Прости

Глава 36. Шестой день в белой комнате. Ева не считает время, но Тимур напоминает об этом постоянно. Скорее всего надеется, что Клименко сделает выбор в его пользу, но она думает только о том, как отсюда сбежать. Вариантов нет. На окне решетка и при всем желании она через нее не пролезет. В доме постоянно Тимур, так что открыть дверь и сбежать тоже не выйдет. Попробовать оглушить его тем тяжелым табуретом когда войдет? Была попытка. Закончилась тем, что сейчас на девичьих руках цветут фиолетовые синяки, а голова всë еще болит от того, как ее грубо тянули за волосы и прижимали к стене, крича о том, что так делать нельзя. Ева находит последнюю надежду в ванной. В шкафчике с химией завалялось новенькое лезвие от бритвы. Вероятно, что осталась от отца Гаязовых, когда тот переживал в этой комнате свои нервные срывы. Младшему тоже сюда дорога, но он почему-то держит здесь девушку. — Ты сможешь. — Ева шепчет сама себе и прикасается прохладным металом к коже на запястье. — Ради Саши, ради Ильяса. Давай же. Клименко любила татуировки, своеобразный вид причинения боли. Каждая сделана именно тогда, когда морально уже не было сил, поэтому всю боль Ева переносила в физическую. Но то были татуировки, ее личные иконы и клятвы себе держаться на плаву. Сейчас нужно сделать хотя бы пару полос, достаточно глубоких, чтоб крови побольше и вид болезненный. Тимур ведь боится ее потерять, а значит станет спасать и с большей вероятностью отвезет в больницу. Оттуда она точно сможет сбежать. Да только загвоздка в том, что девушка даже кровь с пальца сдавать боится. Она с ножами на кухне старается работать аккуратнее, потому что ненавидит резкую боль от порезов и вид крови. Сразу давление падает и тошнить начинает. Тимур кладет нож на столешницу и прислушивается к звукам из комнаты. Подозрительно тихо. Он точно слышал, как Ева зашла в ванную, но уже почти полчаса никаких звуков оттуда. Странно. Парень убирает сковороду с овощами на выключенную сторону плиты и спешит в комнату. У него будто сердце чувствует, что происходит что-то страшное. Он злится на Еву за ее попытки сбежать, за провокации, за оскорбления и особенно за сравнение с отцом. Она имеет ужасную власть над его эмоциями и легко выводит из себя. Раньше одно ее прикосновение могло успокоить его гнев, теперь она делает наоборот и выводит еще сильнее. Он ее понимает, но с собой сделать ничего не может. Отпустить ее к своему брату, которого она любит? Бред. Ильяс не сторонник отношений и чувств в общем, это уж точно известно всем, кто его хорошо знает. Поигрался бы девчонкой и бросил через пару дней, максимум неделю. Младший знает своего брата целиком и точно знает, что с Евой они бы быть никогда не смогли. Они с разных вселенных. Старшему нужен постоянный половой партнер, а Клименко этого дать точно не сможет. Тимур сам держался до последнего, пока не проглотил таблетку «для расслабления» и на его колени не прыгнула та настырная блондинка. Душой он точно всегда был рядом с рыжеволосой девчонкой, которая так долго отталкивала, что сейчас он ее точно от себя не отпустит. Он ее любит сильно и навсегда. Ильясу она не нужна, он просто поиграет и выбросит. Тимур не может такого допустить. Это его девчонка. Его жена. Его первая и последняя любовь. Он ее не отдаст. Ильяс еле передвигает ногами. На улице снег сыплет, всё вокруг белое, кроме трех черных дубовых гробов. К ним подходят, прощаются, плачут навзрыд. Ильясу больно, потому что он считает себя виноватым. Виноватым в их смерти, в том, что за братом недоглядел, Еву не уберёг. Чувствует вину за сломанную жизнь маленького Саши Плисакина, родителей которого через пару минут опустят в яму и закопают двухметровым слоем холодной земли. Добивает его слеза, которая катится по щеке Ромы, стоящего с помощью его плеча. Он тоже один остался. С самого рождения его жизнь была адом, потом он обрел большую и крепкую семью, а сейчас вернулся к началу. Взрослый, сильный, поломанный. А Рома жалеет только об одном: что рядом нет четвертой ямы, где он бы сейчас добровольно лег. Два его самых близких человека. Два его младших брата. Один предатель, второй случайная жертва. Они двадцать лет рука об руку втроем прошли, а сейчас их нет. Лежат застывшими статуями, а уже через минуту пойдут на корм червям. Они смеялись, плакали, любили, злились, танцевали, пели, а теперь их нет. Просто нет и всë, будто и не существовало никогда. И никто из них не думал, что смерть так близко стоит. У них планы были, мечты. Аня, которой дали всего полтора года, чтоб почувствовать себя счастливой, сейчас так же лежит замершей, пока ее мама в рыданиях заходится и просит дочь проснуться. Она кричит, что ее дома ждет сынок, которому через неделю годик. Кричит, что рядом сейчас ляжет. Рома понимает ее боль, пусть не так сильно, но рядом. Для матери старшее всего — хоронить собственного ребенка. Манько тоже свою семью хоронит. Тоже прощается с самыми родными людьми, а по щекам уже не одна слеза, там реки льются. Он выжил, а они нет. Вот так судьба распорядилась и Рома сам лично готов на небеса подняться и всем доказать, что это несправедливо. У него в этом мире осталось два грузика, которые всë ещё придают сил стоять на ногах, а не упасть на снег и застыть так навечно. Его мелкий дьяволенок с яркими волосами и маленький ангел с глазами как у отца. И Ильяс по правую руку, который героически держит его на себе весь день, хотя видно, что сам еле держится, чтоб не заплакать так же позорно на людях. Он тоже частью его семьи стал и отказываться от него он не станет только из-за того, что младший брат оказался уродом. Это не его вина, не его грехи, не его воспитание. На Ильяса это всë так же тяжело свалилось, разбив сердце и душу. Он не заслужил, но получает. — Кто рядом с Ильясом? — Как можно тише спрашивает Ева и поправляет черную маску на лице. Тимур ее из ванной вытащил и начал обрабатывать запястье с одной горизонтальной полоской. Дальше она не смогла, а может просто не успела. Он не хочет знать, что она хотела этим доказать, поэтому молча везет ее на кладбище. Стоят они далеко, но силуэты более менее видно, как и черные гробы на белом снежном фоне. — Если по твоей вине нас заметят, то он пострадает серьезнее, чем в аварии. — Гаязов подходит к девушке сзади и хватает ее руками за предплечья. — Он вышел с комы, но еще очень слаб. — Рома? Он жив. Почему ты не сказал? — Зачем слова, если нужно действовать? Он четыре дня в сознании, я его не трогаю. — Тронешь его и я вены зубами перегрызу. — Неужели в таком же гробу лежать проще, чем со мной остаться? — Я бы с удовольствием рядом с ними легла. — Думаешь, что Рома сможет Сашку спасти так же, как тебя когда-то? Помню, что опеку над тобой взял Саша, а не он. Мысли шире, мы с тобой единственный шанс на спасение этого ребенка. — Манипулировать ребенком — последнее, что может сделать даже такая тварь, как ты. — У меня нет других вариантов, ты знаешь. Когда все уйдут, мы можем подойти, ты попрощаешься. Так и делают. Через час Рома и Ильяс увозят маму Ани и кладбище пустеет. Уже почти закат, скоро стемнеет и Ева понимает, что у нее есть маленький шанс спастись. Сбежать она не сможет, эту часть кладбища знает плохо, да и людей вокруг нет, а Тимур быстро догонит. Благо на улице зима и хороший слой снега. — Иди пока к ним, я цветы принесу с машины. — Гаязов легонько толкает девушку в спину и сам разворачивается к машине. — Пожалуйста, без фокусов, ты же не глупая. — Не мешай мне прощаться хотя бы. Ева медленно подходит к трем могилам и ноги не выдерживают, стоит только увидеть фото Саши. Она падает перед надгробием на колени и сжимает в руках холодную землю. Никогда она не была готова к тому, что он будет смотреть на нее с могильной плиты. Она помнит историю этого фото. Он получал новое звание, она гладила ему рубашку, шутила про то, что он скоро станет генералом такими темпами. А он смущался, просил празднование сильно не разворачивать, а сам подпевал каждой песне в колонке. Вечером они всей семьей рассматривали это фото в новом удостоверении и отдавали честь. Теперь это фото никогда не будет ассоциироваться с праздником, только с болью. — Цветы. — Тимур передает три букета Еве и она поднимает на него глаза. — Отойди н̶а̶х̶у̶й̶ отсюда. — Девушка выхватывает цветы и встает на ноги. — Ты право не имеешь даже стоять рядом с ними. По твоей вине они сейчас здесь лежат. Ты виноват. Только ты! Гаязов кротко кивает и отходит подальше, чтоб снова не сорваться на Клименко. Только не здесь, не сейчас, когда она и так слаба. Ева кладет букет на каждую могилу и искусанными губами касается фотографий. Она их не уберегла. Пока Тимур закуривает и отворачивается в сторону, девушка снимает кольцо и кладет рядом с рюмкой Саши. Она знает, что Рома завтра будет здесь, а с ним и Ильяс. Так они поймут, что она была здесь. На снегу она аккуратно выводит буквы и взгляд от спины Гаязова не отрывает. Ева надеется, что до завтра не будет снега или ветра, чтоб ее знак смогли прочитать. Единственный ее шанс на спасение. По возвращению в старый дом Тимур ведет девушку не в комнату, а на кухню, чего она меньше всего ожидает. Он ставит в микроволновку контейнер с купленной едой и сразу ставит чайник, чтоб сделать кофе. Клименко наблюдает за спокойными движениями Гаязова по кухне и сжимает кулаки. Год назад она считала его своим спасением, а теперь перед ней худшее, что случалось в ее жизни. Можно ли его оправдать? Вряд-ли. Как бы сильно не любила Ева из прошлого оправдывать людей, сейчас она этого сделать так просто не может. Тимур влюбился в девочку, которая так же, как и он сам, любила справедливость и выступала за свободу выбора. Он за ней наблюдал, присматривался, слушал на общих уроках и взглядом провожал за территорию школы после уроков. Внешне она бы вряд ли привлекла, обычная, только цвет волос редкий. Но Тимур не был из тех кто оценивает внешне, поэтому и отталкивал всех, кто хоть как-то клеился к нему в школе. А Ева всë сильнее и отчаяннее выступала с логическими цепочками и справедливыми приговорами на элективах по обществознанию. Из нее вышел бы отличный судья. Когда он набрался смелости и нашел повод, она его мягко оттолкнула. Зеленый свет. Н̶а̶х̶у̶й̶ не послала, а значит шанс есть, просто ломается, как и остальные девчонки. Когда под кайфом ее увидел, хотелось руки сломать тому, кто продал этой маленькой девочке с детским голосом. А потом ее увел «друг», который, как выяснилось, самый крупный и надежный д̶и̶л̶е̶р̶ в городе. Ее забирал татуированный парень со школы, которому тоде хотелось сломать руки, потому что он ее обнимал. Тут загорелся красный. Серо-зеленые глаза смотрели на этого мужика влюбленно и мягко. Никогда девчонка так не смотрела ни на кого в школе. Она влюблена в него. А он? Он же шляется ночами, каждый раз из клуба с новой девушкой выходит. Тимур знает. Он про каждого из ее окружения знает. А потом девчонка исчезает и Тимур чувствует нехватку кислорода. Ему нужна порция серо-зеленых, иначе задохнется прямо в этом чертовом кабинете. На выпускном он знает, что завтра утром у него будет на одну проблему меньше, отец больше не будет указывать ему и маме как они должны жить. После медляка пацаны из старой компании решают сделать вечер веселее и кидают в бутылку из-под колы, где большая часть — водка, две розовых таблетки. Пакетик еще с тремя оставляют у Тимура. Кто же знал, что эти новые таблетки от Рипмана так влияют на мозг? Он плавится изнутри и подкидывает безумные идеи, которые в этот момент кажутся вполне себе адекватными. Тимур за жертвой наблюдает, мечтает на нее табличку повесить со своей фамилией, чтоб никто другой взглядами не обводил. Она одна остается у стены с этим стаканчиком, края которого искусала от нервов, потому что все разбежались. Тимур знает куда, а Ева только Диму отпускает и взглядом влюбленным провожает и мозг дает зеленый свет снова. А после он идет задней в коридор, оттуда уже тащит в кабинку уборной, потому что она ему пренадлежит и только. Он невидимую метку на ней ставит, знает, что первым у нее стал. Первым и последним будет. Можно ли его оправдать? Ева строго самой себе говорит четкое «нет». — Почему я? — Клименко глоток кофе делает и вздыхает тяжело. — Ты была похожа на меня. — Спокойно отвечает Тимур и ставит перед девушкой контейнер. — Твоя любимая лапша с сыром. — Чем же я была похожа на тебя? Ты только уточняй. Я была позожа на Тимура–школьника, Сына или Рипмана? — На нелюбимого сына. Ты в школу приходила радостнее, чем уходила из нее. Лучшей ученицей ты не была, занималась лениво на большинстве уроков, но уходила с неохотой. Я такой же был. Потому что знал, что дома без повода буду виноват. Я не чувствовал себя дома. Ты ведь тоже. Твой отец ловил лютые белки после своих «прогулок». Мачеху бил, на тебя гнал, ломал посуду и жестко отходил. Он сам мне рассказал и я тогда сразу всë понял. — И ты решил, что союз двух поломанных детей приведет к чему-то хорошему? — Не сделать в будущем таких же ошибок с нашими детьми. — Твоими стараниями детей у меня никогда не будет. — Ева отодвигает от себя тарелку и отводит взгляд в окно. — Но всë еще есть Сашка. — Чего ты этим добьешься? — Я просто всегда хотел быть любим тобой. — И ты был на верном пути в нашем начале, но сам всë п̶р̶о̶е̶б̶а̶л̶. — Ты не любила меня. — Я была влюблена. Ты показал мне, что такое забота, нежность, понимание. Я по психологам бегала, чтоб у нас отношения нормальными стали. Не ожидал? Смотри, у нас могла быть нормальная семья! Ты всë просрал! — Ты бы всë равно узнала бы правду и сбежала. — Если бы твой косяк закончился только на выпускном, я бы еще подумала, потому что ты делал для меня намного больше хорошего. Да, я идиотка, я бы простила, потому что ты сломал и починил. Но ты продолжил ломать, а починил меня все-таки другой человек. Имя напомнить? Ильяс. И если я останусь Гаязовой, то только замужем за твоим братом, а не за тобой, псих. Пощечина. Громкая, больная и горит на коже красным. Ева усмехается, потому что была готова к большему. Неужели настолько любит ее, что всë еще может сдержаться. — Давай, добей всë, что осталось. — Клименко встает из-за стола и с брезгливостью смотрит в карие глаза напротив. — Ты же сын своего отца, такой же псих, которого надо закрывать в белой комнате, чтоб людей не крошил. И я твоей никогда не буду. Никогда. Я лучше по рукам пойду, чем позволю тебе меня коснуться. — Сука. — Шепотом срывается с губ Тимура. — А ты забыла, что мне разрешение твое не так уж и важно? Перед тем как тонкие пальцы сжимают рыжие волосы, Ева замечает на столешнице небольшой нож. Она понимает, что проиграет. Ей снова сделают больно. Снова он. Когда парень грубо толкает девушку лицом на стол, она все-таки хватает ножик и прячет его себе под живот, потому что сейчас она даже вывернуться не сможет. А грубые руки уже дергают вниз ее джинсы. Резкий разворот, удар, тепло. Крик нечеловеческий. Кровь на белой футболке разливается яркоим пятном. Второй удар. Третий. Нож падает на пол, а за ним и капельки крови. Ева задыхается…