Забыть тебя, помнить о любви

      Удивительно, но у них никогда не случалось громких ссор.              Были нелепые обиды и недопонимания, что ловко сводил на нет Волков, была ревность — к своим людям Серёжа относился как зверёк к своей стае — тяжело принимал новичков и почти не выносил даже временное одиночество. За годы их дружбы и отношений случалось многое, но это самое «многое» всегда было решаемо — Гром или Разумовский появлялись на пороге, криво улыбались и одинаково неловкими, сломанными жестами тянулись к теплу и нежности друг друга.       Ночные кошмары — полные горечи и огня — что преследовали Серёжу с детства, затихали только в объятьях друзей. Олег дарил ощущение защищённости, а Катя позволяла чувствовать себя… живым. Если Волкова не было рядом — она всегда была. Сжимала в объятьях, запутывалась пальцами в рыжих волосах Разумовского, и пела какую-то глупую детскую песенку, что ей когда-то нашептывал Игорь, заставляя все страхи исчезнуть. Персональный кошмар Сережи лишь раздражённо клекотал, вспыхивая искрами в глазах, и исчезал в подсознании, затаиваясь.       Панические атаки, что преследовали Катю с тех самых пор, как погиб отец, обострялись каждый раз, стоило Игорю не выйти на связь. Первое бездушное «абонент находится вне зоны действия сети» девушка воспринимала относительно спокойно — горло стискивало спазмом, а по телу пробегала волна жара. В такие моменты она замирала, где бы ни находилась, и, прикрыв глаза, медленно считала до десяти. Серёжа в такие моменты всегда прикасался холодными пальцами к лицу Кати, и, прижимая ладони к её щекам, дарил поцелуй в лоб и тихий шёпот о том, что все хорошо. Второй неудачный звонок забирал у младшей Гром возможность свободно дышать, и тогда она молча опускалась на колени, намертво вцепившись в мобильник, считая гудки. Разумовский садился рядом, глаза в глаза, и тихим спокойным голосом просил дышать вместе с ним, вынимая из дрожащих рук девушки телефон. Не переставая разговаривать с Катей — аккуратно заправляя вьющиеся русые локоны, мягко касаясь её кожи — он сам набирал нужный номер и звонил до тех пор, пока по ту сторону трубки не раздавался виновато-взволнованный голос Игоря Грома. Хоть молодой полицейский редко пропадал с «радаров», но после такого девушка частенько пряталась на груди у Разумовского, не в силах подавить рыдания. Серёжа целовал её лицо и руки, и баюкал в объятиях, рассказывая о искусстве и своем прошлом, с каждым затихающим всхлипом прижимая возлюбленную все сильнее и ближе.       У них все было. Счастье, слезы, падения и взлёты. Сложное прошлое и неясное будущее — но всегда рука в руке против целого мира. Но как показало время, целого мира не понадобилось: словно по чьей-то злой шутке все начало рушиться тогда, когда у них все почти получилось.       На последнем курсе Олег ушёл служить по контракту, а Серёжа с головой ушёл в программирование и создание «Vmeste», и это не говоря уже про выпускные экзамены и диплом. Примерно тогда же Игорь и получил то чудовищное ранение на поезде. В ту новогоднюю ночь, словно пьяный от недосыпа и усталости, Разумовский крепко сжимал в объятьях побелевшую от ужаса и нервов Катю, едва умещаясь с дрожащей девушкой на неудобной пластиковой больничной скамье. Гром сжимала в руках деревянный крестик, сухими губами нашептывая лишь одну фразу, превратившуюся в отчаянную молитву: «пожалуйста, не забирай его, не забирай», а в сознании Сережи змеей проскальзывали чужие эгоистичные мысли о собственном одиночестве.              Братец точно останется прикованным к больничной койке, и она оставит тебя ради него. Так же, как оставил Олег… как они все.              Серёжа крепко жмурился, до ярких пятен перед глазами, и зарывался Кате в волосы, целуя и нашептывая разное, заглушая собственный пугающий голос в голове.       После выписки Игорю и впрямь требовалось немного ухода, от которого Гром, с упертостью присущей их семье, открещивался, прогоняя сестру с её чрезмерной заботой. Само собой выходило у него не очень и на некоторое время Катя вновь переселились в холостяцкую квартиру брата, оставив Разумовского в их с Олегом древней однушке выданной государством. Именно тогда Сережа и ушел с головой в своей проект, работая над ним днями и ночами, пытаясь восполнить строчками кода на экране тепло человеческого тела под боком. В окружении понятных символов он не чувствовал себя настолько одиноким, голос в голове затыкался, а перед глазами маячило светлое и счастливое будущее, к которому упёртый и гениальный Сереженька Разумовский шел с самого детства. Будущее, где все его близкие счастливы и ни в чем не нуждаются. Одержимый этим, Разумовский почти перестал есть и спать.       Вернувшись к парню на квартиру, в аккурат после зимней сессии, Гром сначала замерла на пороге, в голове прикидывая и осознавая масштабы бедствия, а после решительно запихала собственный рюкзак на полку и переобулась в домашние тапочки. Серёжа на появление еще одного человека в квартире не отреагировал — судя по его виду, он и второе пришествие Христа, что произошло бы прямо в этой гостиной, теперь на 70% состоящей из банок из-под энергетиков, вряд ли заметил бы. Во время нередких телефонных разговоров голос Разумовского звучал вполне себе живо и уверенно, в реальности же Серёжа походил на тень самого себя. Он неустанно щелкал по клавишам, что-то бормотал себе под нос, и то и дело хмурился. Покрасневшие глаза, и глубоко залегшие под ними тени, скрывались за большими очками, что висели чуть ли не на краешке носа. Катя, понаблюдавшая за этой картиной несколько минут, лишь вздохнула, поцеловала рыжую макушку и отправилась из «логова» гения прочь, на кухню. Если уж он не заметил ее, стоящую рядом, то значит, Разумовский погряз в работе настолько глубоко, что оттуда его и Волков вряд ли бы вытянул.       Распахивая плотные тёмные шторы, что висели на кухне с первого дня, Гром прикрыла окно на проветривание и заглянула в полупустой холодильник. Возможно, хотя бы запах свежеприготовленной пищи сумеет достучаться если не до разума, то хотя бы до желудка Сережи, и вытащит его из этой компьютерной комы. Порешив на этом, девушка негромко хлопнула в ладоши, закатала рукава на кофте и подмигнула бутылю с водой, в котором уж несколько лет как поживал Тиша — сгусток плесени, чудом все ещё не обрётший сознание, но горячо любимый всеми жителями этой квартиры.              — Ну-с, приступим.              

***

      Вопреки распространенному мнению, больше всего Сереже нужен человек рядом. Еда, питье и прочие человеческие потребности это, конечно, базовые требования, против которых даже гений Разумовского не мог ничего противопоставить, но кое-как оторвавшись от компьютера, Сережа первым делом идет на поиски живого человека, только потом учуяв чарующие запахи идущие с кухни. Мозг, все ещё работающий по определенным алгоритмам, начинает улавливать происходящее и как-то отстраненно отмечает, что воздух в квартире свежий — ни следа затхлости и кисловато-приторного вкуса энергетиков.       Пошатываясь, юноша достигает дверного косяка и цепляется тонкими пальцами, чувствуя, что его ведет. Видимо в этот раз он слегка увлекся работой. Висящее напротив зеркало отражает Разумовского — мятая футболка, всклоченные рыжие волосы, болезненно бледная кожа — но укоризненно молчит. Сережа смотрит на себя и не узнает. Становится страшно, когда в распахнутых, как у новорожденного котенка, глазах мелькает золотистый отблеск и парень вздрагивает всем телом, ведя головой в разные стороны.       Со стороны кухни доносится шорох, и Разумовский чуть ли не вываливается в небольшой коридорчик, что связывает её и комнату. Он смотрит почти испуганно, но ровно до тех пор, пока не натыкается взглядом на девушку, сидящую за кухонным столом.       На её голове небрежный пучок, что кое-как держится на старой резинке (несколько непослушных локонов лезут в глаза), а на теле толстовка Серёжи — Катя внимательно вглядывается в потрёпанный учебник по профильному предмету, то и дело чёркая там карандашом. Несмотря на её погруженность в процесс, на кухне одурительно пахнет едой, и парень успевает заметить на плите ещё дымящуюся кастрюльку. На сердце теплеет, а пожар в усталом разуме затихает, заглушая с собой и пугающий с детства глубокий темный голос.       Такие мелочи, как понимающая тишина в квартире, аккуратные прикосновения, обычная человеческая забота, отчего-то заставляют краешки глаз слезиться. В голове гуляет лишь одна хрупкая и важная мысль, что всегда так и норовит исчезнуть — он нужен.              — Я думал, что ты еще у Игоря.              Буквы словно не хотят покидать его рот, голос хрипит — это чуть ли не первые слова, сказанные Сережей за последние сутки. Девушка тут же отвлекается от книги и недоуменно моргает. Её губы все ещё бесшумно проговаривают последние прочитанные строчки, и Разумовский чувствует, как ему хочется к ним прижаться. Горло окончательно пересыхает. Все, чего хочет Серёжа — оказаться рядом и забыться. Что он и делает, наконец-таки отрываясь от стены.       Катя ему улыбается. Мягко и солнечно, освещая весь Питер — будто бы не устала сама, будто бы не переживает из-за брата и парня, с головой ушедшего в работу. Будто бы вовсе не боится неясного будущего, недописанного диплома, мелкой дрожи в руках от недосыпа, и нездоровых всполохов в любимых голубых глазах. Она улыбается — и мир Сережи, расколотые и разбитый на мелкие кусочки, в каждом из которых он сам и вся его жизнь, начинает приобретать понятные очертания. Становится легче дышать.              — Ему уже лучше. А я тут суп приготовила, правда он без кофеина, — с лукавой улыбкой уточняет Гром, устало и сонно щуря глаза — потрепанные любимые очки остались в квартире у Игоря. В голове у Разумовского вихриться миллион разных мыслей, но одна заседает там верно и прочно: как только он хоть немного встанет на ноги, то Кате больше не придется сидеть вот так, сгорбленно, под тусклым светом лампы убивая свое здоровье. — Зато с фрикадельками. Налить?              Серёжа как зачарованный кивает и делает большой шаг вперед, прямо навстречу вставшей со стула девушке. Он сгребает её в объятья под тихий смех, и прижимается к чужим губам, ощущая на своем загривке маленькие пальчики, что тут же привычно путаются в рыжих волосах. Все замирает, становится чертовски правильным и Разумовскому хочется застыть в этом моменте — дышать каждой секундой, вплетая её в свое прошлое, настоящее и будущее. Только чтоб так, чтобы рядом, чтобы тело к телу, сердце к сердцу, душа к душе.              — Я скучала, — едва слышно шепчет Катя, как на исповеди, и что-то внутри Сережи с треском ломается, искренностью оголяя все чувства до предела.       На Питер опускается ночь, укрывая двоих в своих глубоких бесконечных объятьях.