«Нарисуй мне снова сказки»

             — Тебе бы траву потрогать… — задумчиво протянул Лайк, подпирая подбородок собственной ладонью.       Антон, скорчившись в три погибели, пробурчал что-то нечленораздельное тире нецензурное в ответ.       Лайк вздохнул, откинувшись в кресле.       — Нет, серьёзно. Меня пугают объемы работ в Московских Дозорах. У тебя скоро глаз начнет дёргаться. И хорошо, если только глаз…       Городецкий с трудом поднял голову, чтобы посмотреть на Темнейшего.       — Уже начал! — с преувеличенной экспрессией заявил Лайк, ладонью тыкая Антону в лицо. Будто Городецкий сам был не в состоянии почувствовать судороги на веке.       — Саня, — низко протянул Городецкий, предупреждая. Получилось угрожающе, но оба знали: это были последствия усталости и ещё того букета проблем, что можно было заработать при работе в Ночном.       — Что у тебя там вообще такое?       — Не лезь.       — Серьёзно? Давай я помогу.       — Ты так поможешь, что мне потом работы добавится вдвое.       — Тогда просто отдохни.       — Как ты себе это представляешь?       — В красках. Желательно синих и зелёных — на улице лето, а ты в темном офисе сидишь. Это вредно для здоровья!       Тишина.       — Не игнорируй меня.       Тишина.       — Я тебе сейчас на твоих отчётах письки нарисую.       — Саша.       — О!       Лайку возможно стало бы страшно от того взгляда, что кинул на него Антон, только вот Светлые тёмные мешки под глазами и абсолютно помятый вид никак не способствовали устрашению. Хотелось взять Антона под белы рученьки и утащить в кровать… поспать. А вы чего подумали? Спать с кем-то, похожим на живой труп, это извращение, считал Лайк.       Поэтому для начала сон, потом Одесский залив на корабле Шведа с пивом, шашлыком и креветками, а там уже может… и не только сон.       — Оставь свои отчёты.       — Ты можешь заткнуться? Чем быстрее я их доделаю, тем быстрее я буду в твоём распоряжении.       — Ты будешь тем быстрее в моём распоряжении, чем быстрее ты бросишь эти отчёты.       — Извини, Инквизиция трахает меня жёстче, чем ты.       — Если что, я этим горжусь. Делать мне нечего, кроме как Светлых посредством траха изводить.       Тишина.       — Нет, это решительно невозможно.       — Лайк!       — Отставить панику. Я тебя просто украду.       — Ты с ума сошёл?       — Нет одного Высшего Светлого дозорного — нет отчётов от этого Высшего Светлого дозорного. Всё логично.       — Нет одного Высшего Светлого дозорного — есть развоплощение одного Высшего Тёмного главы Дозора.       — Отлично, ещё и Завулона уберём. Хотя его, конечно, жалко.       — Лайк!       — Не паникуй, я всё решу. Чего только не сделаешь ради тебя.       Антон со стоном уронил голову на стол. Спорить с Высшим Тёмным было примерно так же, как спорить с сумасшедшим — они не принимали никакой правды, кроме своей, а тебя за это считали конченым идиотом.       — Вот что ты собираешься делать? — вздохнул Антон, еле открывая один глаз (на второй сил не хватило) и устало смотря на Лайка.       — Следи за руками, — улыбнулся во весь рот Темнейший. Как Великим удавалось дозвониться до Инквизиторов с выключенного телефона, для Городецкого всё ещё оставалось загадкой. — Здравствуй, Хена. Я по поводу аномалии, — Лайк откинулся в кресле, подмигнул уставшему Антону. — Нет, всё нормально. Просто звоню сказать, что Городецкий, ну ты знаешь, что-то там вытворил, и теперь она, кажется, работает слегка иначе, — Антон подскочил, одними лишь губами и глазами показывая улыбающемуся Лайку всё, что он о нём думает, и ища глазами что-то, что можно было бы запустить в завравшегося Темнейшего. — Не-не, вы тут не нужны, ничего серьёзного не произошло. Просто уведомляю, что пока мы тут не разберёмся, информации не ждите. Всё, удачки, — и положил трубку.       — Саша… — страшно начал Городецкий, нащупав на столе статуэтку.       — Антоша… я тебе выторговал только что недели две отдыха от отчётности. Где твоя благодарность?       — Какой отдых от отчётности?! А Инквизиции мы потом что скажем по поводу изменений в аномалии?!       — Как что? — похлопал глазами Лайк. — Что ошиблись, показалось нам. Бывает.       Статуэтка с грохотом врезалась в стену. Врезалась бы Лайку в лицо, если бы тот не имел от природы хорошие инстинкты.       — Я тебя убью когда-нибудь, — пообещал Антон, позволяя Темнейшему подойти к себе ближе.       — Я, так и быть, не буду доносить в Инквизицию и твоих планах, — торжественно заявил Лайк, затягивая Антона в поцелуй.       Одесский залив, всё-таки был, но не на корабле у Шведа. Антон категорически отказался, аргументируя это тем, что он точно сдохнет от кружащейся головы.       Вот они и лежали на траве под солнцем, слушая прибой.       — Лучше?       Антон сонно угукнул, уместившись на груди Лайка и тихонько посапывая. Под щекой мерно билось чужое сердце, а ладони царапала мягкая зелень. И кроны деревьев скрывали их от солнца и печалей, Инквизиторов и отчетов, и легкий ветер ласково трепал их волосы, гоняя лёгкие волны по глади Черного моря.       Лайк жевал травинку, запоминая этот момент.       Он, как и любой Темнейший, любил прекрасные мгновения этого мира и точно также, как и любой Темнейший, привык запоминать их, а не оставлять на полотне или памяти телефона.       Потому что нельзя пока что оставить шелест травы и чужое тихое дыхание нигде, кроме собственной памяти.