Кавказские страсти

      Поздняя весна — пожалуй, самое волшебное в году время! Княжна Мери каждый раз восхищалась этой порой, которая, к её величайшему сожалению, была столь быстротечна, но от того ещё более чудесна. Стоял тёплый майский вечер — один из тех вечеров, что всей своей атмосферой располагают на различного рода любовные авантюры: вот и наша княжна, стоя у окна в своей комнате на втором этаже, любовалась открывающимся ей великолепным видом на цветущий, утопающий в зелени Пятигорск и вдыхала свежий воздух, погрузившись в свои грёзы.       В последнее время в её мыслях всё чаще стал появляться Грушницкий — юноша, с которым она закрутила роман, только-только приехав вместе с маменькой на воды. Её интерес к нему возник главным образом от того, что он сам пылал к ней нежными чувствами; к тому же, он был военным, красиво говорил и обладал весьма привлекательной наружностью — высокий, смуглый и отлично сложенный, с копной чёрных кудрей, он не мог не произвести на неё впечатление. Мери призналась себе, что её чувства вряд ли можно было назвать влюблённостью — скорее, это было сильное увлечение, а так же способ сделать своё пребывание на водах ярким и запоминающимся, — но тем не менее, её юное сердце с трепетом ожидало каждую прогулку с Грушницким.       Вот и сейчас, стоя у окна и созерцая весенний пейзаж, она думала об очередном их свидании, которое должно было состояться через час. Она наслаждалась восхищением, отражающимся на лице пылкого юнкера при её улыбке, при каждом взгляде на неё, при каждом прикосновении к её нежной коже — нравиться людям княжна Мери умела и очень любила. Внезапно девушка поймала себя на мысли о том, что она была бы не против, если бы их отношения зашли чуть дальше невинных поцелуев под сиреневыми кустами, робких прикосновений и пышных речей Грушницкого, чуть дальше, чем подобает приличной бырышне...       От таких мыслей её прелестное личико покрыл румянец, сердце забилось быстрее, а низ живота сладко скрутило. Мери подошла к туалетному столику и принялась прихорашиваться, пытаясь унять дрожь в руках. Что подумал бы о ней Грушницкий, если бы узнал, какие развратные мысли её посещают? О, должно быть, он бы тут же в ней разочаровался! А может... Может, он и сам об этом думает, но не подаёт виду, дабы не отпугнуть её? Да, определённо, это так...       Нанеся едва заметный слой пудры на щёки, она надела свою любимую шляпку с широкими полями, придававшую её лицу некую загадочность, и, в последний раз взглянув на себя в зеркало, чтобы убедиться в своей неотразимости, Мери бесшумно выскользнула на улицу, избежав ненужных расспросов маменьки. В саду, где они договорились встретиться, её уже ждал её кавалер, лицо которого тут же озарила улыбка. — Мой ангел, право же, моё сердце так томилось по Вам за те мучительные часы расставания!, — Грушницкий коснулся губами её ручки, облаченной в белую перчатку, и протянул ей букет благоухающей сирени. — Благодарю Вас, mon chèr, Вы так любезны, — Мери взяла цветы, одарив его своей очаровательной улыбкой. Грушницкий порой бывает очень смешон в своём стремлении казаться страдающим от возвышенной любви героем французского романа, но княжна, не желая его обидеть, воздерживалась от того, чтобы острить на этот счёт.       Прогуливаясь по саду и увлёкшись сентиментальной беседой, они не заметили, как солнце начало заходить за горизонт: дело шло к ночи. Стало прохладно, и Грушницкий накрыл плечи Мери своей военной шинелью, когда они, устав от ходьбы, опустились на скамейку, скрытую от посторонних глаз за ветвями яблони.       Их разговор становился всё приглушённее, а прикосновения — всё нежнее. Поддавшись порыву, молодые люди слились в страстном поцелуе — куда более "серьёзном", чем все те, что были до этого. Возбуждение накрыло княжну с новой силой, и вернулись те непристойные мысли, что посетили её перед свиданием. Она обвила шею юнкера своими изящными руками и придвинулась к нему ближе, отвечая на поцелуй со всей своей горячностью. Возможно, после ей станет стыдно от своего развратного поведения, но как же ново и необычно было то, что сейчас происходило между ними в этом прекрасном саду!       Когда же Мери совсем выдохлась, она, оторвавшись от губ Грушницкого, взглянула в его глаза: они блестели неприкрытым желанием. Девушке стало страшновато от такого взгляда, но Грушницкий, видимо, вовсе не собирался ничего делать с ней против её воли. — Ma chèrie, я, кажется, задыхаюсь от неземной страсти к Вам, — произнёс юнкер, взяв её руку в свою и не отводя пылающего взгляда. Вдруг, к своему стыду, девушка почувствовала, что её нижнее бельё намокло, а низ живота сводило всё сильнее. — Я, кажется, тоже, — Мери вырвалась и закрыла лицо руками, сгорая от стыда, — скажите мне, неужто я бесстыжая развратница? — Ну, что Вы, mon ange, с чего Вы так решили?, — Грушницкий приобнял её, — в Ваших желаниях, как и в моих, ничего постыдного нет! Поверьте, я схожу с ума от любви к Вам, а не желаю лишь завладеть Вашим телом, в отличии от тех беспринципных юношей, что, должно быть, окружают Вас сплошь и рядом. Мери убрала руки от лица и взглянула на него большими бархатными глазами с длинными ресницами. Сердце колотилось в предвкушении того, что должно было вот-вот произойти; она смущении закусила губу, а затем прошептала: — Я вся Ваша, mon chèr... — Идёмте же скорей ко мне, — страстно ответил Грушницкий.       Они поднялись со скамейки и торопливо направились к его дому. Грушницкий, взяв Мери под руку, спросил: — Что же, mon ange, маменька не обеспокоится Вашим отсутствием в столь позднее время? — О, нет, она отправилась на бал. Я же, сославшись на плохое самочувствие, сказала, что лучше прогуляюсь немного, а затем отправлюсь спать, — Мери хихикнула. Она надеялась, что maman не решит вдруг уйти с бала до его завершения, не застав её дома.       Как только они вошли в дом, Грушницкий подхватил её на руки и понёс в спальню. Бережно положив девушку на постель, юнкер принялся развязывать её корсет, одновременно лаская её и шепча нежности. Избавившись от платья, он отложил его в сторону, и Мери осталась в одном белье под его горящим взором. — Ma chèrie, Вы прекрасны, — склонившись над ней, произнёс Грушницкий. По телу девушки пробежал табун мурашек; она тихо застонала и подалась навстречу его мягким губам, снова затягивающим её в поцелуй. Он целовал её жадно и пылко, вжимая в постель своими сильными руками; её панталоны окончательно намокли, а тело изнывало от желания. Когда же они разорвали поцелуй, Мери, откинувшись на подушку, простонала: — Пожалуйста, не останавливайтесь... Она принялась торопливо расстегивать дрожащими пальцами его мундир; он помогал ей, а избавившись от всей своей одежды, принялся раздевать и её — и вскоре княжна Мери предстала перед ним абсолютно обнажённая. Ни разу в жизни не раздевавшаяся перед мужчиной, она вся пылала от стыда вперемешку со жгучим желанием, а взглянув на внушительный размер его достоинства, она испугалась: вдруг ей будет больно? — Не бойся, ma petite, я буду очень нежен, — прошептал Грушницкий, покрывая поцелуями её небольшую упругую грудь. Княжна стонала под ним, жаждая большего, но юноша продолжал целовать всё её стройное тело, заводя её всё сильнее. Его возбужденное достоинство упиралось ей в низ живота, и Мери, не выдержав, развела ноги, умоляя Грушницкого, наконец, взять её.       Когда же юнкер приставил свой член к её влажному входу и вошёл наполовину, волна боли накрыла её, заставив вскрикнуть. Грушницкий ласково погладил её по тёмно-русым волосам, покрывая её лицо и тело нежными поцелуями. Спустя несколько минут боль утихла, и он продолжил осторожно двигаться, держа её за бедра. Княжна, двигаясь в такт Грушницкому, уже вовсю стонала, не сдерживаясь, а на смену боли пришло наслаждение.       Тёмные кудри юнкера щекотали её лицо, когда он, склонившись к ней, целовал её и шептал на ухо слова любви, а карие глаза горели страстью, какой она ещё ни разу не видела на его лице. Мери отдавалась Грушницкому, забыв о том, что, по сути, все их свидания для неё были лишь игрой и жаждой внимания; сейчас ей было слишком хорошо, чтобы думать об этом...       Позже Мери лежала в его объятиях, уставшая, но довольная, почти не слушая, что он там опять ей вещал. Ей хотелось уснуть здесь же, с ним, но увы — надо было возвращаться домой, иначе маменька, вернувшись с бала, догадается обо всём, и тогда им обоим достанется по полной! Нехотя, она принялась одеваться.       Грушницкий проводил её до дома, поцеловав на последок в губы и поблагодарив за волшебный вечер. Поднявшись по лестнице на свой второй этаж, Мери поставила в вазочку букет сирени, подаренный ей юнкером, и, заглянув в комнату матери, убедилась, что та всё ещё на балу — а значит, она никогда не узнает, чем этим вечером занималась её дочка со страстным юнкером.