однажды в 4 утра

надежду, которая в последние минуты так отчаянно билась в груди, брюнет растоптал в щепки. он вдруг начинает тихо смеяться сквозь ноющее сердце – по моему и так ясно, что это бессмысленно. из этого...вряд ли выйдет что то хорошее он отворачивается, будто бы решает отдать свое время телефону, и непонятно, не хочет ли он увидеть чужие слёзы или показать случайно свои. хан слышит всхлип со стороны, но почему то сон уверен, что он был сделан через улыбку хенджин в последний раз оглядывает младшего с ног до головы, словно закрепляя его образ в своей памяти, открывает дверь и, уже не прикладывая никаких усилий, чтобы скрыть дрожь в голосе, бросает последнее: – я правда люблю тебя. всегда любил джисон тушит о пепельницу сигарету, а как будто прожигает ею точку – так сильно, что оставил одного хван уходит, почти что убегает с места разговора. хан дожидается, когда и входная дверь с характерным хлопком закроется, наполняя дом абсолютной, гробовой тишиной, и падает на колени, не в силах больше выдерживать болезненные чувства внутри. хочется кричать, рвать на себе волосы и одежду, изрезать канцелярским ножом все бедра и плечи, что угодно, лишь бы не ощущать эту убивающую джисона агонию. хоть он и понимает, что сам дал начало этим страданиям а хенджин долго будет бежать, неясно от чего и для кого. будет заглушать боль алкоголем, по слухам, даже наркотиками, и короткими интрижками длиной в месяц. лишь одна темно-синяя, местами поцарапавшаяся зажигалка будет напоминать о любви всей его жизни, но он никогда не подумает набрать номер хана. ведь из этого вряд ли выйдет что то хорошее ~`я так люблю тебя, зачем ты сделал больно? во мне ты всех моих китов убил. топил в бензине, крови, героине, эфедрине, пытаясь обуздать свой жаркий пыл.~`