Прости

Глава 32. Гаязовы убегают, а старая семья, почти полным составом, переглядываются в удивлении. Саша выжидает несколько минут, а затем хватает Клименко за запястье и тянет в дальнюю комнату. В своей бывшей спальне он по привычке встает у подоконника и исподлобья смотрит на Еву, ждет объяснений или скорее заветного «я не имею к этому отношения». — А теперь честно мне скажи… — Плисакин медленно выдыхает, чтоб не сорваться и не закричать на всю квартиру. — Ты подожгла из-за Ильяса или все-таки что-то другое? — Если бы не сожгла, то Ильяс бы отвечал за производство. — Ева чуть улыбается, но взгляд на Сашу не поднимает. — Да, дура, за него испугалась и не захотела этих ублюдков выпускать. — Там были люди? — По моим расчетам человек тринадцать. — И ты сожгла их заживо? — Саша хватается руками за подоконник, потому что от такой Евы земля из-под ног уходит. — Я не поджигала их выход, может сбежали, а может и нет. — Перед тобой виноват один конкретный человек! Почему ты… Почему, б̶л̶я̶т̶ь̶?! — Я вообще была не виновата. Рома не был виноват. А если завтра они тебе нож к горлу приставят? Твоей семье будут угрожать, а ты вынюхивать, кто же тот самый Рипман, чтоб остальных не задеть? Считай, что я за Рому отомстила. Если кто-то не смог выбраться, то такова его судьба. Я бы давно со всем покончила, но мой папаша даже после смерти умудряется накосячить. Я тяну время и ты тоже постарайся. Женé ничего не говори, ей я не доверяю. Диме тоже. Саша уходит сразу же после этого разговора. Аня спешит за мужем, а Диму Ева слезно просит остаться. Парень легко соглашается, потому что они давно не сидели вместе. Клименко еще больше ненавидит отца, потому что документы и доказательства всех преступлений Рипмана до сих пор не у нее в руках. Он даже после своей смерти над ней смеется. Хочется уже всë закончить, пока сама не стала одной из таких ублюдков, как Рипман или его «сын». — Закончилось бы уже всë это… — Пьяно тянет Дима и пытается потушить окурок, который уже второй раз падает на стол. — Чтоб всë было как раньше. — Как думаешь, Рома выберется? — Ева переливает свой виски в пустой стакан Ильяса и косится на друга. — По-любому. Он же… Он у нас сильный. — Сколько вы с ним знакомы? — Лет двадцать уже. Больше даже. Он мелкий такой прикольный был, как щас помню! Лысый еще, а глаза… — Не стремно? — Да, нажрался, каюсь. — Лелюк широко улыбается и прикрывает глаза, но тут же получает в лицо пол стакана прохладного алкоголя. — Ты чë…?! Мелкая, не бузи! — Не стремно, знать человека почти всю жизнь, а потом убить его? — Абсолютно спокойно говорит Ева и закуривает. — Не стремно жрать с одной ложки, а потом тормоза ему подрезать? — Ты чë? Мелкая, ты белку поймала? Думаешь, что я бы Романа так подставил? — Ты же сегодня выплыл из того самого склада со своим покровителем. Дим, я твою походку и новенькие «аиры» из тысячи узнаю. Дальше отрицать будешь? У меня в голове постепенно всë сложилось, к счастью. Узнала бы резко — сдохла бы от разрыва сердца. Дима не кажется уже таким пьяным, а Ева такой маленькой. Оба готовы глотки друг другу перегрызть в эту же секунду, но только взглядом друг друга убивают. Как бы странно не прозвучало, но они всë еще не чужие люди и прошли вместе достаточно много дерьма. Пусть это всë размыло из сердца сейчас, но память на то и память, чтоб сохранить каждое воспоминание еще надолго. — Я так боялась, что отец будет прав. — Ева тушит окурок в стакане Димы и наигранно улыбается. — И он, сука, оказался прав, когда сказал, что среди моих есть крыса. Я еще думала, что Ильяс меня слил, когда я в отель ездила, как-то и думать даже не посмела, что туда ты меня отвез. Я ставила на Тимура или Ильяса, но не на кого-то из вас троих. Вы меня вырастили, выходили после выпускного, таскали мои любимые штрудели в больницу, когда я с ангиной легла. Ты меня в школу чуть ли ни за ручку водил. Ты, б̶л̶я̶т̶ь̶, украл мой первый поцелуй. Я считала, что ты моя первая любовь. За что, Дима? — Деньги, власть, безопасность. — Тихо, но чётко и тон этот пробирает до мурашек. — Вот так просто променять единственных людей, которые всегда были бы рядом с тобой? Ты такой на самом деле. Ты не Колибри, Дима, ты самая настоящая крыса. — Был выбор между Ромой и семьей Плисакиных. Как думаешь, я сделал правильно? Я считаю, что да. — У тебя не должен был вообще вставать такой выбор! — Один из стаканов летит на пол, но никто в комнате даже не вздрагивает. — Изначально я должен был просто говорить, что с тобой, да как. Потом уже постепенно делал что-то хреновое. Если бы я отказался, он бы и меня грохнул. Только в итоге своего бы добился. И Рома, и Плисакины — умерли бы уже. Я тянул время, на самом деле, тянул как мог. Потом тянуть уже нельзя было. Я сделал всë максимально аккуратно. Рома пострадал, да, но ведь он жив. Плисакины живы. Ты же малого так любишь, не жалко было бы? — Он сказал убить ребенка?! — Клименко накрывает новой волной шока и злости одновременно. — Почему, б̶л̶я̶т̶ь̶, ты молчал, дебил ты е̶б̶а̶н̶ы̶й̶?! — Он доберется до всех. Кстати, Саша сегодня за рулем? Как удачно. Я долго выбирал день, когда мелкий будет отдельно от них. — Ты мразь, Лелюк. — Ева набирает Саше и ждет мучительные восемь гудков. — Если он пострадает, я лично тебя в аду по кругу пущу. Урод. — Я тоже Аньку люблю, но вот так как-то. Я много думал, чем это всë закончится. Думал, что если мы потеряем всех, то возьмем на себя ответственность быть родителями. Ты ж не можешь залететь, вот тебе шанс! А мелкого Ани я бы вообще бросить не смог. — Ты ее любишь, но решил убить? Ты совсем конченый. — У меня нет выбора. Не они сдохнут — я сдохну. И как бы вы все не кичились своим геройством, но свою шкуру спасают все в первую очередь. Ева вздыхает. Руки мелко дрожат, а дыхание сбивается. В центральной клинике Рома в тяжелом состоянии, где-то за пару кварталов Саша на волоске от смерти, а напротив виновник всех ее бед. И самое страшное сейчас не смотрит с насмешкой в разных глазах, самое страшное, что исправить ничего уже нельзя. — Ментам признаешься? — Нет. — Так и думала. Ева достает из сумочки пакет с десятком розовых таблеток. Диме они известны так же хорошо, как и ей. Оба переглядываются снова, но эмоциями меняются. — Здесь было тринадцать. Дима в эту же секунду встает из-за стола и кидается к выходу, чтоб успеть прочистить желудок. Он знает об этих таблетках, что они из себя представляют и как плохо усваиваются с алкоголем. А еще прекрасно помнит, как тяжело отходил пару дней назад после приема половины такой таблетки. Ева реагирует молниеносно, хватая полупустую бутылку и четко попадая по макушке русых волос. С глухим стуком Дима падает на черный паркет и хватается за место удара. Он скулит, пытается понять, что происходит вокруг. Девушка только толкает его ногой и усмехается. Он слышит так, будто лежит на дне океана, а сверху кричат что-то о том, какой он слабак и трус. — Шутка, их было десять. — Смеется Ева и присаживается на корточках перед почти неподвижным телом. — Страшно? Мне тоже страшно. С того самого дня мне страшно, Дим. И я настолько привыкла к страху, что без него теперь жить не могу. Совсем скоро я буду бояться, что полицейские смогут доказать, что ты сдох насильно, а не сам закинулся и словил передоз. — Чë, убьешь меня? — Как ты пытался Рому. — Тогда придется Сашу оставить без жены, а Санька без матери. Ты же не сможешь. Если они выживут сегодня, то передай привет им. — Аня знала, да? — Конечно, я предлагал ей свалить. Отказалась из-за Саши. Сказала, что так у меня будет мотивация защитить их семью. Изначально знала и ухом не повела. — Значит и ее прикончу. — Ева грубо хватает Диму за скулы и давит пальцами настолько сильно, что рот парня открывается в немом крике. — От этой дряни столько людей уже погибло. Думаю, что три хватит на первый заход. Запить еще нужно. За тремя таблетками в рот Лелюка попадает виски из той самой бутылки, которая даже не разбилась от удара об голову. Невольно он глотает то, что ему запихнули. Тело совсем слабое, сопротивляться не может, а может и не хочет вовсе. — Знаешь же, что его сейчас толкают очень дешево? Знаешь же, что поколение такое слабое пошло, что торопится всë попробовать? Знаешь. Теперь пробуй. Ты тоже слабый. Еще три таблетки и какое-то количество виски. — Изначально я хотела устроит здесь сцену с попыткой и̶з̶н̶а̶с̶и̶л̶о̶в̶а̶н̶и̶я̶, зная, что мне поверят, потому что ты под кайфом на это дело ой какой падкий. Он бы убил тебя на месте, я уверена. Он меня любит, он мной одержим, он за меня и город этот вырежет. Надо пользоваться, раз дают. Но нет. Хочу сама покончить с человеком, который был моей семьей. Как там в песне? «Ведь звучало вокруг среди белых снегов Эхо первой любви, эхо давних шагов! А над городом снег всё летел и летел. Этот город меня узнавать не хотел.» Тимур стучит в дверь квартиры Евы уже несколько минут, но до сих пор ответа нет. Парень надеется, что она уснула или снова не хочет говорить, поэтому прекращает попытки и уже собирается уходить, но слышит поворот ключа в замочной скважине. — Тимур. Одно слово. Гаязов сжимает кулаки от злости. Ева перед ним сжимается. Она закрывает руками разорванную футболку, тихо всхлипывает и глотает слова. Понять что-то сложно, но это все-таки удается спустя пару попыток. — Сука! — Тимур забегает в зал, но руки Клименко останавливают его всего в паре шагов от Димы. — Я убью его н̶а̶з̶у̶й̶! — Тим, нет, пожалуйста! — Ева держит парня за ворот куртки и пытается перевести его внимание на себя. — Я ударила его…! Ударила когда он полез и он… Тимур, я случайно, клянусь! — Он… — Нет, он не успел, я схватила бутылку. Давай вызовем врача и пусть с ним полиция разбирается. Тммур быстро целует жену в висок и присаживается на корточки у тела. Он протягивает два пальца к шее и тихо усмехается. Клименко внимательно следит за каждым движением и единственное чего она хочет — увидеть рядом с Лелюком еще одно тело. Что происходит сейчас — ей плевать. — Солнце, ты сейчас поедешь к нам домой, а я тут останусь на пару минут, хорошо? — Гаязов обхватывает лицо девушки ладонями и натягивает улыбку изо всех сил. — Нет, я с тобой останусь. — Дрожащим голом проговаривает Ева, но ее только толкают в коридор. — Езжай, пожалуйста. Тебя никто не обидит. Веришь? — Верю. «Кроме тебя.» — Звучит эхом в голове.