под его холодной рукой. Нил подпрыгивает, затем расслабляется, позволяя Эндрю притянуть себя за шею. Эндрю чувствует, как учащается пульс Нила, когда его большой палец лежит прямо под углом челюсти, видит, как снег тает на ресницах Нила, слепляя их друг с другом.              — Я не нуждаюсь в твоих извинениях, — медленно говорит Эндрю. — И не совершай ошибку, думая, что мне нужна твоя защита.              Эндрю ждет секунду, пока слова дойдут до Нила, а затем отпускает его.              Нил издает сдавленный смешок. Он откидывает голову назад, обнажая горло, закрывая глаза с печальной улыбкой.              — Если я тебя потеряю, то нет.              Дыхание Эндрю сбивается в груди. Его рука горит, но это потому, что он все еще чувствует фантомное тепло кожи Нила, быстрое биение его сердца, словно высеченное на ладони.              Эндрю наклоняется и растирает сигарету, размазывая пепел среди легкого слоя снежинок. Он оставляет искалеченные останки катиться по ветру. Далеко внизу он наблюдает за группой студентов, бегущих по снегу, их возбужденные голоса затихают, прежде чем успевают донестись до крыши.              — Я никуда не уйду.              Он чувствует, как на него смотрит Нил, затем слышит его тихий, прерывистый вздох.              Несколько мгновений они сидят молча, наблюдая, как снег медленно оседает вокруг кампуса. Нил начинает дрожать, и Эндрю пихает ему принесенную куртку, теперь немного влажную от снега, но Нил без протеста натягивает ее, и никто из них не собирается уходить, чтобы спастись от холода.              Затем Нил говорит:              — Я знаю, что хочу получить от нашей сделки.              Эндрю смотрит на него, мысли вертятся в голове, прежде чем вспомнить разговор, который был у них в раздевалке в воскресенье, и кажется, что это было много лет назад — подбородок Нила в его руке, ключи в ладони.              Когда Нил не произносит следом свою просьбу, Эндрю щелкает пальцами, предлагая продолжить. Нил выдыхает достаточно протяжно, чтобы Эндрю краем глаза мог видеть белое облачко пара.              — На самом деле я вообще не хочу сделки, — говорит Нил. — Я не хочу заключать с тобой сделки, ни по каким причинам. Я не хочу быть обязанным по контракту говорить с тобой, или, чтобы ты был обязан говорить со мной, но… я не хочу, чтобы так случилось снова. Я больше не смогу просто сидеть и смотреть, Дрю, мне нужно, чтобы ты рассказывал мне. Я не смогу тебе помочь, если не буду знать, с чем мы боремся.              Эндрю прислоняется виском к колену и чувствует, как бьется собственное сердце, сильнее и сильнее.              — Я хочу быть с тобой заодно. Ты… ты тоже этого хочешь?              Эндрю сглатывает внезапный ком в горле и оглядывается. Снежинки застряли в выбившихся локонах Нила. Кончик его носа покраснел. Он кажется таким живым. Он так близко. Эндрю протягивает руку.              Нил протягивает свою в ответ, поднимая глаза и проверяя — все еще убеждаясь — прежде чем переплести их пальцы вместе.              — Да, — говорит Эндрю. — Это сделка.              Улыбка Нила подобна восходу солнца, яркая, как блики отраженного света от сугробов. Его рука твердая и теплая на ладони, его сердцебиение прижимается прямо к собственному сердцу Эндрю.              Это не просто, никогда не бывает просто, особенно для них, но здесь практически невозможен любой другой исход истории, никогда не был возможен с ними — Нилом и Эндрю, Эндрю и Нилом. Вместе.              — У нас все наладится, — говорит Эндрю, наклоняясь к теплу Нила.              — Наладится, — соглашается Нил и подается навстречу к нему.