Свидание

      

Как хочется весь день бежать,

И чтобы ветер догонял,

Полями дикими дышать

      Именно так и думал Володя, оглядывая покрытые зеленью махровые луга. Утреннее солнце приятно ласкало щеки, дышалось неимоверно легко, словно благодатным воздухом парадиза. Рука покрепче сжала деревянную рукоять лопаты, и ноги продолжили свой путь. Было ли то же самое в голове подростка Юрки, когда он сбежал сюда по этим же дорогам? Воспоминания сами всплыли о том дне, однако ими же и стали захлебываться собственные легкие – сейчас они как масло в огонь. Птицы свиристели, вдалеке среди крон шепчущих деревьев кукушка отсчитывала чьи-то года, искусным стрекотанием кузнечик в невысокой траве будто старался завоевать главную роль в исполнении этой природной симфонии. На всё это Володя пытался отвлечься, но сознание, враг его, воссоздавало сцены с этими звуками, под аккомпанемент которых Володя спал на чужих коленках, касался пальцами нежных рук пианиста, улыбался в разговоре с ним, искушался под его горячими губами.       Лагерь еще не совсем ушел в забытье, казалось, что вот-вот затрубит горн, поднимающий пионеров с отбоя, выйдут ребята из корпусов, запрыгают девчата на резинке, да послышатся вдалеке на эстраде репетиции музыкальных номеров. Но тишина была мертвецкой, заглушая и пение птиц, и шелест листвы, и нежные порывы ветра. Володя совершенно не хотел верить своим глазам и ушам. Целых десять лет назад он протоптал тут множество маршрутов: вожатствовал у малышни, бегал в поисках сорванцов из своего отряда и бедокура Юрки или с этим же бедокуром Юркой скрывался под покровом ночи, сбегали с ним в укромные уголки насладиться друг другом. А сейчас… сейчас не кипела тут больше жизнь, прошлое осталось позабытым всеми, кроме самого Володи. Он не посмел бы даже мысли допустить, чтобы вычеркнуть лагерь из своей жизни, а особенно Юрку. Володя с нажимом потер глаза, стараясь стереть из головы всплывшие образы.       Прежде чем идти к тому месту, где захоронено физическое напоминание его юности, Володя решил навестить каждый уголочек дремлющего лагеря. Сквозь некогда убранный асфальт прорываются в безобразных трещинах сорняки, и Володя ступает по ним, пытается не нарочно втоптать их обратно, однако природа берет своё. Оставленные корпуса с облупившейся краской молчаливо, тоскливо и вместе с тем ожидающе взирали своими потускневшими глазами-окнами, будто надеялись на очередной приезд долгожданных жильцов; стекла почти везде уцелели, чему Володя изрядно удивился. Облезлые скамейки застенчиво догнивали без всякого чаяния, что когда-нибудь они вновь станут местом для дружеских разговоров. Растительность разгулялась по территории и, словно сосудистой сеточкой, по накренившемуся забору, отделявшему запустелую спортплощадку. Володя чувствовал себя вандалом среди этой заброшенности, будто нарушал укоренявшуюся идиллию запустения своим незваным присутствием.       Все тропинки, какие еще мог вспомнить Володя, заросли, поэтому он столкнулся с трудностями при поиске той, что вела к иве. Он и тогда-то не особо разбирался в маршруте, так сейчас и подавно. Пришлось оглядываться, разглядывать и вглядываться во все окружающие объекты, анализировать каждое их расположение, попутно выуживая из памяти старый план местности. Поросшая трава особенно преграждала путь, и Володя неуклюже расчищал себе дорогу лопатой, путаясь мысками кроссовок в пожухлых зарослях тонких, но длинных травинок.       Наконец с горем пополам добравшись до заветного места и оказавшись под могущественной кущей, Володя готов был испустить дух у корневища дерева. «Неужели я, правда, ее не выдумал?», изумлялся он и водил рукой по жесткой коре и вырезанным на ней знакомым буквам, как шрамам. Настоящее сменялось кадрами прошлого, такими яркими вспышками, что глаза ненароком закрывались от щиплющей боли. Губы сами расплылись в улыбке, когда он вспомнил ту летнюю смену, что провел в этом лагере, своих беззаботных маленьких воспитанников и дни, когда это самое дерево могло подарить ему время для уединений от тогдашней лагерной суматохи.       Кто-то сзади его окликнул, и голос этот звучал инородно в безлюдном месте. Володя обернулся, однако первые секунды он не мог понять, что за человека видит среди примятой травы. Затем осознание накрыло, как снежной лавиной, когда неизвестный (и тоже с лопатой) стал приближаться. Володя почувствовал, как собственная улыбка дрогнула. То был Юра. И глаза те же, и губы те же, и волосы те же, весь он сам тот же, что и когда-то, но лишь возмужавший, да вот только предстает он перед Володей, будто незнакомцем. Может, это всё видения, вызванные ностальгией? Иначе как он тут оказался так внезапно?       – Не ожидал тебя здесь встретить, – с искренним неверием в голосе произносит Юра, – думал, ты позабыл уже о нашем уговоре.       «Незнакомец» подходит ближе к Володе, неуверенно протягивает руки для приветственного объятия, однако тот встал как вкопанный и не может отвести ошалевший взгляд от материализовавшегося призрака прошлого. Володя годами грезил об этой встречи, хотя был убежден, что тому никогда не бывать. И вот случилось то, что случилось.       – Привет, – только и вымолвил Володя онемевшими губами, неповоротливо отвечая на объятия; руки задрожали, и он всячески попытался скрыть это мягкими хлопками по спине Юры. – Я тоже рад тебя видеть.       Фантом не исчез, а значит, всё станет гораздо хуже, чем Володя может себе представить.       Юра сияющими глазами смотрел на ошарашенного Володю, даже не пытался скрыть своей широкой улыбки, то и дело вслух изумляясь такому совпадению их встречи. Володя и сам поверить не мог, ведь каков вообще был шанс того, что сойдутся в одно время и в одном месте независящие друг от друга точки? Такое и уму непостижимо.       Возникла неловкость, хоть Юра и старался ее развеять бесконтрольными речами, суть которых Володя всё еще улавливал с трудом, поэтому периодически просто поддакивал сказанному. Немного погодя они уже вместе вернулись к тому, чем занимался Володя в одиночестве, – осматривали грубую кору дерева. Вся ива для них стала стоической подругой пережитого.       Спустя пару минут при помощи совместного мозгового штурма товарищи приступили к поиску и выкапыванию капсулы. Орудуя своей лопатой, Володя украдкой поглядывал на то, как уверенно Юра управляется с собственной. Зной усугублял самочувствие, поэтому со временем роль копателя осталась только на Юре. И когда они услышали характерный скрежет жестяной банки, то недоуменно переглянулись. Словно мальчишки оба стали рыться в земле руками, пачкая одежду, загоняли грязь под ногти и не стеснялись хохотать друг над другом.       – Не знаю даже, как буду объяснять жене это, – невзначай бросил Юра, пока они спускались к реке, оглядывая свои испачканные вещи.       Слова эти, подобно выстрелу, оглушили. Володя на секунду замер и перевел взгляд на свои грязные руки: дрожащие пальцы непроизвольно сжались в кулак.       – Споткнулся, – оповестил он остановившегося поодаль Юру.       «Мне надо сбежать», трезвонило в его голове, однако ноги все-таки поволокли его дальше.       Держа небольшую дистанцию от товарища, Володя присел к реке, сполоснул испачканные руки, зачерпнул в сложенные ладони прохладную воду и омыл лицо. Возникшие мгновение назад эмоции уже вызвали легкий приступ недомогания в виде слабой тошноты, но пить из реки довольно рискованно, поэтому он постарался бесшумно и глубоко продышаться, то и дело украдкой поглядывая на Юру. Тот, в свою очередь, не обращал на Володю никакого внимания, очевидно, поглощенный собственными мыслями. Коснувшись водной ряби в последний раз, Володя смочил шею и поинтересовался у Юры об успехах.       Отмыв и себя и коробку, они вернулись под иву, затем с особой аккуратностью доставали предметы из капсулы, тщательно осматривали, передавали друг другу и делились личными воспоминаниями о них. Ради забавы повязали галстуки на шеях, отыграли сценку поднятия флага и отсалютовали друг другу. Перечитали вслух то, что когда-то юные завещали себе повзрослевшим.       – Кажется, я вспомнил даже то, что глубоко было забыто моей головой, – теплым голосом поделился Юра, – так приятно на душе сейчас.       Володя улыбнулся его румяным щекам, обласканными лучами солнца, и понимающе кивнул. Они сняли с себя галстуки и сложили все вещи обратно в капсулу, оба потупили глаза, чувствуя, как в воздухе уже витал разговор, который назревал с момента встречи.       – Давай еще посидим тут немного, а? – предложил Юра, сверкая своими такими же, как и прежде озорными глазами.       Володя помедлил с ответом, огляделся в надежде найти, вероятно, причину тактично отказать, хотя с другой стороны и сам понимал, что в действительности рад видеть Юру и хотел бы услышать о его жизни.       – Конечно.       Амплуа активного рассказчика осталось на Юре: поначалу их разговор был скромен, но со временем он все больше раскрепощался и изредка рукоплескал, гримасничал и даже пародировал людей из своих историй. Харизма товарища не скрылась от Володи, хотя кто как не он знает об актерских и сочинительских способностях Юры, что дали о себе знать еще в пору юности. И слушать было одно удовольствие, ведь жизнь его, к счастью, полна множеством незабываемых для Юры событий. Володя искренне радовался за другого, где-то сочувствовал, а где-то подбадривал, и осознавал, что перед ним сидит давний закадычный друг, которого никто так заменить и не смог. Вернее, Володя никому этого сделать и не позволил.       Но когда речь плавно перетекла к вопросам более личного характера, то воздух будто сгустился, сжимая всю жизнерадостность, что испускалась от двоих людей. Это то, о чем Володя совершенно не хотел ни слышать, ни рассказывать – Юра для него остался единственным, а он для Юры?       – Ты знаешь, Володя, я не выдержал. Как маялись мы с тобой вдали друг от друга, но и вместе быть мы не то что бы ни смогли, – нам бы не дали. И то, как ты хотел «вылечиться», заставило меня задуматься и о тебе и о нас.       Юра тяжело вздохнул, видимо, собирался с мыслями. У самого Володи стала ощущаться тяжесть в груди. Товарищ продолжил:       – До последнего держался, пока снова не встретил Аню. Помнишь, я тебе когда-то рассказывал о ней, когда мы были еще детьми? – Юра заискивающе посмотрел на Володю, и тот неуверенно кивнул. – Тогда понял, что она шанс: шанс жить так, как ты просил – по системе, по правильному, как надо. Потому я перестал тебе отвечать на письма. Только вот из памяти тебя не сотрешь: я просыпаюсь и думаю о тебе, играю и думаю о тебе, целую ее, но думаю о тебе. Все эти десять лет думал только о тебе.       Володя молчит, дышать нечем, грудь что-то незримое сдавливает, а его кисть уже находится в чужих теплых руках. Нужно не дать зайти этому далеко.       – Юр, всё в порядке, всё давно в прошлом, – вымученной улыбкой он пытался остановить надвигающиеся переживания, накрыл второй ладонью Юркину руку и мягко похлопал, а твердым голосом соврал дальше:       – Перестань себя мучить, как я перестал.       Но тот лишь нервно сглотнул.       – Нашему сыну исполнилось недавно три года. Назвали Вовкой.       «Делай ноги, Володя!»       – Я очень рад за вас, Юр, честно. Тебе невероятно повезло.       На лбу проявилась испарина, Володя вынул руку из замка чужих кистей и провел по своему лицу. Но Юра не унимался:       – Прости, что так поступил с нами. Я очень скучал по тебе, – он придвинулся ближе, снова прикасаться не стал.       – Я тоже, – Володя ответил не сразу и отвел взгляд. Не понимал, что происходит в собственной голове, мысли роем бились от свалившейся информации. «Надо же, назвал моим именем. Бедный ты мой Юрка». Володя тоже никогда не забывал и думал о нем по сей день.             

И твоим именем назвать

Все звезды, реки, города,

Чтоб никогда не забывать

      Они оба опирались о ствол дерева, глядели вдаль и прислушивались то к щебетанию птиц, то к шелесту листьев, то к журчанию воды. Ко всему, но лишь бы не к своим удручающим мыслям.       Окрестности хоть и поменялись за десятилетие, природа еще шире расползлась по местности, однако живописность их места осталась как никогда чарующей.       Молчание продлилось достаточно для того, чтобы Володя мог привести сердцебиение и дыхание в норму, а рассудок охладился. Солнце перевалило заполдень, легонько припекать начало уже даже под увесистой кроной ивы. Летняя теплота разморила Володю, и он безуспешно пытался скрыть зевок. Обернувшись, он взглянул на Юру, тот, в свою очередь, прикрыл глаза, словно взаправду успел задремать. Некогда знакомая картина предстала перед ним, и он невольно улыбнулся.       – Конев все также ночами без сна? – с этой же улыбкой произнес он, заставив Юру обратить на себя взор.       Юра нарочито громко фыркнул:       – Не Давыдов ли постоянно был как сонная муха?       Оба вспомнили об одном. На мгновение Володя снова почувствовал себя уставшим вожатым от постоянной возни с ребятнёй.       – Глаза-то у тебя совсем осоловелые, – вывел Юра. – Небось, проснулся сегодня спозаранку.       Володя кивнул, удивленный, как легко товарищ его прочел, и добавил, что жара тоже располагает. Юра неслышно рассмеялся и о чем-то задумался, пальцем колупая камешки на земле. Местные звуки действовали успокаивающе, и, ведомый ими, Володя удобнее устроился под деревом, как бы невзначай уперся своим плечом о плечо Юры так, что со временем, когда Володя и в самом деле будет засыпать, то его голова склонится к чужому плечу. Второй явно был не против этого. От Юры ненавязчиво веяло мужским одеколоном, безвольно Володя делал вдохи медленнее, чтобы дольше чувствовать этот туманящий запах.       Какое-то время они молчали, тишину нарушали только умиротворяющие природные звуки, и Володя поймал себя на мысли, что чувствует некую безмятежность. Его дыхание выровнялось и постепенно замедлилось, незаметно для себя он всерьез задремал.       – Если бы все могло сложиться иначе, – неожиданно раздался тихий голос Юры, от чего Володя слегка дрогнул и открыл глаза, – то какая жизнь была бы у нас с тобой?       «О чем еще ты можешь мечтать, имея такую идеальную жизнь?», с некой горечью подумал Володя, а вслух сказал:       – Даже не представляю… Может, я бы все-таки рассекал на каком-нибудь драндулете?       Юра рассмеялся, Володя улыбнулся и взглянул на него.       «Как же ты прекрасен».       – Возил бы меня в люльке, да? – подхватил Юра. – А вечерами я исполнял бы тебе сонаты.       Володя кротко кивнул.       – Мы могли бы завести собаку, такую огромную, – Юра вскинул руки, изображая размер животного, – чтобы веселее было. Что скажешь?       – Мне нравится кличка Герда, – Володя потер глаза и опустил свою руку на землю, где также покоилась рука Юры. Их мизинцы соприкоснулись.       – И мне нравится, – вторил Юра, отпустил взгляд на их рядом лежащие ладони и робко передвинул свою кисть на пальцы Володи. Тому на секунду показалось, что его ток прошиб, и он аккуратно убрал руку.       Юра развернул корпус к Володе, оперся всем плечом о дерево и поджал ноги в коленях. Взгляд его был пронзительным и в то же время таким нежным, что Володя повел глазами.       – Отвратить бы время вспять, – Юра с осторожностью коснулся лица Володи, обращая его взор снова на себя, – заморозить его в том нашем незабываемом лете, – запустил руку чуть дальше к шее, большим пальцем огладил скулу, – и остаться с тобой навсегда.       Володя мягко ухватился за запястье протянутой к его лицу руки, ограничивая, таким образом, дальнейшие чужие манипуляции. Его обуревали эмоции разных полюсов: разумом он не мог позволить снова случиться тому, из-за чего они сейчас оба здесь встретились, а сердцем чувствовал, что под свисающими ветвями, словно под невидимом для остального мира куполом, происходящие не имеет решающего значения для жизни в целом. Это просто баловство, воспоминания юных лет.       «Я бы тоже этого хотел», мысленно ответил он, а щекой прильнул к горячей ладони Юры. Невозможно было устоять от его тепла, его нежности, от бархатного голоса, весь Юра источал, вероятно, какие-то флюиды, что Володе становилось трудно держать свой разум в трезвости. Слышалось, будто и листья шептали одобрительно, с восклицанием.       – Юр, – едва слышно произнес Володя и понял, что какие-либо высказывания сейчас излишни. Они посмотрели друг на друга, и взгляды эти были красноречивее любых слов.       Юра тихонько придвинулся, очевидно, боялся спугнуть товарища как птичку, заключил второй кистью лицо Володи и оставил следующий шаг за ним. Кончики их носов едва-едва касались друг друга, и Володя, стирая эти мизерные миллиметры между ними, мягко потерся носом о нос Юры. Тот как-то облегченно выдохнул, приняв это действие за «да», и оставил невесомый поцелуй на чужих губах.

***

      Володя снова лежал на тех же коленках под тем же самым деревом, что и десятилетие назад, и с печалью думал о том, что это закончится всего через несколько мгновений. Юра с нежностью, свойственной только ему, перебирал его волосы, изредка проводил подушечками пальцев по лицу, еле слышно напевал песни их юности. «Сына он также убаюкивает? – думал Володя, возвращая себя к реальной жизни. – И жене он ласково убирает волосы за ушко?» Эти вопросы вызывали в нем чувство вины: Володя крадет у семьи Юры любовь и ласку. Одним только своим существованием Володя способен подпортить жизнь многим, не говоря уже о собственной. Хотя действительно ли всё будет плохо? Юра останется с ними до конца жизни своей, так, может, эти пару часов с ним, что Володя своровал у них, и вовсе незначительны?             

Тебя бы за руку держать

И строить планы на двоих,

Цветами голову убрать

             – Володь, а давай сбежим? – так искренне и воодушевленно спросил Юра, но Володя в голосе слышал абсолютное отчаяние. – Прямо сейчас! Что нам мешает?       Володя чуть было не согласился, – такое упоительное предложение, – но с усилием взял себя в руки. Пойти ему с Володей – значит сломать жизнь не только себе, но и жене с сынишкой.       – Нельзя, Юрочка, – воспротивился он, замечая, что горло распухает от клокочущих чувств.       – Прошу тебя, – сиплым шепотом умолял тот, и казалось, что губа его подрагивала.       Володю разрывало изнутри, внешне же старался этого не показывать. Трясущейся рукой он коснулся Юркиной щеки и ласково провел по скуле большим пальцем. Как бы сейчас он хотел сорваться вместе с ним и бежать по этим местным равнинам туда, где их никто не застанет.       – Нельзя, – повторил Володя и привстал с чужих колен, – нам пора расходиться.       Он дотянулся губами до щеки Юры, но тот ловко повернул голову и мазнул своими губами в ответ, придерживая Володю. Поцелуй был не глубокий, но довольно горячий и желанный, что в руках Володи появилась легкая дрожь, опираться на них стало непросто.       Юра прервал поцелуй, однако не отстранился.        – Куда же ты со своими зацелованными мною губами отправишься? – жарким дыханием опалил он губы Володи.       

***

      С лопатами наперевес они остановились у ворот, чтобы снова попрощаться спустя десять лет.       Юра положил лопату подле себя, взял в свои руки лицо Володи, уткнулся лбом в его лоб и с надеждой спросил:       – Мы же еще встретимся?       Володя постарался улыбнуться искренне, насколько было возможно в сложившихся обстоятельствах.       – Встретимся, – солгал он.       И Юра поцеловал его так, как когда-то вожатый поцеловал его в лодке.       Они разошлись по разные стороны. Володя шел по той же дороге с видами на поля, что и несколько часов назад. Он снова вспомнил день, когда Юрка сбежал. В груди вдруг что-то неприятное зародилось, начинало распирать изнутри, и, словно магнитом, тянуло назад, а ноги увязали в твердой земле. «Это лагерь», подумал Володя. Лагерь не дает ему уйти и маячит вновь вспыхнувшими в нем чувствами, как блесной. Он остановился, готовый клюнуть на наживку, уже легкой поступью побрел обратно: ещё чуть-чуть он мог бы побыть с ним, упиться воспоминаниями юности; ещё чуть-чуть мог бы слиться с этим прошлым; ещё совсем чуть-чуть… Но замер, отрезвленный соображением: удильщик – вовсе не лагерь, а человек, чей силуэт вдалеке точно гром среди ясного неба. Володя не даст себя подсечь, иначе утянет на дно и того рыбака тоже. Володя отступил назад, не сводя взгляд со статичной фигуры мужчины. «Уходи», безмолвно прогонял он Юру, развернулся и сам зашагал от него прочь, следуя своей же мысли. Ноги волоклись, солнце слепило, жара душила – всё противилось его побегу, но Володя не мог им сдаться, ведь на кону чужая жизнь. Он ускорил шаг, сбросил балласт в виде этой чертовой лопаты и через мгновения уже перешел на бег, срываясь, наконец, со злосчастного крючка. Володя бежал, рассекая густой ветер, и вмиг послышался горестный раскат грома.       Он бежал, оставляя его позади.       Бежал что есть мочи.