на развалинах мира

Сатору сильнейший. Но Утахиме из кожи вон лезет, чтобы её не нужно было защищать. И Годжо понимает — насмехается, подкалывает и достаёт, но работается с ним довольно сносно. По крайней мере понимают они друг друга и без слов. Годжо сильнейший шаман. И всё же внутри у него — взрыв красок. Но когда он обнимает её, обвивает талию кольцом рук и утыкается головой в живот; когда Иори вплетает пальцы в белые волосы и медленно перебирает пряди, она чувствует оглушающую тишину почти физически. И, пожалуй впервые, хочет, чтобы Сатору сказал хоть что-то. Ему по силе равных нет. Почти нет. А ещё Годжо не всевластен, пусть для него почти ничего невозможного и нет. Только вот остановить и удержать на краю обрыва Сугуру он не смог. Утахиме прикрывает глаза — на обратной стороне век высокая фигура с сигаретой во рту и ласковой полу-усмешкой. Рядом с ним всегда было как-то спокойно. Особенно на контрасте с гиперактивным Годжо. Называть Гёто отступником Иори пока не может даже про себя. Хоть и прекрасно знает — своими собственными глазами видела, что он теперь такое. Не проклятие, ещё хуже. От волос Сатору пахнет табачным дымом — полчаса назад он оставил Сёко в её квартире с бутылкой вина и мутно-влажными глазами. Курит она теперь почти не переставая. Дым глушит своей горечью ту, что ощущают на своих губах сейчас все. Такое вообще возможно? Больше напоминает один из тех реалистичных кошмаров, которые иногда видятся Утахиме, когда она ужасающе устаёт до отсутствия самого желания двигаться и жить в принципе.с Но Сатору, отчаянно вгрызающийся в её губы (почти до крови, но на этот раз Иори молчит), вполне реален. До ужаса реален. Утахиме вновь закрывает глаза, чтобы открыть их и наконец проснуться. Но не просыпается. Только едва не режется об остроту потухших голубых глаз. — Сатору, перестань. Нам нужно поспать. Тебе ведь нужны силы, чтобы в очередной раз бесить директоров? Иори звонко ударяет Годжо по широкой ладони, плавно спускающейся по её животу вниз. Ей и без того до сих пор влажно и ужасающе горячо от жара чужого тела, почти полностью накрывающего её со спины. — Химэ, не недооценивай меня, — ухо щекочет томный шёпот, на выдохе колышущий её хаотично разметавшиеся волосы, — меня хватит на всё и даже больше! Мне казалось, что я приводил тебе уже достаточно аргументов, чтобы ты прекратила сомневаться. Его пальцы очерчивают колотый шрам на рёбрах, спускаются к двум небольшим на животе, касаются тонкой белой полоски (её самый первый шрам, полученный на первом году обучения) на внешней стороне бедра. Утахиме задерживает дыхание, у себя в голове объясняя это тем, что ей нужно время, чтобы собраться с духом и ответить максимально серьёзно. — Ты не представляешь, насколько я люблю твои шрамы. У самого Сатору есть только один — на подтянутом животе, ровно там, куда когда-то пришёлся удар Тоджи Фушигуро. «Я ведь почти умер тогда — полный абсурд!» — Годжо, ты повторяешься. — Хочешь чего-нибудь новенького? Могу организовать. От влажного поцелуя в мочку и последовавшего за ним касания языка за ухом Иори невольно вздрагивает, беспокойно постаравшись отодвинуться от настырного Сатору подальше. Такими темпами у неё не будет никакого шанса спокойно поспать. У Утахиме невольно колет под ребром, когда она понимает, что подобное для неё — уже привычная рутина. Пусть и живут они раздельно, встречаясь лишь тогда, когда совпадают графики. — Да. К примеру, чтобы ты наконец прислушался и отстал. Её ленивые огрызания в ответ — бальзам для ушей Сатору, почти что примурлыкивающего в перерывах между частыми поцелуями. Ещё чуть-чуть и Иори поддастся, начнёт льнуть в ответ. Или же сдастся на милость другому не менее сильному соблазну — бесконечно ватной усталости, от которой ноет всё тело. — Вот именно сейчас я всё же вспоминаю о нашей разнице в возрасте… Сатору жалостливо вздыхает над её ухом и аккуратно помогает вяло отмахнувшейся от него Утахиме повернуться к нему лицом. Вот теперь Иори уже никак не сопротивляется — послушно утыкается в милостиво подставленную крепкую грудь. На кромке сознания плавает ленивая мысль о том, что неплохо было бы им всё же принять душ. — Сатору… — Что такое, любовь моя? Думал, ты уже десятый сон видишь, — Годжо прищуривается, сонно моргает и пытается в очередной раз откинуть со лба влажные липнущие к коже пряди. Кажется, его тоже успело разморить в летней, немного душной прохладе гостиничного номера. — Выпусти меня, я в душ хочу. — Не хочу. Я уже пригрелся с тобой под боком, — плаксиво тянет Годжо, когда Иори возмущённо упирается кулаками ему в грудь, пытаясь отодвинуться от него и вылезти из-под и без того сползшего одеяла. — Сатору! Маг морщится, театрально-тяжело вздыхает и наконец садится, выпуская Утахиме из железных объятий. Иори торопливо (пока не передумал) спускает ноги с кровати, кутаясь в одеяло и аккуратно придерживая его на груди. Далеко уйти она не успевает. — Але-оп! — Ты.?! Утахиме давится воздухом и собственным возмущением, когда её одним легким движением поднимают в воздух, перехватив под колени и устраивая на руках. Сатору сдувает вновь упавшую на глаза чёлку, усмехается и внимательно вглядывается в покрасневшее лицо Иори, которое та старательно от него отворачивает. — Я. Сатору Годжо. Сильнейший маг, который сейчас доставит тебя прямиком в душ! — Придурок. Вот ты кто. — Эй! И это твоя благодарность? Интонация обиженного ребёнка даётся Сатору, пожалуй, лучше всего. Утахиме поджимает губы, стараясь подобрать полы одеяла, чтобы они не волочились по полу при каждом шаге Годжо. — Твоё ребячество невыносимо, — бурчит Иори, когда маг всё же соизволивает спустить её с рук в ванной комнате. Сатору пожимает плечом и приваливается спиной к дверному косяку. — Куда мне до вашей строгости, Утахиме-семпай. Чтобы не сказать что-то лишнее и глупое на эмоциях, Иори отворачивается от него и прикусывает губу. В подобных словесных баталиях она не побеждает никогда. И начинать заранее проигранный бой не хочется совершенно. — Иди уже. — Неа. Уже почти готовая скинуть одеяло вниз и ступить в душевую кабину, Утахиме застывает. Она слышит, как Сатору размеренно шлёпает босыми пятками по кафелю, останавливаясь в считанных миллиметрах. Воздух вокруг вновь застывает. — Хочу принять душ с тобой. И чего это ты так отчаянно в это одеяло вцепилась? Не чужие же. О, они действительно не чужие друг другу. Только вот кто? Знакомые и друзья не занимаются любовью; возлюбленные — не не переносят друг друга на дух или вечно насмехаются. Утахиме в отношениях не специалист, но даже она может однозначно сказать, что они с Годжо не возлюбленные. Упёртые, гордые, язвительные, постоянно сталкивающиеся и пересекающиеся любовники. Без всяких прав и обязательств, которые накладывает изменение статуса. Одеяло плавно скользит вниз, мягко съезжает с подтянутых бёдер и распластывается странной композицией у ног Иори. Назад она не оглядывается, просто ступая в душевую кабину и на полную включая воду. Сатору недовольно отфыркивается и прикрывает за ними скрипучую створку кабины. Ему приходится согнуться, чтобы не упираться головой в лейку. — Это ещё неудобнее, чем я себе представлял. — Добро пожаловать на выход. — Покорнейше благодарю, — скалится Годжо, — вид компенсирует мне все издержки положения. Утахиме пожимает плечами и выдавливает на руку гель для душа. Растирает пену по плечам, шее, животу и бёдрам, на которых всё ещё чувствуется неприятная липкость. На Сатору она принципиально не смотрит, потому что прекрасно знает, чем этот взгляд закончится. Отказать его глазам и улыбке почти невозможно, хоть Утахиме и справляется с этим иногда. Сейчас же сил для борьбы у неё явно недостаточно. — Держи. Сил слишком мало. Она впихивает бутылочку с гелем Годжо в руки и поворачивается спиной, скрутив мешающиеся волосы в жгут и перекинув его на грудь. — Да ладно. Химэ снизошла до просьбы потереть ей спинку? — кто бы сомневался, что Сатору обойдётся без своих ужимок. Но Утахиме настолько выжата и вымотана (во многом спасибо за это самому Годжо), что предпочитает извлечь из ситуации максимум пользы для себя. У Сатору ладони широкие, даже чересчур широкие. А Иори знает, что спина у неё притягательно красива — тугие мышцы не перечёркнуты ни одним белёсым шрамом. Она прикрывает глаза, когда Годжо аккуратно массирует шею, плечи, спускается твёрдыми пальцами по выраженно ложбинке позвоночника, не удержавшись и пару раз порхающе коснувшись рёбер, от чего по всему телу проходит табун мурашек. В этот раз Утахиме приходится прикусить губу не потому, что она хочет сказать что-то и испортить благословенную тишину, а потому, что удержаться от стона крайне сложно. Чёрт подери, Сатору ещё и мастером массажа оказывается! — Нравится? В этот момент его пальцы находят особенно чувствительный участок её тела, и, вместо членораздельного ответа, у Утахиме вырывается протяжный стон. Годжо довольно улыбается ей в затылок, скользит ладонями по влажным бокам, останавливаясь на узкой (тебя ведь одним движением можно переломить, Химэ) талии. — Я бы занимался этим постоянно. Хоть каждый день. Твоя реакция бесценна. Он придвигается ещё ближе. Встаёт вплотную (Иори чувствует, как он касается губами затылка; как они двигаются при каждом слове). — Представь, как отреагировал бы весь магический мир, если бы я вдруг сделал тебе предложение. Забавно было бы взглянуть на это! Утахиме проглатывает неожиданно вставший в горле ком. Действительно, вышло бы забавно, прямо в духе Годжо. А ещё абсолютно ирреально. Бредово. Сюрреалистично. Невозможно. Иори бы могла продолжать этот список ещё пару бесконечностей. — Ты бы добился массовых сердечных приступов. — Не боишься сиротой остаться? Она сжимает челюсть чуть крепче, чем следовало бы, а вот Сатору представляется великолепная возможность продемонстрировать собственную ловкость, увернувшись от хлестнувших по воздуху мокрых волос Иори, повернувшейся к нему лицом. — Я ведь обозначила, что не стоит говорить о, — Утахиме на мгновение запинается (о моём? нет, ни за что), — о клане Иори. Пугающее лицо здесь умеет делать не только Сатору. — Хорошо, хорошо, — торопливо кивает Годжо, поднимая руки вверх, — всё понял, молчу! Утахиме протискивается мимо него, закручивает вентель, перекрывая поток воды, стискивает с крючка широкое гостиничное полотенце и заворачивается в него. Сатору выбирается следом за ней, помахивая головой в попытках стряхнуть с волос лишнюю влагу. На секунду Иори оглядывается на него в зеркале — если бы я вдруг сделал тебе предложение. Сердце в панической попытке к бегству ударяется в грудную клетку и падает вниз. Утахиме проводит рукой по лбу: не вода — это холодный пот выступает. Почему же ей страшно от того, что никогда не произойдёт? Даже смерть куда реальнее. — Ты там помедитировать перед сном решила, Химэ? Сатору окликает её уже из комнаты. Нужно всего немного — просто выкинуть из головы эту случайно брошенную Годжо нелепую шутку. У него ведь их сотни и тысячи, забыть эту — плёвое дело. — Сёко, это точно? Её голос звучит так, будто это она, а не подруга курит на протяжении десяти лет. Иери тупо смотрит в бумагу с анализом, лежащую перед ней на столе, стучит пальцами по поверхности, потом тянется к карману, где топорщится пачка сигарет, но отдёргивает руку и запускает её в волосы. — Ошибки быть не может. Я всё перепроверила. Утахиме заламывает пальцы на коленях, комкает красный подол одеяния. Внутри что-то обрывается. — Об этом не должна узнать ни одна живая душа. Иери смотрит твёрдо — её взгляд напоминает что-то, вытаскивает рухнувшую вниз Иори вновь на твёрдую поверхность. Сёко откидывается на стуле, закинув голову на ногу. — Но рано или поздно скрывать уже не получится. Никак. Ты ведь сама понимаешь это! Утахиме слезает с кушетки, встаёт, подходя к окну и складывая руки на животе. Невольно она кладёт ладонь на него. Внутри всё немеет от простого и категоричного факта — она беременна. Напоминает нелепый ночной кошмар. Как и всё происходящее. — Твой наряд мико позволит некоторое время всё скрывать. Но ты должна быть осторожна. Предельно осторожна. И нам нужен кто-то, кому ты можешь довериться в Киотском техникуме. — Довериться? — Утахиме горько хмыкает. Стоит ли говорить, что единственный человек, которому она может довериться сейчас (из живых, разумеется), — я всё ещё не знаю, кто может быть шпионом. Это западня. — Выберемся. — У нас другого выбора нет. Иери кладёт руку на ящик стола, потом передумывает и вновь убирает в карман. В глазах Утахиме и без того достаточно пустой безысходности; в глазах, в которых Сёко не видела отчаяния и страха даже тогда, когда сообщала о шраме. Магический мир погружается в хаос. Захлёбывается с головой. Но Утахиме нельзя идти за ним следом. Потому что она не одна. О банальном «ради», Иори даже не думает.

— выживи.

— выберись.