Спасение (ли?)

Это началось как обещание об одной ночи, и Дазай до сих пор не может поверить в то, что происходящее - реальность, а не бред его воспалённого, измученного бессонницей сознания. Чуя сидит на диване - у него дома - закинув ногу на ногу, и читает книгу в ветхом чёрном переплёте, от которой неприятно остро пахнет дымом. На первый взгляд он выглядит как самый обычный человек. За исключением жуткой книги в руках, разумеется. Лежащие хвостом на левом плече длинные рыжие волосы. Красивое лицо с чуть вздёрнутым носом и тонкими губами, острыми скулами и линией челюсти. Чуя невысокого роста, но жилистый и крепкий. Для такого крошечного тела - Дазай никогда не устанет дразнить «крутого, страшного и сильного» демона по этому поводу - у него длинные красивые ноги. Одет Чуя тоже обычно: свободная чёрная футболка и светло-синие джинсы, подвёрнутые на щиколотках. Вот только Чуя - не человек, и Дазай отчётливо это видит. Он бы подумал, что окончательно сошёл с ума, если бы Акутагава в своё время не привёл к нему других таких же - способных видеть сокрытое от простых людских глаз. Это было с ним всегда, с самого детства: тени, голоса, невидимые прикосновения. Дазай никому не рассказывал, боясь, что его сочтут сумасшедшим и навсегда изолируют от внешнего мира. Вряд ли с ним стали бы миндальничать в приюте, в котором он рос. Поэтому он молчал. Молчал и терпел так долго, как мог; а после не выдержал, сломался после того, как навсегда покинул почти родные серые стены. Эти жуткие тени, они накинулись скопом: не дающие спать, порождающие выматывающую бессонницу и острую головную боль. В тот знаменательный во многих отношениях вечер Дазай возвращался домой с подработки и рухнул на колени в парке, когда виски прострелило так, что он подумал, его мозги просто взорвутся. «Кто-нибудь... Ну хоть кто-нибудь... Пожалуйста, помогите», - только и подумал он, не в силах больше терпеть, выносить всё это. И тогда возле него появился вышедший из тени безлюдной аллеи кот. Самый обычный чёрный кот. С красными, пылающими во тьме глазами. Этот кот оказался демоном Расёмоном, что было просто смешно. Этот кот обратился человеком и назвался Акутагавой Рюноске, что смешным уже не было. Этот кот познакомил перепуганного на грани нервного срыва Дазая с Мори и Элис. Эти двое объяснили ему, что происходит. Эти двое искренне ему посочувствовали, потому что пробудившаяся в Дазае сила, как он понял из их витиеватых уклончивых ответов, полное дерьмо. Заключалась эта сила в том, что Дазай одним только своим присутствием направлял всех людей вокруг себя по более правильному, верному, благому пути. Обитающие по эту сторону реальности тени чувствовали это: пороки, низшие демоны, прочие мелкие сущности. Чувствовали и изводили его в надежде поскорее избавиться. Их не волновало, что Дазай не выбирал для себя такую силу, и не волновало, что он вообще не хотел ввязываться во всю эту потустороннюю непонятную чуждую ему ересь. Для них он был как бельмо на глазу, и они стремились уничтожить помеху. Ту книгу ему принёс Акутагава. Сказал, что она поможет, и снова исчез на несколько дней без всяких разумных объяснений. Он не требовал от Дазая контракта и не просил платить ему за помощь. Он питался тенями и поэтому решил остаться рядом с Дазаем: своего рода симбиоз. Вот только под конец Акутагава перестал справляться с количеством приходящей по душу Дазая тёмной шушеры, и тогда он принёс ту книгу. Дазай до сих пор не знает, каким образом разобрал непонятные иероглифы, сложившиеся для него в понятные письмена. Вероятно, всё дело в пробудившейся в его крови силе. Зато он помнит, как его взгляд привлёк один из кругов призыва. Да что там, привлёк - приворожил, заставил позабыть обо всём остальном. Дазай даже не стал медлить, сразу схватился за оставленный для него Акутагавой пакет со всем необходимым, совершая всё по алогичному наитию. А потом в меловом кругу в свете расставленных вокруг свечей из тьмы впервые показался Чуя, и жизнь Дазая совершила очередной головокружительный до тошноты виток, пусть он тогда того и не знал. - О чём задумался? - спрашивает Чуя, не отрывая взгляда от книги. Он всегда чувствует, когда Дазай смотрит на него или думает о нём. Вот и сейчас самодовольно усмехается и подтягивает колени к груди, освобождая место на диване. Дазай пользуется этим и садится рядом, без возражений принимая опущенные на свои колени лодыжки; в очередной раз засматривается на чёрные ногти на ногах и руках Чуи, на его красивое точёное лицо, на выразительные разноцветные глаза. Один глаз у Чуи целиком чёрный, с алой пылающей радужкой по центру, а второй - жемчужный, с сапфировой радужкой. Оба глаза отражают его двойственную суть, его начало и конец, и Дазай не может подавить дрожь при мысли о том, через что Чуе пришлось пройти, чтобы помочь ему и навсегда остаться рядом. - Я люблю тебя, - бессознательно шепчет он; и замирает, ощущая тепло в щеках из-за своего порыва. Чуя отрывается от книги и поднимает на него взгляд; склоняет голову к плечу, пристально рассматривает какое-то время, будто в самую душу заглядывает, а после усмехается, отбрасывает книгу на пол - злой рык от неё ведь только почудился, да? - и раскрывает руки. Извернувшись, забравшись с ногами на диван, Дазай падает на него, чтобы тут же оказаться в крепких объятиях, и услужливо подставляет губы под поцелуй. Чуя на вкус как горечь и пепел. Для Дазая нет лучшего вкуса на свете, пока он может чувствовать тепло Чуи, его прикосновения, его жаркое дыхание на своём лице и мягкость ласковых губ. Руки сами ползут выше, зарываются в рыжие пряди волос. Пальцы оглаживают основания завитых в незамкнутые кольца светло-серых рогов. От одного прикосновения к ним у Дазая дрожь бежит по спине. Чуя чувствует её, собирает ладонями и усмехается в его губы, легко кусает и оттягивает нижнюю, прежде чем коротко зализать чувствительную плоть. - Ты когда-нибудь перестанешь трепетать от одного их вида? - спрашивает, шепчет ему на ухо, притираясь носом к виску. - Нет, - честно отвечает Дазай и льнёт ближе. Чуя негромко, хрипло смеётся. - Одержимый тупица. - Ну, с учётом того, что ты - демон, и твой член во мне почти каждую ночь, думаю, можно сказать и так. Цокнув, Чуя бодает его лбом в висок, обхватывает пальцами за подбородок и снова целует. Тепло и мягкость его губ, влажное щекотное скольжение языка по изнанке щёк, пробравшиеся под подол свободного серого свитера поглаживающие поясницу ладони - Дазай плавится от всего этого. Плавится, отвечает с жаром, просовывает руки под чужую спину и крепко обнимает, прижимая к себе. А в памяти все те дни, потраченные на то, чтобы добиться от Чуи помощи. Все те дни, когда Чуя яро сопротивлялся, не желая оказывать никаких услуг, и сам не замечал, что постепенно ослабляет барьеры. Все те дни, когда Чуя рассматривал во все имеющиеся зеркала свои постепенно светлеющие, становящиеся одинаковыми голубыми глаза и грязно ругался на латыни, поминая Небеса такими словами, что впору было вымыть ему рот святой водой. Чуя никогда его не обманывал. Ему не нужен был контракт, и он не хотел помогать Дазаю. Собственно, в самом Дазае и его силе, с которой была нужна помощь, вся сложность и заключалась. Со своей прозрачно-голубой силой «Исповеди «неполноценного» человека», как назвала это Элис в их первую встречу, Дазай мог позвать ангелов, если бы нашёл нужное заклинание, и они откликнулись бы на его зов. Вот только они не были теми, кто мог ему помочь, и поэтому всезнающий Акутагава принёс ему книгу с кругами призывов, среди которых был один, способный призвать павшего ангела, ставшего демоном. Арахабаки - так зовут Чую на самом деле. И его бараньи скрученные рога - напоминание о том, что он - павший пастырь, в обязанности которого входило просвещать и вести за собой к вратам Небес неприкаянные, потерянные, запятнанные души; будто стадо заблудших овец. Акутагава по секрету рассказал, что там, на Небесах, Чую называли Королём «Агнцев», и он ненавидел это прозвище до зубовного скрежета. Каково его «светлое» имя, не знает никто. Когда Дазай осмелился спросить, Чуя скривился так, будто глотнул настойки полыни, и прошипел, что ненавидит это имя, всё, что с ним связано, своё происхождение и не собирается даже думать обо всём этом. Поэтому Дазай знает его только как Арахабаки. Или Накахару Чую - в земном мире. Когда они встретились в самый первый раз, Дазай знал его как безымянного демона и только. Лишь увидев отсветы его гаснущей после призыва силы, Чуя зашипел, заявил, что не собирается заключать контракт со «светлым», и тут же исчез. Не раз и не два Дазаю пришлось вызывать его вновь, чтобы добиться ответов на свои вопросы. А после, когда Дазай узнал подробнее о себе и своей силе и о том, почему Чуя каждый раз откликается на его зов - как оказалось, потому что оказался не в силах противостоять зовущему его светлому вектору, дёргающему за почерневшую суть ангельского естества - то начал вызывать его уже из своих личных корыстных побуждений. Не заметить, как тени шугались от Чуи, было невозможно. Дазай сразу понял, почему Акутагава принёс ему именно эту книгу, и как призванный Чуя может помочь. Вот только Чуя не хотел оказывать ему никакой помощи, и Дазай не сразу, но узнал, почему. Как оказалось позднее, павшие ангелы, ставшие демонами, могут заслужить прощение. Им просто - на деле не так уж и просто - нужно подавить свою тёмную суть и помочь тому, кто призовёт их, искренне желать этого. Чуя не хотел ничего подобного. Он не хотел искупления, не хотел возвращения крыльев и не хотел возвращаться на Небеса. Он не хотел вновь окунаться в унылую пастораль, пустые для него законы и безликое унылое однообразное существование. - Бракованным я был рождён ангелом, - усмехнулся Чуя, когда на тридцать седьмой вызов Дазай задобрил его кружкой самого обычного - вот уж смешно - холодного молока. - Всегда терпеть не мог ни всю эту идиллию вокруг, ни эти тупые души, что таскались за мной везде как самые настоящие неразумные овцы. Раздражало до белого марева перед глазами. Чуя сам сделал это с собой. Он сам пал, переступив границу и посмев осквернить своим сиянием тьму пылающей адской пустоши; осквернить самого себя грязью её тлеющего пепла. Его крылья сгорели, и это была боль, которую невозможно описать словами, но после, когда Чуя пришёл в себя и почувствовал на щеках прикосновение прохладных пальцев той, что после стала его наставницей, он ни разу не пожалел о своём выборе. Он нашёл своё место в Аду и был вполне этим доволен. Вот только покой длился недолго: вскоре он почувствовал зов, явился на него, встретился с Дазаем, и всё покатилось по наклонной. Чуя не заметил, как начал открываться измученному своим даром Дазаю. Не заметил, как начал привязываться к нему. Сам не помышляя о том, начал помогать. Сначала это было банальное сидение в меловом круге - одного его присутствия было достаточно, чтобы отогнать мучающие Дазая каждую ночь тени. После Дазай впервые робко предложил устроиться поудобнее, что означало стереть границу круга и впустить Чую в свою квартиру. Пока их связывала нить призыва, Чуя мог находиться в земной реальности, хотя и определённое ограниченное время, и пусть поначалу он отказывался, вскоре обнаружил, что каким-то образом оказался сидящим на диване с головой спящего Дазая, лежащей совсем рядом с его бедром. Ещё через несколько призывов эта голова начала лежать на его бедре. Спустя четыре с лишним месяца Чуя осознал, что лежит в постели Дазая и перебирает пальцами вьющиеся вокруг них кольцами каштановые кудри, пока сам Дазай мирно спит, уткнувшись лбом в его ключицу. - Вот дерьмо, - прорычал Чуя на рассвете, стоя перед зеркалом и рассматривая свои посветлевшие глаза: одинаковые, с тусклой белёсой радужкой, в которой за прошедшие недели уже образовался намёк на кристально-голубой цвет. На следующие семнадцать призывов он не ответил, игнорируя жжение и калёную боль в груди из-за отсутствия отклика на призыв «светлого». Он явился только тогда, когда его в Серой Пустоши отыскал откровенно паникующий Расёмон. Уже зная путь, Чуя без труда переместился в квартиру Дазая и невольно пришёл в ужас от того, что увидел. Всё вокруг было погружено в завесу чёрного тумана. Дазай метался в бреду по своей постели, больше похожий на без двух минут мертвеца, чем на живого человека. Бледный, трясущийся, с чёрными тенями под глазами, обострившимися скулами и запавшими глазами, бьющийся в лихорадке измученного сознания, он выглядел так жалко и слабо, что Чуя... Он просто не смог уйти. И тогда это началось - путь его проклятого очищения. Чуя знал об этом и бесился, но продолжал помогать Дазаю, сторожил его сон, отгонял от него готовую накинуться в любой момент и пожрать без остатка потустороннюю тьму. Дазай знал о жертве с его стороны и разрывался надвое между желанием прекратить всё это и страхом перед воспоминаниями о том времени, когда Чуи не было рядом, чтобы защитить его. Оба ходили вокруг да около, разрываясь между желанием сделать как лучше и эгоистичным желанием обезопасить самих себя. Долго, очень долго они оба не понимали природу той связи, что сковала их под конец их «сотрудничества». А когда Чуя проснулся однажды на рассвете, увидел чужую сонную благодарную улыбку и осознал, всё тут же было кончено, потому что стоило Дазаю прошептать проклятое «спасибо за то, что спасаешь мою жизнь, Чуя», как комнату залил слепящий белый свет, и Чуя просто... Исчез. - О чём думаешь? - вновь спрашивает Чуя, когда чувствует, что Дазай перестал отвечать на поцелуй. - О том дне, - помедлив, признаётся Дазай, прежде чем уткнуться лицом в его шею и притихнуть в согревающих объятиях. - Я... Запаниковал тогда. Думал, что больше никогда тебя не увижу... - Прости, что разбирался со всем этим дерьмом так долго, - бормочет ему в макушку Чуя, начиная поглаживать по лопаткам. - Я пытался вернуться как можно скорее, но... Тч, этот четырёхглазый ублюдок... Дазай не знает всех подробностей, но знает, о чём Чуя говорит, в целом. Когда он вернулся к нему спустя три с лишним месяца, бесконечно уставший и помятый, измождённый, Дазай не запрыгнул на него с разбега лишь от шока. Зато уронил ноутбук со своих коленей, когда Чуя появился посреди гостиной, падая на колени, а после и сам упал возле него, судорожно осматривая и ощупывая тело на предмет возможных травм, а после сгребая в охапку. Чуя тогда остро пах жаром, дымом и ладаном. Его кожа почти обжигала ладони. В их первую встречу он явился Дазаю в чёрном плаще с капюшоном. После являлся в более привычной взгляду обычной одежде. В тот вечер Чуя появился в одних только драных штанах, и всё его тело было покрыто разводами копоти, пыли, крови и пепла. Слов не хватит, чтобы описать, как Дазай был напуган, потому что крови, крови было больше всего. - Главное, что ты вернулся, - шепчет Дазай и сильнее зарывается лицом в его шею. - Главное, что ты вернулся ко мне, Чуя... Чуя только чуть снисходительно улыбается и обнимает его крепче. Они оба знают, он не мог не вернуться, как и Дазай не мог перестать ждать, после его исчезновения осознав, как сильно увяз в их связи, как остро нуждается в его нахождении рядом и вовсе не из-за спасения от хищных пугающих его теней. Нет, Дазай понял, что полюбил: глупо, отчаянно. На тот момент, как он думал, безответно. А потом Чуя вернулся к нему и рассказал, что его выдернули на Небеса и встретили приветственной проповедью, а он - невоспитанный грубиян, ты был таким и до своего падения! - послал своего бывшего начальника в дальние дали со всеми его заветами и принципами, тщательно записанными в толстенную книгу, которую тот всегда таскал с собой, и бросился к границе с Адом, чтобы вновь повторить свой переход на другую сторону. На тот момент ему ещё не вернули крылья, но ядра света уже образовались под его лопатками, и выжигать их было куда мучительнее, чем уже отросшие крылья. Коё, наставница Чуи, что подобрала его в первый раз, выхаживала его всё это время, попутно отправив пару слуг, чтобы присмотрели за Дазаем, чтобы отгоняли от него тени тьмы. Она знала - сложно было не узнать, не понять, когда бредящий Чуя только и делал, что повторял в горячке имя Дазая - и поэтому позаботилась о Дазае. Она знала и была искренне рада за своего подопечного; и потому позаботилась о том, чтобы у Чуи не было проблем с нахождением рядом с Дазаем без всякого призыва или контракта. - Она сказала, люди и без того тонут в грехе. Сказала, подобные тебе нужны этому миру, иначе Ад вскоре будет переполнен. Поэтому я здесь. Мне разрешили находиться в этом мире, пока я рядом с тобой. Коё сама провела ритуал на частице моей сущности. Отныне я всегда буду рядом с тобой, Дазай. Ну, пока ты этого хочешь, - вот что сказал ему Чуя, когда немного пришёл в себя после изнурительного при его-то состоянии перехода из одного мира в другой. Дазай не стал тогда ничего говорить, отвечать. На грани упрёков от ужаса из-за открывшейся правды - ещё одно мучительное падение! - и слёз счастья - из-за него! ради него! - он просто крепко обнял Чую за шею и поцеловал. Кровь, горечь и пепел - вот каков был на вкус их первый поцелуй. Для Дазая никогда в жизни не было ничего слаще, и до сих пор, спустя минувшие три года с их воссоединения, каждый поцелуй Чуи всё ещё пьянит его и делает тело таким лёгким, что Дазаю кажется, он в любой момент может взлететь. - Я рад, что я здесь, Дазай, - шепчет Чуя ему на ухо, находя его ладонь и переплетая их пальцы. - Рад, что ты призвал меня тогда, в самый первый раз. Рад, что мы встретились. Рад, что ты не сдался. Рад, что принял решение помочь тебе, что остался, что влюбился в тебя. Я ни о чём не жалею. Я хочу быть здесь, рядом с тобой, и рад, что могу. Приподнявшись на локте, Дазай заглядывает в чужие родные глаза: тьма и свет, огонь бездны и очищающая синь; подавшись вперёд, трепетно целует опустившиеся на мгновение тонкие веки, ощущая щекотку пушистых ресниц на губах, и вжимается в лоб Чуи своим; улыбается, сжимая их переплетённые пальцы в более крепкий замок. - Я тоже, Чуя, - шепчет едва слышно, и в груди зарождается тепло, когда улыбку с его губ собирают лёгким нежным поцелуем. - Я тоже.

|End|