Феникс, вырвался из клетки

Небо над головою, слёзы сотру рукою. Боже, прошу ответь мне, в чем виноваты дети? Небо над головою, слёзы сотру рукою. Боже, прошу ответь мне, в чем виноваты дети? Ярмак

***

Дети имеют отвратительное свойство надумывать себе то, чего нет. Густав это знает. Если преподаватель говорит, что его сын просто неуклюжий растяпа, споткнувшийся о собственные шнурки, значит это правда и никакой так называемой травли, на которую жалуется Себастиан, на самом деле нет. Трусливый мальчишка пытается свалить вину за мятый, растрепанный вид на одноклассника. Это злит Швагенвагенса в два раза больше. Густав ненавидит ложь. Себастиан ноет из-за того, что дворецкий забыл подогреть ему еду? Рофт выдвигает противоположную версию. Ребенок полчаса торчал в ванной, пользуясь отсутствием отца дома, и ужин остыл. Густав знает, что правда всегда стоит за взрослым. Этот раздражающий мальчишка может пускать крокодилье слезы, как угодно вещать лапшу на уши — мужчина не купится. Ибо сам не понаслышке знает, на что способны мерзкие дети ради защиты своей шкурки. Густав — уважаемый всеми человек, примерный семьянин, успешный бизнесмен. Но где-то глубоко внутри живёт гадкий, подлый выродок. Именно «выродок». Так называл его отец в детстве и юности. Швагенвагенс, оценивая такой жест с высоты своих лет и опыта, согласен с ним на все сто. Человеком он стал уже во взрослом возрасте. Ребёнком же он был отвратительным. Если б не суровая рука родителя, таким и остался бы. Бернард Швагенвагенс бил больно. Зато уже после третьего удара включались мозги. А уж после «специального обрабатывания ран» и подавно. Водки Бернард не жалел. Лил щедро. Прямо в открытые раны. Следом всегда шёл час позора. Стоять приходилось с выпоротой задницей кверху, опираясь на руки и не сгибая колени. Иначе можно было получить жгучую добавку. Больно, стыдно, эффективно. Потерянное время можно было отнять ото сна или еды. Методы отца Густав одобрял. Осознание правильности пришло с годами. И пусть он сильно упростил систему, вычеркнув некоторые пункты, она все ещё работала как швейцарские часы. Проверка комнат. Стандартная процедура. Даже будучи неблагодарным подростком с капустой вместо мозгов, Густав понимал необходимость контроля. Себастиан не понимает. Себастиан ищет свободы, слепо веря в то, что именно в ней заключается счастье. Делает тайники, таская в дом разного рода хлам. Мужчина не понимает смысла хранить мусор. Он в детстве однажды спрятал в шкафу щенка с улицы. Отец с жуткой аллергией на собак сразу же унюхал незваного гостя. Псину вышвырнули за порог, а Густава впервые познакомили с крапивой. Аллергическая крапивница стала наградой за непослушание. Но это живое существо. А как можно хотеть собирать мусор?! Метод кнута и пряника. Тысячи семей придерживаются такой тактики. Кнутом Швагенвагенсов выступает линейка. Себастиан ноет и глотает сопли, хотя звука от наказания гораздо больше самого наказания. Это выводит из себя. Нытиков Густав ненавидит. А видеть мальчишку с своим лицом, который упрямо идёт прямо на грабли отца, ещё больше. Густав был тряпкой. Противно, но факт. И возможно рыдал громче Себастиан. Но ведь и розги отличаются от линейки. Ледяную гречку мужчина исключил. Ещё не хватало подхватить простуду, стоя на кусках льда. Да и выковыривать крупинки из колен муторно и долго. Иногда Швагенвагенс может лишить кого-то из детей завтрака или ужина. Главное не дольше трех дней. Или диета превратится из правильного питания в рпп. Обычно этим страдали женщины, но зная сына, он не сомневался, что тот назло заработает проблемы с желудком. Бережное отношение к вещам — залог успеха. Стали бы со Швагенвагенсом заключать сделки, предлагать доли в бизнесе, спрашивать советы, будь он неряхой? Одежда, обувь, волосы — все должно быть в идеальном порядке. Густав несчастный обладатель кудрявых волос. Тонны геля с трудом могут выпрямить их. И Себастиан даже в этом чертовски похож на отца. Только у него локоны мягче шёлка. И растут как на дрожжах. Парикмахер наверное смог заработать целое состояние на стрижке Себастиана. Дальше по мелочи: режим, образование, доп. занятия, ограниченный круг общения, чтобы не нахвататься гадостей с улиц. С пряником было сложнее. Швагенвагенс терпеть не мог телячьи нежности. В его понимании крыша над головой, крепкий сон в тёплой кровати, возможность учится — говорили громче всяких сентиментальных фраз и подачек в виде сладостей или игрушек. Густав ненавидит лечить зубы. Так что от сахара он отказался ещё в юности, на стадии становления человеком. Лидия периодически подворовывает из серванта шоколад. Хотя, что взять от девчонки? Дура, она и в Африке дура. От того обидно ловить за такими вещами сына. Смотреть как он уподобляется женщине и обожает конфеты, печенья и другую дрянь. Игрушки — пустая трата времени. Отвлекает от саморазвития и копят пыль. Можно позволить парочку дочери. Опять же она-девочка. Если бы вы только знали, как Густав устал объяснять эти истины Себастиану. Отпрыск не слышит его. Ну никак. Винит во всех грехах разом. А ведь просто включи критическое мышление, сразу все на место встаёт! Но очевидно это уже никогда не произойдёт. Густав не будет услышан. В трясущихся руках свидетельство сыновьего предательства. Зелёная книжка. Личный дневник. Девятый по счету. В полу тайник. Опять мусор. Куча тетрадей с жалобами. Оба ребёнка его предали. Внутри Густава живёт гадкий, подлый выродок. Вытаскивать его на свет может только один член семьи. Вернее мог. Бывший член семьи. Гремит гроза. Молнии так и сверкают. В темном кабинете светло как днём. Густав нажирается как свинья. И все перечитывает, и перечитывает записи беглого сына. Прошло уже два часа. Осознание все ещё не ощущается в полной мере. У него теперь вроде как нет сына… Густав уверен, что ублюдок вернётся уже завтра. Мокрый и с температурой. Потому что нет ничего ценнее семьи. Потому что Швагенвагенс дал ему слишком много, чтобы подросток обрубил связи с ним. Проголодается и вернётся. Мужчине все равно тревожно. Ведь в строчках сына мерещится собственный максимализм. Такой уродливый, мерзкий, неправильный. Максимализм, который Густав переборол. Ему тоже дали шанс покинуть усадьбу Швагенвагенс. Он даже и не подумал уйти от отца. И мысли не промелькнуло. Сразу же шагнул за порог, на ходу расстегивая ремень. Пороли сильно. Зато больше не писал гадости о родителях. Себастиан ушёл. Без истерик или обвинений. Просто в один момент прервал тираду отца стальным взглядом. — Меня зовут Глэм. Развернулся и прогулочным шагом покинул улицу. Ни разу не обернулся. Ни разу не дрогнул. Горло болит после криков. В висках стучит отбойный молоточек. Хочется отрубить себе голову, чтобы рой мыслей хоть на минуту. А заодно и глаза выцарапать, чтобы эта проклятая влага перестала литься. Буря гнет деревья к земле. Поток воздуха распахивает плохо закрытое окно. Сквозняк запускает бумаги кружится в хороводе, пародируя дикие танцы листопада. Они оседают на полу средь небольшой пирамидки бутылок. Швагенвагенс прикончил уже три. Четвёртая сбивает эту лапту. Густав снова ведёт себя как животное. — Густав… — Пошла прочь. — Это уже слишком. У тебя сердце не выдержит. … — Я сказал, пошла вон!!! Он едва не падает лицом вниз. В грубую кожу ладоней впиваются осколки. — С-с-сука… Как же бесит… Жена жмётся в углу. Бесполезная. Жалкая. Густаву под стать. — Густав, пожалуйста… Пойдём спать. Комната плывет. Очертания нечеткие. К горлу подступает горький ком. Как бы отпрыск не раздражал Швагенвагенса, он чувствовал его уход как что-то личное. Все таки сын. Будто от души оторвали крупный кусок и бросили в бездну. Мэри трясет как в ознобе, пока она пытается поднять мертвецки пьяного мужа с пола. А сознание медленно уплывает из его очей. Первый день побега подходит для Густава к концу.

***

Дети имеют отвратительное свойство уничтожать чужие судьбы ради спасения своей. Лой Джойсо не был плохим человеком. Просто он слишком хорошо умел складывать два и два. И в отличии от других учителей не собирался тактично отводить взгляд, если Бернард заходил слишком далеко в воспитании. Лой любил детей. Своих у него было двое, а если считать его четвертый класс, то двадцать восемь. В их обучение мужчина вкладывал душу. Слюнтяй, готовый простить любой плевок. А сколько раз он делал вид, что не замечает, если ученики отвлекаются или списывают на проверочных. Лучше бы он не замечал чужие кровоподтеки и синяки. Мировоззрение учителя и Бернарда сильно отличались. Входили в диссонанс. Оставлять это без внимания, Джойсо не собирался. — Поверь мне, Густав, твой отец поступает неправильно. Нельзя бить детей, лишать их завтрака и сна. Это бесчеловечно. Давай я попрошу помощи у полиции. Они поговорят с ним и попросят больше так не делать. Густав не верил. Зато четко помнил наказ — держать рот на замке. «Сынок, отец все делает ради тебя! Неужели ты станешь Павликом Морозовым и донесешь на него?» — причитала матушка, когда Густав в первый раз заныл о «несправедливости» отцовских методов. «Запомни, сукин сын! Иудничать решишь, заместо отца выпорю! А потом пинка под зад дам! — важничал брат. — И уговорю бросить тебя на улице. Такому мусору как ты там самое место!» А Бернард молчал. Но одного взгляда и дьявольского оскала хватало, чтобы наизусть выучить кредо Швагенвагенсов — сор из избы не выносить. Становилось жутко до дрожи в коленях, особенно если отец клал тяжелую ладонь на светлую голову, сжимая кудри не сильно, но ощутимо. Гробовая тишина, пристальный взор голубых лавин и тонкие губы в звериной усмешке. Иногда мужчина даже не моргал. Стоял с идеальной осанкой, склонив голову на бок. Было в этой позе что-то от дикого ястреба или коршуна. — Я в порядке. А вас попрошу не лезть ко мне в семью. — Густав, я правда переживаю за тебя. — Я. В порядке. Что. Не. Понятного. Джойсо не остановили предупреждения Швагенвагенса. Он твердо уверился в своем намерении, натравить на Бернарда опеку. За что и поплатился. Густав знал, что поступил как выродок. Лоя надо было приструнить, но то, какой способ избрал десятилетний «он» превзошёл все ожидания, навеки уверив окружающих в том, что Густав и правда ублюдок. В тот злополучный день четвероклассник сломал не одну судьбу, а целых пять.

***

— Густав, задержись пожалуйста после уроков. — учитель поправил сползшие на кончик носа прямоугольные очки в толстой, совсем не молодежного фасона, оправе. Мальчик с внутренним шипением перестал собирать учебники. Ничего хорошего это не сулило, если учесть, что он остался единственным, кому не объявили об оценках во всеуслышание. — Что случилось, сэр? — осмелился падать голос блондин, после того как последний одноклассник выскочил из класса, не забыв напоследок бросить в его сторону гадкое «лошара». — Ты не очень хорошо написал эту контрольную. Наделал кучу грамматических ошибок и опечаток, а запятые не поставил нигде. А еще я не нашел разбора слова «перпендикуляр» на морфемы. Сердце предательски ёкнуло. Желудок мигом прилип к стене, а горящие после вчерашнего наказания ноги и спина отдались неприятным жжением. — Успокойся, Джи! Я не собираюсь ставить эту двойку в журнал, а тем более оповещать твоего отца. Я хочу, чтобы ты написал ее заново сейчас. Ты наверное просто устал, потому был немного невнимателен. Я выдам тебе новый текст и задания. Хорошо? Этот тон. Умилительно-ласковый. Аж до тошноты. В глазах педагога Густав видит себя слабаком, идиотом и трусом, который готов идти на любую подлость, чтобы прикрыть свой зад. Отвратительно. Но получить новые рубцы от тяжелой трости не особо хочется. — Ладно. Густав хмурит губы, ощущая жуткий стыд, ненависть к себе и странное облегчение. Хорошо, что придурковатость Лоя играет ему на руку. Джойс смотрит не отрываясь. Изучает. Оценивает. У блондина трясутся натруженные руки, а спина пряма как спица. Глаза мальчишки болят от усталости и яркого, режущего света и недосыпа. А еще он ненавидит чужое внимание. Особенного такого явного и неприкрытого. Преподаватель садится за парту рядом. — Готов? — Да. — Хорошо, давай проверю. В этот раз все гораздо лучше. Не совсем справедливая пятерка приземляется в потрепанный зеленый журнал. Это значит одно — сейчас начнется старая шарманка про «давай сдадим отца полиции». Густав уже заранее злится на Джойсо. Лой не спешит, только улыбается девичьей улыбкой. Так улыбается мама, когда смотрит на свою маленькую «Пепе», единственную дочку. Патриция Швагенвагенс едва перешагнула прелестный младенческий возраст, но еще не потеряла припухлость новорожденного. Какого дьявола Джойс смотрит на него также? — Бедный ребенок… — С чего это я бедный? — недоверчиво косится Густав. — Совсем затюкали тебя. — И ничего не затюкали!!! Так надо… — Глупенький… В малахитовых глазах образуются слезы. Учитель треплет по голове своего ученика. А потом делает роковую ошибку. Джойс обнимает его. Вспышка. На мгновение мир становится слишком красочным. Будто блондина опять накачали таблетками. Он с истеричным воплем выскакивает из чужих рук, чуть не раскроив себе затылок об преподавательский стол. На черных брюках Лоя остается четкий отпечаток детской обуви. — Густав…ты чего?.. Горло душит спазм. Руки-ноги становятся ватными, по спине струится пот. Зрачки расширяются. — Убери от меня руки. Угрожающее тихо он произносит эту фразу. Сердце бьется о грудную клетку с твердым намерением проломить ее. — Малыш, ты чего?.. Я напугал тебя? — Ты… Ты… ОЗАБОЧЕННЫЙ УБЛЮДОК. Густав ненавидит прикосновения. Ему не два года, чтобы тискаться. Он — взрослый. Почетный член общества. Он не позволит унижать себя как годовалого карапуза. — Это тебя отец сказал? Мальчик и сам не знает, как умудрился произнести мысли вслух. В этот раз он крепко сжимает потрескавшиеся губы, чтобы ненароком не сморозить глупость. — Так. С меня хватит. Мы сейчас же идем в полицию. — Нет!!! — Густав, это ненормально. Дети не должны так реагировать на прикосновения. Дети не должны сидеть за учебой двадцать часов в сутки в ущерб сну и отдыху! Дети должны доверять родителям, а не обливаться потом от упоминания их имен! Детей нельзя бить до кровавых соплей! Ни один человек не достоин такого отношения! — Заткнись! Заткнись! Заткнись!!! — голос срывается на пронзительный визг. — Отсутствие розги портит ребенка. Я не хочу и дальше оставаться выродком! Я хочу стать человеком!!! У Лоя глаза становятся кроваво-красными от ярости как у быка на корриде. Он крепко держит ученика за плечи, пока тот обливается слезами. — Выродок? Так он называет тебя? Зря я тянул с этим, но больше не буду. Ты-человек Густав! Ты уже стал им. С первым вздохом. С первым криком. Ты — человек! — Нет… — Густав — ты человек. Не выродок. Джойс пытается вновь обнять орущего в истерике мальчишку, но тот с силой бьется головой о чужой нос. Хватка слабеет, Густав пулей бросается к выходу, забывая напрочь про учебники и портфель. Дверь он выбивает чуть ли не лбом. Зрение затуманено. Сорванным от воплей голосом мальчик твердит как мантру одно «Выродок. Выродок. Выродок.» Это поражает даже Бернарда. Впервые отрок сам просит о наказании. Штаны упали на пол, ребенок путается в них. — Папа, ты же не со зла? Не со зла? Ты же прав! Ты же мой папа! Мне страшно… Мне плохо. Отец, я совершил тяжкий грех!!! Бернард поднимает чужой подбородок вверх. — Что ты натворил? — Джойсо… Я…Учеба. Полиция. ПАПА, МНЕ СТРАШНО!!! Я не хочу. Не хочу… — Чего именно? Выражайся точнее. — Я не хочу… Не хочу. Пощечина почти не ощущается. — Я сказал выражаться точнее. Густав прижимает отцовскую ладонь к губам. — Благодетель… Я лжец… Он оставил… Контрольная. Я — тупоголовое ничтожество… А он! Он говорит плохое. И трогал. Глаза высыхают за секунду. — Папа, он меня трогал. — Кто? — Лой Джойсо. Отец, вы действительно думаете, что я выродок? Простите меня, я больше не буду обманывать!!! Только не бросай меня, пожалуйста!!! Я хочу стать человеком!!! А потом Густав позорно падает в обморок, пачкая своей кровью и слюнями блестящий от чистоты паркет.

***

Швагенвагенс так и не смог найти в себе силы, объяснить отцу, что тот просто не так его понял. Испугался. А через месяц узнал, что жена Лоя забрала обоих детей, подала на развод и уехала в Испанию. Мать учителя публично отреклась от «сына-педофила». А сам безвинно осужденный не смог вынести несправедливого приговора. Сердце Лоя Джойса остановилось само по себе. Можно сказать, мужчина умер от горя. Можно сказать, что Густав его убил. Густав был жалким выродком. Он это знал. И пронес это знание сквозь года. Но ключевое слово «был». Бернард все же вылепил из наследника «человека». У Густава была такая же задача. Сделать выродка Себастиана человеком. И он провалил её. А за окном льет дождь. Густав засыпает, проведя в бодрости лишь пару часов. Будто сон может что-то изменить. Густав засыпает. И сквозь сомкнутые веки, в отражении большого зеркала видит того, самого выродка из прошлого. Похоже и Бернард справился со своей задачей не до конца. А все-таки жаль, что Себастиан останется выродком… Второй день побега Себастиана также подходит к концу.