Детство близнецов.

У Карамона есть шрам на ноге. Но он не помнит, как тот появился — наверное, упал в детстве…

***

— Слушайтесь её и не создавайте проблем, — ткнув поочерёдно в Карамона и Рейстлина, прошипела Китиара. Потом вновь указала пальцем на Карамона: — Защищай Рейста от этих придурков, — кивок за окно на улицу, подразумевающий всех местных детей разом. Палец переместился на Рейстлина: — Не дай этому глупышу во что-то вляпаться, — она обернулась на стоящую рядом с пребывающей в трансе матерью найденную помощницу, и вздохнула: — Надеюсь, всё будет хорошо. — Опоздаем, — поторопил её Гилон. Девочка перевела взгляд на отчима и, кивнув, вышла перед ним в двери дома. Карамон и Рейстлин остались с незнакомой женщиной, которая теперь будет присматривать за матерью. Её улыбка не была злой или жалостливой, но и доброй, приветливой она тоже не была. И глаза… Карамон никогда раньше не видел, чтобы человек улыбался, а глаза оставались жестокими. — Значит так, — сладко пропела женщина. — Ваша сестрица уехала, отец-магл мне не указ, а мать, — она посмотрела на безучастную Розамун, — вас не защитит. Будьте умницами и не путайтесь под ногами. Поверьте, вам же будет лучше. Идите, поиграйте, а я разберусь, что тут можно сделать, — достав палочку, она принялась водить ей над Розамун, произнося что-то неразборчивое. …Женщина появлялась раз в неделю, по воскресеньям. Давала матери зелья, от которых та приходила в себя, после чего оставалась с ней пару минут наедине, проводя «магическую диагностику» — что бы это ни значило. И уходила. На детей она едва обращала внимание, хотя и не забывала сладко улыбнуться им при Гилоне и похвалить — ему же. Так продолжалось до ноября, когда Рейст заболел и отец, смущаясь, попросил женщину приходить каждый день. — Розамун после ваших зелий заботится о детях, но перед очередным приёмом опять в себя уходит, — неловко пояснил он. — К тому же, она так и не привыкла к нашей жизни, да и у вас давно не была. Станет Рейсту хуже, ей и обратиться не к кому, а до меня пока дозвонитесь, пока я приеду… Китиара обещала, что вы будете нам помогать, — добавил он. — Если нужна дополнительная плата… — Нет-нет, — заверила та. — Я обо всём позабочусь. — Я сам могу заботиться о Рейсте, — едва ли не впервые Карамон заговорил в её присутствии. — Китиара сказала мне защищать его… — От меня? — коротко-оскорблённо усмехнулась женщина. — Разве я сделала вам что-то плохое? — Простите, — вмешался отец. — Я поговорю с ним. И после аппарации помощницы долго объяснял Карамону, что тот неправ. Женщина помогла их матери — та занимается домом, почти как раньше (Карамон этого «раньше» не помнит, но не может же отец врать?) И Рейсту она поможет, потому что Карамон ещё маленький и не разбирается в лекарствах и прочем, необходимом больным. Он вынужден согласиться: не разбирается. А если перепутать лекарства или дать неверную дозу, больной может даже умереть! Этого достаточно, чтобы перепуганный Карамон признал: лучше, чтобы за братом присматривала эта женщина, чем он сам или мать, в любую минуту способная выпасть из реальности… Он даже готов попросить прощения, когда она придёт завтра проведать Рейста… Но ей его извинения не нужны. — Ты ведь понимаешь, что теперь твой папа не поверит ничему, что ты ему обо мне скажешь? — ласково поинтересовалась она, убедившись, что отца нет, а мать в очередном трансе. Карамон никогда раньше не думал, что можно бояться ласкового голоса. А женщина продолжила уже зло: — Будешь делать, что скажу, и, может быть, я дам твоему брату лекарство. Не будешь… — не договорив, она приторно улыбнулась и направила палочку на Рейста. Карамон никогда раньше не слышал, чтобы брат так кричал. Защитить — бьётся в мозгу, и он бросается наперерез красному лучу, загораживая Рейста. Кричал ли он сам, мальчик не знает. Но так больно ему раньше не было. Карамон отстранённо подумал, что с приходом в их жизнь этой женщины он узнал очень много такого, чего не знал никогда раньше и чего предпочёл бы не знать вообще. Слишком сложная и взрослая для него мысль едва даёт возможность расслышать больше не прикрытую ненависть в голосе женщины: — …грязнокровное семейство… хоть что-то с вас получила… кто же знал, что Эйланы… Если она их так ненавидит, почему продолжает приходить?.. Очнувшийся Карамон вновь увидел на её лице слащавую улыбку — и опять испугался. За Рейста. Брат болен, его нельзя… Неделя болезни Рейстлина превратились для Карамона в постоянную боль. Красных лучей из палочки женщина больше не выпускала — теперь она предпочитала направлять невидимые заклинания, оставлявшие на теле Карамона порезы. Неглубокие — на руках и пальцах, если он что-то роняет или портит в процессе готовки. И сильный, идущий от бедра по всей ноге вниз — за слишком медленное исполнение какого-то указания. Женщине понравился этот порез, и она больше не делала других. Только обновляла его, снова и снова… А один раз прошлась вылетевшим из палочки хлыстом по его пояснице. Именно шрам на ноге первым увидел пришедший в себя Рейстлин. В тот день ему тоже пришлось пережить своё «никогда раньше». Никогда раньше он не задумывался, что издеваться могут не над ним, а над Карамоном, и не соседские дети, а взрослая волшебница, пришедшая помогать. Никогда раньше он не видел, чтобы брат плакал. Никогда раньше он не лечил брата — а потому порез заживает, но шрам остаётся… Никогда раньше он не пытался детской магией наказать взрослую волшебницу… И никогда раньше они с Карамоном не подвергались заклятию Забвения.

***

У Карамона есть шрам на ноге. Но Рейстлин не знает, откуда он взялся — наверное, брат упал в детстве…