«Нарисуй мне снова сказки»

      

«День прошёл без чудес

без наигранных скукой фокусов»

      — Чего, Гесер беснуется? — лениво спросил Лайк, даже не опуская газеты.       Он расположился на кресле в гостиной, и у Антона невольно дёрнулся глаз: что, намазано чем-то в этом кресле Темнейшим что ли? Надо бы выкинуть это кресло, пока на нём Фафнир не ревоплотился…       Городецкий скинул рюкзак, лениво угукнул. Мысли о уборке (в первую очередь мебели) пропали, как несостоятельные: голова болела слишком сильно, чтобы там помещалось что-то кроме желания спокойного сна.       Лайк был прав: Гесер опять бесновался. И в первую очередь, конечно, из-за самого Лайка. Ну не любил его Пресветлый.       Выдавать Тёмного и его местоположение Антон, конечно, не считал нужным, но иногда грозился, когда Тёмный его чересчур доставал.       Газета опустилась, за ней возник свежий и бодренький Лайк в противовес пожухлому и уставшему Антону. «Они были как Инь и Ян»…       — «Угу»? «Угу»?! — переспросил Лайк комично, с каким-то акцентом на совий манер. — Ты поэтому его учеником стал — любимую ему напоминаешь? — Лайк ещё раз, для увеличения комического эффекта, угукнул, как сова. Получилось удивительно похоже.       — Иди нахер, — беззлобно огрызнулся Антон, направляясь к кухне.       Лайк пошёл следом.       — Что, совсем плохо? — спросил Темнейший, доставая Антону кружку, пока тот ставил чайник на газ.       — Жить можно, — вздохнул Антон.       — Так вам, Светлым, везде жить можно, вы как бактерии. Так что можно поподробнее про это ваше «жить можно» — арктические льды или все-таки комфортные условия для выживания? — Лайк потянулся к верхнему шкафчику — туда, где стояли чаи и кофе — через Антона. Достал пакетик.       — Я кофе буду, — попытался встрять Городецкий, игнорируя вопрос.       — Нет, ты будешь ромашку, — веско сказал Тёмный, наверняка принимая молчание за ответ. — Тебе нельзя кофе, у тебя от него тревожность.       — От вас у меня тревожность, — огрызнулся Антон, пытаясь дотянуться до полки. Лайк успел быстрее и ладонью плотно закрыл дверь шкафчика. Теперь до кофе было не добраться, а в кружке цвела противным запахом ромашка.       Городецкий вздохнул.       — Не ворчи, — с какой-то странной нежностью сказал Лайк. — Купим завтра кофе.       — Сегодня.       — Завтра. Сегодня ты будешь спать.       Антон не стал спорить: Лайк очень хорошо читал будущее, и раз он говорит, что Городецкий будет отсыпаться до следующего дня, значит так и будет.       — Тогда пошли.       — Куда? — удивился Лайк.       — Спать.       — А ромашка?       Городецкий посмотрел на Лайка испепеляющим взглядом.       — Понял, — кивнул Лайк, выходя за Антоном почему-то обратно в гостиную.       Резким движением Городецкий умудрился опрокинуть Лайка на диван — между прочим, с помощью подножки! Как будто Лайк не лёг бы добровольно…       — Мы же спать, нет? — с сомнением протянул Лайк, ощущая на бёдрах чужую тяжесть. Выглядело это конечно все безумно сексуально, но картину портил помятый вид Антона и его пустые глаза.       — Спать, — кивнул Антон, и устроив Лайка так, как ему было удобнее, свалился рядом, укладывая себя на чужую руку и чуть ли не сворачиваясь клубочком.       Всё это было трудно сделать на узком диване, поэтому Лайк перевернулся на бок, подтягивая Антона за талию ближе к своей груди.       Кажется, молодёжь сейчас называла эту позу «Ложки». Лайк так и не понял, кто столовая, а кто чайная, или как там было.       — Может в кровать пойдём, там хоть просторнее? — спросил шёпотом Лайк на чужое ухо — благо, оно было совсем рядом.       Через несколько секунд Антон ответил, будто все это время пытался справиться с дремотой:       — Нет. Тут у меня есть легальная причина прижиматься к тебе ближе.       Лайк хмыкнул, обнимая Антона крепче.       — Я не против обнимать тебя крепко и на кровати.       — Поздно, — заключил Антон, зевая, и используя чужую руку вместо подушки.       Лайк не стал спорить: боялся спугнуть. Антона пробивало на нежности и тактильности до обидного редко. И Тёмный точно не упустит своего счастья.       Он уткнулся носом в чужую шею, слушая чужое мерное дыхание. Чужое тепло в руках так и хотелось обнять крепче, впитать в себя, и Лайк просто замер, согреваясь чужим светом и тоже засыпая.       Два ровных дыхания сплелись в одно.