Листопад

      Дом достаётся им почти пустым. Гавриил знает, что люди наполняют дома мебелью, чтобы жить — и раньше эта мысль была ещё одним доказательством людской мелочности, недолговечности, перед бесконечной пустотой Небес, обходящимися единственным важным — Её Светом. Теперь же Гавриил внимательно относится к тому, что и куда следует поставить, и его мало волнует, насколько сильно это понадобится.       Человечество вообще оказалось прагматиками в больше степени, чем Гавриил представлял — особенно после истории с документами на дом, удостоверениями личности, телефонами и такой жуткой вещью, как счёт в банке. Деньги стали единственной вещью, по поводу которой Гавриил с Вельзевул не волновались, познакомившись с ними ещё давно, однако, чтобы не вызывать вопросов, пришлось придумать красивую аналогию для их бывшей работы в конторах.       Впрочем, когда дело касалось непосредственно покупки, лишних вопросов никто не задавал. А купить пришлось достаточно.       Гавриил и Вельзевул выбрали небольшой дом, не желая разбираться с лишним пространством, однако всё равно заимели два комплекта ванной комнаты — на первом этаже и на втором. На втором ещё располагается просторное помещение, названное мансардой, с большими окнами, пропускающими много солнечного света и восхитительно подсвеченными на закате. Внизу же пространство лишь условно разделено огромным стеллажом на две комнаты, одна из которых служит кухней и столовой, другая — гостиной. Ещё есть сад на заднем дворе, где пока ничего не растёт, зато стоит странная качающаяся конструкция, и терраса со скрипящими половицами и вьюнком, оплетающим парапет и опоры, удерживающие крышу.       Человек-риэлтор, помогавший с покупкой дома, посоветовал целый список вещей, которые стоило сделать перед тем, как жить здесь, и часть под массивным заголовком ремонт энтузиазма не вызывала. Гавриил скурпулёзно записывал всё в блокнот, а Вельзевул оглядывала пустые стены, и в глазах её тоска мешалась с предвкушением. Иногда Гавриилу кажется, что за последние недели он прожил несколько жизней, а шесть тысяч лет служения на Небесах лишь чья-то неудачная шутка, над которой он не может посмеяться.       — Гейб, — тянет Вельзевул, сидя на подоконнике в мансарде и перечитывая его записи в блокноте. — Я не хочу возиться со всем этим.       — Человек-риэлтор сказал, что этим должны заниматься рабочие.       — Но я не хочу заниматься рабочими. Я устала.       Гавриил подходит к ней, пытаясь ободрить улыбкой. Он хочет сказать, что осталось совсем не много — но чем они займутся после? Похоже, что решение человеческих проблем теперь и есть их жизнь, словно в насмешку за то, что раньше они никогда не вмешивались.       Вельзевул прижимается к его груди, отлипнув от окна, и Гавриил обнимает её. Из головы мгновенно улетучиваются все мысли, вытесненные нежностью и спокойствием, столь всеобъемлющим, что Гавриил думает: однажды он не выдержит и Суть его вспыхнет подобно звезде. Он гладит Вельзевул по плечу.       — Что ты хочешь сделать?       — Хочу выбрать мебель. Я загуглила один из магазинов, о котором говорил человек, и мне интересно.       — Ты что сделала?..       — Загуглила. Это в телефоне, очень полезная вещь! И коварная, не помню, что именно наши говорили про Интернет, но змий-Кроули часто его упоминал.       Вельзевул показывает ему то, что нашла в интернете, и Гавриил снова чувствует себя чужим на Земле. А ведь это место должно стать их домом.       Гавриил думает об этом, когда они обсуждают, какого цвета будут стены, что они будут делать со второй ванной и садом, когда чудом приводят дом в порядок, избавляясь от паутины на чердаке, скрипучего пола и освежая тёмное дерево, которым отделан дом.       Небожителям это понятие не близко. Гавриил никогда не интересовался определением, никогда не задумывался о том, каким должно быть место, куда бы ему хотелось возвращаться, где он чувствовал бы себя спокойно и самим собой. Не то чтобы Небеса не были домом — но с каждым днём Гавриил всё больше убеждается, что едва ли он чувствовал там хоть что-то, а последние годы были наполнены лишь желанием встретиться с Вельзевул, провести с ней чуть больше времени, чем в прошлый раз, и смотреть, как она улыбается, как теплеют её тёмные глаза, в которых не было и намёка на коварное Адское пламя.       Но он знал, что горит в её нутре, знал, и ему нравилось чувствовать её мощь, скрытую за хрупким телом и мягкими чертами лица.       Гавриилу кажется, что он близок к тому, чтобы понять что-то очень важное об этом мире, о самом себе, о Вельзевул — о них. Но мысль упирается, теряется в ворохе смутных эмоций, не дающих покоя, незнакомых.       Вельзевул окликает его. Гавриил почти с удивлением обнаруживает себя в отделе с кухонным гарнитуром, но вопросами задаться не успевает.       — Давай возьмём вот эту плиту, — говорит Вельзевул, указывая на ближайшую к себе, и, не давая ответить, стоящий рядом человек, которого Гавриил не заметил, начинает рассказывать о достоинствах этого выбора.       Гавриил пытается понять, зачем им вообще плита. Тем более такая, цвета шоколада, грозящая потеряться на фоне стен.       — Не думаю, что она подходит нашему дому. Лучше взять чёрную, — он показывает на ту, что стоит рядом.       — Это другая марка, она не так хороша.       — Разве это имеет значение, если мы не собираемся готовить?       Вельзевул вздыхает и покачивается с пяток на носки, отводя взгляд.       — Я собиралась.       Она смотрит Гавриилу в глаза не то вопрошающе, не то смущённо, и он понимает, что она о чём-то смолчала. От этого колет под рёбрами, но человек снова перебивает, говоря, что нужная плита есть в чёрном цвете.       — Отлично, — отзывается Вельзевул, возвращая себе былое воодушевление, и Гавриил берёт её за руку, чтобы избавиться от ужасного чувства, что что-то внутри него трескается и крошится.       С прочей техникой разбирается тоже Вельзевул, только совсем не следя за тем, как всё это будет сочетаться. Следующий рядом с ними человек усмехается, говоря, что Гавриил разбирается в дизайне. Гавриил едва ли может точно сказать, что это такое. Но он представляет пятна цветов вместо белого и ищет в них гармонию, приносящую удовлетворение.       И снова приходится очень быстро разбираться в странных словах, что используют люди, и иногда не совсем уместных значений. Гарнитур, фасад, выкраска, образец, сантехника, артикул, названия материалов и размеры… На лице Вельзевул Гавриил видит отображение головной боли, только она не усмехается как тогда, когда он использовал полные определения слов — и он всё ещё считает, что это облегчило бы понимание сейчас.       Впрочем, это не мешает договориться о мелочах и деталях в конечном итоге.       Выбрав для кухонных шкафов рыжеватые фасады с имитацией рисунка дерева, они решают заложить стены за ними плиткой с орнаментом; тускло-оранжевые, жёлтые и голубые линии на сером фоне сами собой рождают что-то искристое внутри Гавриила. В обеденной зоне они ставят массивный деревянный стол, темнее, чем стены дома, и стулья с планками ему в тон, а напротив камина — широкий диван, обитый рогожкой песочного цвета с тёмными вставками на спинке и подлокотниках, но вместо кресла, похожего на его уменьшенную копию, Гавриил настаивает на бесформенном рыжем мешке — по большей части и любопытства. Перед диваном они ставят кофейный столик на низких резных ножках; узор из винных пробок на деле оказывается не рисунком, и Вельзевул загадочно улыбается, смотря на это. Они ставят шкаф с зеркалом и вешалкой в коридор и душевую кабину в ванную на первом этаже, скорее потому, что так обычно делают, кто запретит им однажды принять душ? Наверное, с этой же мыслью Вельзевул не соглашается с тем, чтобы забыть про вторую уборную и ставит туда огромную ванну.       — Я слышала от Дагон, что если вода течёт откуда надо, то это расслабляет, — поясняет она, потирая ладони в предвкушении. — А ещё я хочу кровать.       Мансарду они после недолгого обсуждения решают разделить пополам стеллажом, чтобы каждую сторону устроить по собственному желанию.       Гавриил снова думает о том, что такое его дом, и не может перестать смотреть на Вельзевул. Она возится с размером кровати и формой спинки, с подвесным креслом и, к удивлению, шкафу для одежды, который она намеревается заполнить. Гавриил выбирает такой же, вдруг вспомнив, что кое-что в его жизни до Вельзевул всё же было, и большое, значимое, иначе как бы он стал тем, кто он есть? На свою сторону он ставит угловой письменный стол, с множеством ящичков сбоку, выдвижной панелью, навесной полкой… Он не знает, что будет делать за этим столом, что положит в ящики и на полки, но спустя шесть тысяч лет чувствует удовлетворение и даже на несколько мгновений задирает подбородок перед воображаемыми лицами Михаил и Уриил в своей голове.       В списке необходимых вещей ещё остаются пункты, и на покупку керамической посуды, разноцветных подушек, ковров, вязанных салфеток на столы, ваз, ламп, часов и статуэток уходит куда больше времени — но меньше обсуждений. Гавриил чувствует себя невероятно счастливым, когда просто берёт понравившуюся вещь, делая её своей и не думая о том, правильно он поступает или нет, о том, как это нужно будет отразить в отчёте, о том, зачем вообще он это делает — ради какого великого блага. Внутри искрится нечто — такое же бурное, которое захлёстывает его с головой, когда он наблюдает за восторгом Вельзевул: как она увлечённо рассуждает о том, почему лучше взять клетчатые подушки, а не однотонные, зачем им шторы и лента с маленькими фонариками…       В доме пахнет деревом и чем-то незнакомым крепким, и это место обещает стать самым любимым. В нём так мало того, что напоминало бы о Небесах или Преисподней, но вместе с тем каждая вещь оказалась здесь лишь поэтому — потому, что шесть тысяч лет у Гавриила и Вельзевул не было ничего. И всё, что осталось, когда они ушли — лишь воспоминание и жгучее желание наполнить жизнь… смыслом.       Гавриил ещё не уверен, в чём именно он состоит, но точно знает — главное, чтобы рядом была Вельзевул.