А вас я попрошу остаться

— Это просто простуда, — гундосит Кеша, — хватит вести себя так, будто я умираю. — У тебя высокая температура, а ты ведёшь себя, как ребёнок и не хочешь пить таблетки, — Роман со стуком ставит стакан горячего молока на прикроватную тумбочку. — Всего лишь тридцать семь и девять! Даже не тридцать восемь! — из-за того, что повысил голос, у него в горле снова першит и он заходится кашлем. — Хочешь осложнений? Хочешь, чтобы ухо воспалилось и я потащил тебя в больницу? Я потащу и там доктора не будут с тобой нянчиться! Злобно зыркнув и громко сопя, Кеша берёт таблетку жаропонижающего, глотает её, не запивая. — Доволен?! — Доволен! Кеша бормочет ругательства на русском, демонстративно отворачиваясь к стене. Роман выходит из спальни, в последний момент удержавшись от громкого хлопка дверью, потому что знает, что у Кеши болит голова. Он берёт сигареты со стола, с чистой совестью хлопает входной дверью так, что стёкла дрожат, садится на ступеньки у входа и закуривает. Возможно, он слишком перегибает с заботой. Возможно, тридцать семь и девять не такая уж высокая температура, но он ничего не может с собой поделать. Когда Кеша болеет, это всегда выбивает Романа из колеи. Но когда Кеша болеет и у него жар… Роман будто возвращается в те две адские недели в Афганистане. Ужасные, самые страшные недели в его жизни. Тогда Кеша лежал в секретном ЦРУшном госпитале, а местные врачи прямо говорили, что шансов у того немного и он вряд ли вообще очнётся, не то что сможет сказать что-то полезное. Роман спал по три часа и, выходя курить под палящим афганским солнцем, молился богу, в которого не верил, молился всем богам, которых знал, чтобы организм Кеши справился с заражением. Но день ото дня у того не было никаких особых улучшений, жар не спадал, и в самую критичную ночь Роман сидел у его постели, ожидая монотонного писка приборов, чтобы достать пистолет и в ту же секунду вышибить себе мозги. Кеша оказался сильнее, чем кто-либо ожидал, и всё-таки пошёл на поправку. Когда он очнулся и впервые увидел Романа, тот порадовался, что говорить у Кеши ещё не было сил, потому что прочитал по губам: «Ромочка…» Он улыбнулся и жестом показал, чтобы Кеша вёл себя тихо, не выдавал их. И хотя в конечном итоге, благодаря его титаническим усилиям и дьявольской удаче, всё закончилось хорошо, Роман всё равно теперь каждый раз, когда касаясь ладонью или губами кешиного лба, чувствовал, что тот горит — земля уходила у него из-под ног, а тело прошибал холодный пот. Он ничего не мог с собой поделать. Этот страх прочно засел в нём и выдохнуть более-менее спокойно Роман мог только, когда Кеша полностью выздоравливал. Это стало его фобией и причиной таких вот ссор. Усложнялось всё тем, что несмотря на благоприятный климат, Кеша умудрялся заболевать с удивительной регулярностью. В этот раз, например, он просидел копошась в своём саду до вечера, в одной футболке, хотя температура опустилась почти до шестнадцати градусов. Роман злился на себя за то, что слишком увлёкся часовыми механизмами и понадеялся на благоразумность Кеши в вопросе своего здоровья. Паршивец к тому же дымил, как паровоз, и несколько дней не признавался, что у него болит горло. А теперь ещё и обижался, что Роман смеет его лечить. Несмотря на злость, Рома не может долго сидеть на ступеньках. Когда в такие моменты он не находится рядом с Кешей, тревога с каждой минутой душит его всё сильнее. В конце концов, он даже не в силах докурить очередную сигарету — тушит её о ступеньки и идёт обратно в дом. Войдя в спальню, Роман чувствует, как тугая пружина в груди разжимается, он улыбается, видя, что стакан молока на тумбочке наполовину пустой. Наклоняется над спящим Кешей, осторожно трогает его лоб. Тот уже не такой горячий. Но тревога всё равно не исчезает до конца, Роман ложится на кровать рядом и аккуратно обнимает Кешу со спины, чтобы положить ладонь тому на грудь и чувствовать биение сердца, чувствовать, что Кеша дышит. — Прости, когда я болею, то становлюсь ещё невыносимей, чем обычно, — шепчет Кеша, прижимаясь ближе к Роману. — Я думал, ты спишь. Спи, honey, тебе нужно набираться сил. — Роман целует его в макушку. — Завтра тебе станет лучше. — Мне уже лучше, — проваливаясь в сон бормочет Кеша, — потому что ты рядом. Страх отпускает, оставляя только блеклую тень беспокойства. Они засыпают и вместо Афганистана им обоим снится кешин сад.