У меня на тебя есть особые планы

      Когда Петя переезжал в Питер он знал, что будет тяжело. Но понятия не имел насколько. Батя его провожал со всеми проклятьями и пообещал, что о его биографии каждая крыса в Питере будет знать. К сожалению, его отец свое слово держал и, к первому дню в Питерском грустном отделении, на Петю смотрели с неприкрытым отвращением. Никто на контакт с ним не шел, а когда шли… лучше б уж мимо. Петя никогда бы не подумал, что на тему наркозависимости можно придумать столько шуток! Сначала Петя гордо давал сдачи, шутил в ответ, язвил, слал на хуй, но когда это происходит каждый день по сотне раз даже Петя начинал уставать.       Новая жизнь, новая скромная квартира, яйца по акции в магазах и так уже Петю выматывали нереально, а тут еще это бесконечное шоу Петросяна на работе. К концу первой недели Петя просто был морально высосан всем этим дерьмом. Мозг, выжатый стрессом и ломками, все хуже продумывал язвы в ответ, так что Петя пришел к другой стратегии — игнорированию. Ну надоест же им когда-нибудь!       А им не надоедало. И вот, прешься ты утром после бессонной из-за ночи ломки, ногти сломаны, под рукавами бадлона красные полосы, волосы расческу не видели уже трое суток, а тебе: хи-хи, ха-ха, вам в кофе сахар или вы другое беленькое предпочитаете? У Пети аж щека дернулась. Подумал: это ж где тогда водятся все те толерантыши из твиттеров? Разве не должен я упасть жертвой на пол и кричать: «ох, я после рехаба, любое упоминание наркотиков доводит меня до инсульта, а вы все — жестокие злые?!» А все другие должны похвастаться за сердца, покивать и начать демагогию за наркотики — не выбор, не наркоман, а наркопотребитель, и вообще давайте все легализуем, чтобы Боже упаси никого не травмировать.       Еще Петя подумал: если кто-то тут и травмирован, то только грустный автор этой писанины внешним твиттером.       И шел дальше.       Он еще надеялся своих как-то запугать. Ну, криком, контролем, кулаком постучит, ножкой потопать, но, оказалось, взрослые мужики боятся другого щуплого мужика только в тех же фанфиках. В реальности так не работает. В реальности они все щурят улыбки-лезвия, ядовито шутят и шлют на хер если не словами, то тотальным игнором любых приказов.       «Извините, мы кокаинового не понимаем».       И что Пете изволите делать? Обосраться?       Ну только если…       Он уже головой шел. Все сложно, непонятно, стены Питерского наркоконтроля, который из жадности и скудного бюджета все еще не вынесли в отдельное здание, вызывали нервный тик и флешбеки из сборника «сто и один анекдот про наркозависимость». А Петя будто возмущаться мог. Он-то понимал, что не за наркотики его щемили. За Илью. А что Петя? Он заслужил. На вторую неделю принял это за искупление, чистилище. Подумал, что за год всем надоест, шутки кончатся.       А Петя повесится.       Его эта мысль веселила, и он кривил рот в странной улыбке, когда снова слышал про белое и сыпучее. Просто думал: если мне сильно надоест, повешусь. А когда есть выход, запасной вариант — идти дальше куда веселее.       Только чем веселее было Хазину, тем страшнее было другим. Когда он ходил мрачным и злым — все ровно так, как надо. А что делать с этим? Улыбается придурковато, глядит странно. Ей-Богу, снова на кокс подсел.       А Петя просто искренне поверил, что он ща искупится, явится к нему Христос и вот тогда заживет!       Христос явился в курилке после обеда.       — Что, майор, сигами балуемся? А че не самокрутками?       Петя проигнорировал. Просто думал: если что — повешусь.       Мужика ткнул в бок другой мужик.       — Ты че, Кириллыч, кокс не курят.       И заржали.       Петя подумал: или можно от передоза. во посмешище будет, еще два года это обсуждать будут.       — Э, девчат, отъебитесь от человека. Годов под сраку, а все девок за косички дергаете.       Петя ошалело посмотрел в сторону. Мужики глянули туда же, фыркнули и, потеряв всякий интерес, шушукаясь, молча ушли.       Христос курил, смотрел им в след и очень симпатично усмехался. Явно был доволен своим триумфом. Вероятно, эту речь он придумывал всю ночь. Пете это и надо — чтобы шутки выходили с трудом, а то Петя их наслушался уже до рвоты.       — Дядь, ты че? — прихеревший, спросил Петя единственное, что сообразил. Не, ну реально… че он?       Христос глянул на него, вскинул брови удивленно.       — А че?       — Да ниче…       Вот уж действительно достойный диалог для сверхнового завета.       — Ну вот и я ниче, — хмыкнул Христос, докуривая. — Новенький, говорят?       — Да я уже старенький.       — Ну, я тебя три дня как заметил только. Че они докулапались до тебя?       — А то ты не знаешь? В прошлом — наркоман.       — Ну и че?       — И чела еще посадил. Просто так. На семерку.       Христос призадумался. Петя устало на него глядел. Он на самом деле не ждал к себе сострадания. А за что его жалеть? Что сам снюхался, человеку судьбу сломал, себе жизнь покалечил, а теперь сидит и несчастный такой страдает? Ну здрасьте-приехали, они ж не в твиттере, в самом-то деле…       Христос затушил сигарету и спросил:       — Ну и че?       Ну вот как бы все. Такой вот священный диалог, достойный такого же священного писания. Заповедь у Христоса такая: «ну и че». А еще у него есть вторая:       — Их это ебать не должно.       Хорошая заповедь. Петя был в восторге. Смотрел на него снизу-вверх глазами бродячей псины. Вроде выучил уже — не лезь бо наебне. Но Петя и без того весь в мозолях, кожа загрубела, боль уже не так чувствуется, да и Иисуса не каждый день увидишь.       — А тебя?       — Я не люблю, когда меня че-то ебет, — хмыкнул он.       — А я люблю.       Иисус глянул на него, улыбнулся так пошло, что Петя бы раскраснелся, будь они чуть лучше знакомы и чуть меньше охеревшим.       — Я Игорь. А ты Петя. Знаю.       Русского Иисуса Христоса, значит, зовут Игорь. Как-то скромно, но, ради Бога, у них тут наркоконтроль в полицейском участке, тут все крайне скромные. А вот Петя нет. Он вдыхал кокс, а выдыхал скромность. Теперь и без крестика, и без трусов.       — Ну так че? Позовешь меня куда или просто так честь мою доблестную защитил? Я б раньше не впечатался, но инфляция, все такое, тут и за сиську пива не грешно в жопу дать.       Игорь хрипло рассмеялся.       — Клево. Ну тогда зову тебя на сиську пива, шавуху, крышу и закат.       Петя фыркнул. Дальше пива — уже слишком романтично для него.       — Это что, оверпрайсед? Я на золотой дождь не подписываюсь, говорю сразу, даже за закат.       Игорь улыбнулся, разглядывая его, щурясь, как от яркого солнца.       Был бы тут настоящий Иисус, он сказал бы Пете: не все видят тебя так, как ты сам себя. Не все в мире злые. Для кого-то ты прекрасен даже учитывая, что ты мудак конченный. Петя хотел спросить:       — А вы точно Иисус?       Но Иисус сказал:       — Не перебивай, пиздюк.       И он бы сказал: возлюби ближнего своего, как самого себя.       Потом он подумал: хотя ты так себя любишь, что лучше не надо.       Но, на самом деле, никому в этой курилке уже не было дело до Иисуса и его нудных речей. Петя смотрел на Игоря, Игорь — на Петю. И ничего больше для них не было.       Петя впервые подумал: через год шутки они шутить перестанут, все про меня забудут, а я…       а я…       А Игорь по-прежнему будет со мной.