Я написал историю, но никто не разгадал послание

      Андрей залетел в квартиру как всегда с шумом, собирая косяк за косяком, стукаясь макушкой о вешалку и роняя Федину куртку. Раньше на подобные действия в ответ звучало «ебаный-в-рот-Андрей-какого-хуя», но потом Феде просто надоело. Пришлось принять как факт, что Андрей не в ладах со своими конечностями и теперь он только страдальчески вздыхал и поднимал все упавшее. Андрей, конечно, каждый раз рвался помочь и каждый раз был посылаем… На кухню. Ибо в помощи Андрей был милосерден и всегда разносил еще полкоридора.       Но сегодня… Сегодня не было сил даже просто встать со стула, чтобы Андрея встретить. Федя пялил в стол. Надо сказать – довольно грязный стол. Но он просто продолжал смотреть в одну точку. Единственное, что он сделал – повернул голову на шум в прихожей и продолжил свое увлекательное занятие.       - Федь?       Голос у Андрея приятный.       Андрей зашел на кухню и встал рядом, тяжело дыша.       - Ты че не сказал, что лифт отключили, пришлось к тебе на 16 пешком топать, пиздец просто. Федор?       Теперь в приятном голосе появились обеспокоенные ноты и пришлось заставить себя посмотреть на гостя.       - Сочувствую. Скоро включат… Наверное.       Неуверенной блеклой улыбке Андрей не поверил, свел брови к переносице и обвел помещение взглядом.       - Фе-е-едь… А ты… - так говорили или с психами, или с детьми. – А ты, когда последний раз на улицу выходил?       Соврать? Сказать правду? О том, что последний раз он ходил дальше магазина, провожая Андрея на самолет в Крас, к родителям. Но сказать правду – значит заставить Андрея переживать. Феде, по правде говоря, может и хотелось, чтобы Андрюша понял, что что-то не так. Чтобы, может быть, за него побеспокоились привели в чувство…       - Я… Вчера…       Если Андрей не поверил, то по крайней мере ничего не сказал. По-хозяйски открыл холодильник и завис.       - Фе-е-едь? Ты че жрешь? У тебя в холодосе нет ничего.       Он внимательно оглядывал полки, заполненные разве что маминым вареньем.       - Я доставку заказывал. Ты голодный? Закажи тоже что-нибудь.       - Федор, блядь! Какая доставка? Нахуя ты пиздишь-то мне? Время – ужин. Ты не жрал ничего весь день?       Федя не счел нужным отвечать – по правде не придумал, как выкрутиться – и только раздраженно вздохнул. Андрей помолчал, ожидая, видимо, что Федя все-таки разразится чем-нибудь, но не дождавшись присел перед ним на колени, стараясь заглянуть в глаза.       - Эй… Что с тобой?       Такой нужный, такой необходимый вопрос. Федя зажмурился, лишь бы не смотреть жалобно, лишь бы не просить помощи. Так и сидели – Федя на стуле, Андрей перед ним.       Федор почувствовал нежные руки на своем теле и его резко стянули со стула вниз, обнимая, защищая от всего на свете. Заставляя сесть на колени, вжаться в человека перед ним.       Андрей за последние пару лет поправился, Федя за последний месяц очень похудел. Теперь Федя был в его руках маленьким и несчастным, но Андрей держал, грея своими руками. Молчал. Просто держал.       - Скажи, что с тобой.       - Я не знаю.       Он правда не знал. Просто… В последнее время он мало ел и очень много работал. Не спал. Андрей не видел и не замечал только потому, что находиться бок о бок не было необходимости. Федя сказал, что у него куча незаконченных проектов. Что работает над новым альбомом. Соврал, конечно. На самом же деле не мог выдавить из себя ни строчки, зато брал заказ за заказом и сидел над ними ночами. А днем не отсыпался, сидел и смотрел в одну точку, тщетно стараясь понять, в какой момент жизнь пошла по пизде.       Андрей появлялся в жизни не часто, но регулярно и Федя всегда находил в себе силы делать вид, что у него все хорошо. Что не блюеет часами в туалете и не хлещет кофе литрами.       С Андреем и правда на какое-то время становилось легче. От ощущения, что ты нужен. Они не обозначали свои отношения словами, но это казалось лишним. Им было хорошо вместе – факт. Федя не знал, чувствует ли Андрей что-то, но сам всегда ждал его с трепетом. Но в последнее время даже их встречи не спасали. Не хотелось ничего и никого. Он и не общался ни с кем, кроме Андрея. А когда тот уехал – стало совсем тоскливо. Пусть это были какие-то жалкие три недели. За это время он правда ни разу не вышел на улицу. Не стало необходимости хотя бы делать вид, что все в порядке.       А еда… Ну, он ел один раз в день – нет, не всегда – до тех пор, пока не закончились продукты. Пару раз действительно заказывал доставки.       Сейчас, от мыслей о еде желудок скручивался в судороге. Было больно каждой клеточкой тела. Во рту не было ничего, кроме чая суток трое. Федя чувствовал слабость, страшно болела голова.       Федя, например, не рискнул бы сейчас встать. Его почти наверняка поведет, и он расшибет себе башку где-нибудь в коридоре.       Беспомощность. И от нее было противно до трясучки. Как же Феде не нравилось его положение. Очень не нравилось. Категорически. Он признавал и прекрасно осознавал до какой степени зависит от другого человека. И, блядь, ничего хуже придумать было невозможно.       Зависеть от человека – значит безоговорочно доверять. Доверять? У Феди с этим проблемы. Он даже в себе сомневается, не только в ком-то еще.       Доверять - бояться проебать. Отношения, человека рядом. Проебать то, такое нужное, ощущение тепла. Особенно когда за спиной многолетний холод.       Но справедливости ради, Андрей рядом с ним не год и не два. Прошло очень много лет с их первой встречи. Федя подумал, что очень не хочет, чтобы сегодняшняя стала последней. Или наоборот - стала. Только чтобы с Андреем до последней секунды.       Андрей был теплым. Даже при том, что совсем недавно с улицы. Федор только сейчас понял насколько сильно замерз и как его трясет. Глаза противно защипало от осторожных рук, которые обхватили плотным кольцом, крепостью, защищая от всего.       Феде было так плохо. Он правда думал, что умирает.       - Федь? Что случилось?       Ты уехал.       Но Федя же не мог так сказать, правда? Это глупо. И зная Андрея поселит ненужное беспокойство, чувство вины и ответственности за чужую жизнь. Андрей не заслуживает участи разбираться с чужой головой.       Не дождавшись ответа Андрей устало выдохнул и погладил Федино плечо.       - Давай-ка, вставай. Пойдем, ляжешь спать.       Паника.       - Нет!       Андрей вздрогнул от резкого звука.       Если Федя уснет – потеряет драгоценные часы с Андреем. Андрей же не будет смотреть, как Федя спит. Да и вообще – Андрей ехал к Феде совсем за другим. И, наверняка, разочаровался. Федор сломал все его планы. Федя не может ничего в этой ебаной жизни. Сука.       - Федь, ты выглядишь как труп. В твоих мешках под глазами можно спрятать еще по одному такому Федору. И ты сейчас пытаешься доказать мне, что не хочешь спать, да?       Федя не смог сказать ни слова. Только хлюпнул носом и спрятал лицо у Андрея на груди.       - Хочешь я с тобой лягу, а? Хочешь?       Наверное, стоило бы сказать «нет». Но Федя не смог.       - Хочу…       Сам встать не смог. Андрей буквально на себе тащил в спальню. Через коридор со свалившимися вещами.       Расправленная постель. Смятые простыни. Пахло затхлостью, Федя давно не открывал в комнате окно. Солнце, сегодня на удивление яркое, светило в глаза, теплый желтый свет затопил маленькую комнатку, пробивая блокаду из штор.       Андрей сгрузил его на кровать, ласково проводя по волосам. Потом открыл окно настежь, позволяя ветру с запахом дождя и прелой листвы затопить комнату. Стало так хорошо, что Федя инстинктивно вдохнул полной грудью.       Андрей стоял в свете солнечных лучей и слегка улыбался. Внимательно смотрел в глаза. Не спрашивал уже ничего.       Потом нырнул к нему под одеяло, прямо в штанах и водолазке. Сам притянул Федора ближе, так, чтобы уткнуться ему в макушку. Впервые за долгие недели стало тепло. Хотя бы просто тепло.       Андрей пах сигаретным дымом и бананово-клубничной жвачкой. Пах так по-родному, что вновь намокли глаза. Федя сморгнул подступающую истерику. Что у него с нервами? Федя утыкался Андрею в шею. И чувствовал себя защищено.       Андрей начал легка целовать его в макушку. Потом стек по кровати ниже, так, чтобы их лица были на одном уровне. Целовал щеки, лоб, губы. Очень-очень осторожно.       И Феде так сильно хотелось ответить, но не было сил…       - Андрей, прости я не… Извини…       Андрей тихо усмехнулся       - Я и не хотел. Спи, родной. Спи.       И Федя… Послушался. Уснул. Без единой мысли.       Проснулся в полной темноте и один. Пошарил рукой в поисках Андрея. Не нашел. Не нашел и телефон, по правде даже не знал, где его оставил.       Горько-противно. Уснул. А мог не спать, мог смотреть на загоревшего, счастливого Андрея, рассказывающего о том, что у соседской кошки красивые котята, а племянники вытянулись за год и вот-вот догонят самого Андрея.       Уснул.       Уже порывался встать и отыскать таки телефон, не смотря на слабость. Но с балкона вывалился Андрей, принося с собой ночную свежесть и какую-то странную тревогу.       - Ты не ушел…       Облегченно, но тихо произнес в темноту. У Андрея блеснули глаза, и он осторожно присел возле Федора. Так мама сидела возле кровати умирающей бабушки, а потом плакала у Феди на плече. Федя помнит. Феде жаль.       - Федь… Что с тобой происходит? Я волнуюсь.       Волнуется. За него, Федора, волнуется. Правда?       - Ничего, все хорошо.       - Не хорошо, я же вижу. Федь… Может позвонить кому? С кем хочешь поговорить? Ты только скажи.       Федя никого кроме Андрея видеть не хотел. Совсем-совсем.       - Не звони. С тобой хочу. Но не могу.       И тогда Андрей начал первый. Правда рассказал про племянников. Про Краснодарских парней, про бывших одноклассников. Про то, что подруга детства вышла замуж. Что на машине разбился бывший друг. Что Андрей на кладбище ходил к нему и испугался ворон.       - Представляешь? Не столько крестов, сколько ворон. Большие, громкие. Там еще грачи были. Смотрели словно прямо в душу. Они как будто что-то знают, просто не говорят. Знаешь, Федь, я не хочу ходить к тебе на могилу и смотреть на ворон.       Андрей не только голоса не повысил, даже интонации не изменил. Как говорил тихо, на распев, так и закончил. Как рисовал завитки у Феди на коленке, так и продолжал водить пальцами. А Федю пробила дрожь.       - Я не знаю, как так вышло. Просто… Столько всего. Устал, наверное. Мне нечего тебе рассказать, понимаешь. Просто стало… Очень плохо. И… Вот…       - Почему ты никому не сказал, Федь? Мы бы помогли.       Федя прикрыл глаза рукой.       - Я говорил. Вроде бы. А потом ты уехал. И совсем накрыло. Плохо, Андрей. Очень.       - Почему не позвонил? Я бы прилетел обратно.       Именно поэтому и не позвонил. Потому что Андрей, Андрюша, так сильно скучавший по дому, сорвался бы и прибежал к Федору первым рейсом. Федя большой мальчик. Должен уметь справляться с проблемами сам.       Не вывез.       - Не хотел мешать…       Глаза сверкнули яростью и рука, до этого мягко гладившая колено сжалась до боли.       - Федор-р-р… Я тебя сейчас сам повешу, понял?       Потом Андрей выдохнул и продолжил гораздо спокойнее.       - Ты не можешь помешать мне ни в одной из вселенных. Особенно тогда, когда тебе нужна помощь. Ты очень важен для меня.       Важен. Важен. Ты – важен. Ты очень важен. Важен?       - Сейчас ты поешь. Это не обсуждается. Ясно?       Сопротивляться было бесполезно. Но встать ему не дали. Андрей принес жидкий суп. Запах бульона заполнил всю комнату и… Феде сразу же захотелось выблевать свой желудок. Есть не то, что не хотелось. Мысль о еде вызывала ужас.       - Я не смогу это съесть.       Правда не сможет.       - Давай хотя бы чуть-чуть, ладно?       Федя видел, что у Андрея трясутся руки. Федя видел, что Андрею страшно. И что никто из них не знает, как вылезать из ямы, в которую Федя себя загнал. Умирать не хотелось. Но мысль о смерти не вызывала страха.       Умирать не хотелось.       Жить не хотелось тоже.       Федя гипнотизировал теплый бульон. Андрей гипнотизировал Федора. Ложка в руках ходила ходуном, она казалась неподъемно тяжелой, и Федя тратил последние силы, чтобы суп не расплескался и не залил все вокруг.       Каждая ложка – пытка.       Пытка самого себя, но что сложнее – пытка близкого человека.       Федя осилил семь ложек. С трудом. Но осилил. Через слезы. Через тошноту. Но осилил. И улыбнулся Андрею. Побелевшему от нервов, вцепившемуся в простыни. Натянуто улыбнулся.       Андрей снова уложил его в кровать. Накрыл тяжелым одеялом, которое они ночами часто делили на двоих. Но рядом не лег.       - Уходишь?       Андрей, погрузившийся в свои явно невеселые мысли, вздрогнул от неожиданности.       - Чтобы ты там себе не надумал – я тебя не брошу. Я рядом. Спи.       Снова беспокойный сон. Странный, как при лихорадке. Образы, странные существа. Бег по кругу. Бег от страха. Бег от самого себя. Бег от ответственности и чувств. Бег-бег-бег. Страх. Липкий, обволакивающий. Феде казалось, что его топят в нем.       Вынырнул так же резко, как и уснул. И вздрогнул от неожиданности.       На кровати рядом сидел не Андрей.       На кровати сидел и внимательно смотрел на Федю… Федя. Федя, который Букер.       Сначала показалось, что Федя все еще спит. Слишком сюрреалистично Букер выглядел здесь, в холодной маленькой хрущевке. В ней, конечно, мало кто мог выглядеть естественно. Вот почти умирающий Федор – мог.       - Как себя чувствуешь?       - Честно? Хуево. Слабость. И башка трещит.       Игнатьев свел брови к переносице и кивнул чему-то своему.       - Чай хочешь? Сладкий. Или суп?       - Чай.       Федя все еще ни черта не понимал. Совсем. Кажется, от все-таки достиг своей цели – он сошел с ума.       Букер скрылся в дверном проеме. Потребовалось собрать все свои силы, чтобы хотя бы сесть на кровати. Но Федя добрел до кухни, хватаясь за стены, врезаясь в косяки и стараясь позорно не упасть.       - Зачем встал?       Букер хозяйничал на Фединой кухне и кажется не чувствовал никакого смущения. И объяснять тоже ничего не собирался.       На самом деле Федя Букера недолюбливал. Не то, чтобы ненавидел, нет, просто… Федор Игнатьев был человеком тяжелым. Причем почему-то отмечал это только Федя. Оставаться с ним один на один было дискомфортно. Букер давил всем своим существом, авторитетом, ростом. Душил внимательным взглядом. Оттого еще страннее выглядел на Фединой прокуренной кухне.       - А где…       - Андрей поехал договариваться с врачами. Боялся, что ты проснешься и вытворишь чего-то.       - С чего он…       Но продолжить сил не хватило. Букер посмотрел тем самым осуждающе-внимательным взглядом. Слова застряли в глотке так и не сумев вырваться наружу. Из-за этого он тоже не любил Букера.       - Федь, дураком не прикидывайся. Сам понимаешь во что превратился. Андрей у тебя в тумбочке ствол нашел. Пересрал за тебя, долбоеб. Поехал в больничку договариваться.       Детали пазла медленно, но верно вставали на места. И когда Федор наконец понял о чем ему толкуют – почувствовал леденящую злобу.       - Вы хотите засунуть меня в психушку?! Вы охуели?!       А потом Игнатьев навис над ним, упираясь длинными руками в края стола. Приподнял одну бровь и выразительно замолчал. Федя замолчал тоже, не зная как правильно на это реагировать.       - А теперь слушай меня. Ты – кусок дебила. Ты не смог разобраться с головой и зассал просить помощи. Знаешь о том, что смерть не лечится? Мне было бы похуй на тебя, если бы не Андрей. Андрею не похуй. Иначе зачем пытаться помочь тому, кто сознательно ведет себя в могилу? Поэтому ты берешь яйца в кулак, выдыхаешь и едешь в больничку. Учишься ходить, кушать, жить. А потом возвращаешься к Андрею. Живым, Федь.       Букер медленно моргнул и сел на стул напротив Федора.       - Я, признаться, был о тебе лучшего мнения. Ты достаточно сильный человек, чтобы не творить хуйни. Самоубийство – выбор слабаков.       Федя чувствовал себя паршиво. Как объяснить зачем он все это делал, если сам не знает? Он спрятал лицо в ладонях, ожидая, что Букер сейчас добьёт его окончательно, но тот не стал.       - Как бы тебе не казалось – в мире есть люди, которым не плевать на тебя. Один из них поднял на уши уже пол-Питера. Второй едет из Москвы. Третий прикрывает твою задницу перед матерью и уже купил билеты из Иркутска. Этого мало? Мало, Федя?       Стало мучительно стыдно. Бесконечно стыдно. Получается своим долбоебизмом он переполошил кучу народа. И Андрея, и Егора Натса и Облу. Черт.       - Я… Я не хотел. Я не знаю, как так вышло. Почему все зашло так далеко?       Букер все еще сверлил его своим суровым взглядом, но… Уже не выглядел, как человек, который хочет придушить его голыми руками.       - Ничего непоправимого не произошло. Пока не произошло. Но ты представь насколько плохо было бы своим близким, если бы Андрей не заметил? Не хочешь жить для себя – живи для других.       Федя был готов. И на капельницы, и на врачей в белых халатах, и на тесные палаты. Только бы не потерять то, что у него есть.       - Понял че натворил, да? Вижу, что понял.       Букер поставил кружку с чаем прямо перед носом. Слабость во всем теле распространялась на руки тоже. Обхватил кружку обеими ладонями, но она все равно ходила ходуном. А на третьем глотке чай полез обратно. Федя устало прикрыл глаза стараясь глубоко дышать, а потом рванул к унитазу.       Его выворачивало снова и снова, хотя и блевать-то было нечем. Только противной, горькой желчью. Желудок сводило судорогой, Федя захлебывался от резкой боли. На глазах выступили слезы. Холодная плитка кусала разгоряченную кожу. Мир плыл и кружился перед глазами. Федя дышал сквозь плотно сжатые зубы, не смея шевелиться. А потом провалился в темноту.       Очнулся не дома. Не в знакомой до каждой детали квартире. Проснулся в палате. Рядом, на стуле, скрутившись в неудобный, неуютный комок сидел Андрей, светя цыплячьими волосами. Вообще-то он не должен сидеть с ним здесь. Но сидит. Спит. А мог бы спать дома.       И все это Федя чуть не проебал?       Отчаянно захотелось выползти из этого говна. Захотелось сделать по-другому. Правильно.       Андрей пошевелился.       Федя не очень хотел жить для себя. Но захотел для Андрея. Для мамы, которая будет плакать, когда узнает. Для папы, который расстроиться. Просто…       Андрюша поднял голову и встретился с Федором взглядом. Он был вымотанным и потрепанным. Красный нос, красные глаза, гнездо на башке. Вековая, бесконечная усталость в глазах.       - Господи, спасибо…       Он выдохнул тихую-тихую благодарность и глаза его подозрительно заблестели. Андрей сжал Федину руку, ту в которую была воткнута капельница.       - Я позову врачей. Как же я испугался за тебя.       Испугался… Он испугался за него. Только от одного этого знания Федя обязан выплыть. Обязательно.