валюта счастья

      с приезда после практики прошло пару часов. перекошенная и скрученная в результате нескольких попыток нормально уснуть футболка раздражает нагретое тело. зимнее одеяло прям в ночь первого июня — отличная идея, будь Антон мерзляком. а Антон лишь заёбанный студент, который сверху подзаебался от адовой жары в постели и ужасно холодного ветра на балконе. добрая ночь, называется.       он распахивает окна настежь, прикрывая глаза при очередном порыве ветра. практика на нефтегазовом сооружении завертелась в серости механизмов, отдающих ржавчиной подъёмов и поджатых губ Кати, спрашивающей у руководителя от организации про доступ к работе в скважине. Екатерина Добрачёва: Лайф лайф ин дэ трэш       Катька Добрачёва — университетская подруга, одногруппница Антона и отличная фээсбэшница, потому что смогла добыть кучу ненужной, но крайне интересной информации про нефтегазовое сооружение, где они торчали днями напролёт и ржали с поскрипывающего железного пола у жилого модуля. а ещё это именно она разузнала про пиво, припрятанное Павлом Алексеевичем, — преподом-дружбаном и руководителем от университета, — и снабдила их с Антоном двумя честно заработанными бутылками жигулёвского. Антон прикрывает форточку, боясь заболеть в самом начале лета. Антон Шастун: Если у тебя есть деньги, то можешь отдать мне Екатерина Добрачёва: Мне бы кто денег дал((((( ((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((( Антон Шастун: У меня нет Екатерина Добрачёва: Знаю ((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((       Катя-то знает, Катя молча и стойко слушала и слушает его тирады о пожизненной нехватки денег, из-за которой паника накрывала ещё на первом курсе и еле-еле расслабила тиски под второй. деньги тают и улетают сквозь пальцы как песок, только поймай их и получишь такое чувство эйфории, будто свою мечту в жизнь воплотил. или такая проблема только у тупенького Антоши, всерьёз посчитавшего, что деньги — главное в жизни.       хотя в жизни главное лишь их количество. Екатерина Добрачёва: Бляяяяяяяяяяяяять дипломная Антон, во имя Христа и всех мёртвых, спаси Антон Шастун: Меня бы бля кто спас Екатерина Добрачёва: Го ты меня спасёшь, а я тебя Антон Шастун: И утонем вместе Екатерина Добрачёва: Тебе бы на психфак идти, а не на нефтегазку       да Антон, наверное, с радостью, только с психологическим образованием открытых дорог не так много. или ему так мать наплела, когда он пошутил, что пойдёт на психолога. в любом случае туда ему пути закрыта, пока он всерьёз думает, что маршрут к мечте прокладывается априори через деньги. и Антон бы перестал так считать, но как только появится на горизонте проблемочка — плати денюжку, Антошенька. поход к психотерапевту, неврологу, урологу, сдача анализов и обновление медицинской книжки, незакрытая сессия, желание отдохнуть по-человечески единственные два месяца лета, сгонять за чипсами на прогулке с друзьями и покупка самого обычного пива после четырёх пар, дополнительного и двух часов работы натурщиком — деньги. даже обычное время измеряется в деньгах. весь мир в принципе на деньгах держится.       но не будь денег, конечно, было бы что-то другое. за что-то всегда нужно платить, будь то зимняя куртка, еда или сон. и Антон категорически и решительно отказывается жить в этом ссаном мире, если и за наличие больших денег у него на карте тоже нужно платить, и он совсем не про содержание карты.       но, судя по Арсению, за деньги всё-таки нужно платить. Шастун искренне не понимает, в чём здесь причина и проблема, но задницей чует — что-то явно не так. ну не будет психически здоровый человек разбрасываться такими деньгами на ветер. такими деньгами за спокойствие. и Антон понял бы, будь он у супермаркета не интересующимся студентом, а доёбистым полицейским. но там он был именно студентом, желающим разузнать про заработок неизвестного, оттого и обычного человека, следовательно, сейчас Арсения не понимает на корню. конечно, большое количество денег часто обесценивается и становится запуском механизма развития алчности и беспричинного самолюбия. классики высмеивали самовлюбённого толстого богача сто раз на дню. этот троп лезет откуда можно и откуда нельзя. но и суть в нём такая, что, имея кучу денег, хочешь ещё и ещё. будто бы ты стал животным и приобрёл инстинкт денегодобывачельский.       а Арсений под это вообще не подходит. то есть, ни капли. даже под сатиристический и гиперболизированный образ, — худющий и подтянутый, — даже под описание внутреннего составляющего: стереотипные богачи не разбрасываются такими деньгами и, особенно, с такими глазами. у Попова глаза-алмаз — буквально — и заёбанные, как у голодной собаки. нет, сытой собаки. он одним взглядом уже не подходит под излюблённый троп богача-я-такой-охуенный-дайте-денег.       Антон, рассуждая таким образом едва ли не вслух, напоминает себе уроки геометрии и любимую, но дотошную математичку. сейчас он должен подумать, мол, из этого следует, что...       из этого следует, что проблема в другом — у Арсения неизвестная душевная, блин, тягость, и он не находит проблему в отдаче денег первому встречному. он даже не побоялся при всей его известности-то, что Антон мог попробовать его вырубить и стырить разблокированный мобильник из рук. он вообще деньги потерять не боится? Антон Шастун: Я рассуждаю, как моя математичка, которая ещё к профилю меня готовила Екатерина Добрачёва: Вы посмотрите на него И психфак, и педагогический Тебе дороги открыты прям в любую жопу мира Антон Шастун: Даже в стриптиз-клуб? Екатерина Добрачёва: Тем более, мальчик мой, ты о чём? Но это всё, конечно, шутки Если надумаешь идти продавать себя за деньги — дай знать Антон Шастун: Чтобы ты промыла мне мозги и в сотый раз объяснила, что индустрию стриптиза надо бы прикрыть? Екатерина Добрачёва: Нет конечно, ты чё Буду первой клиенткой)))))))) Антон Шастун: Иди в пизду       Антон, откладывая телефон, высовывается из-за окна, прикрывая веки навстречу очередному порыву ветра. футболка расправилась, шелестя краями в движении. он разминает шею, опуская голову, и разглядывает макушки тесных деревьев, прилегающих к стене общаги. лунный свет оголяет их родной зелёный цвет в отдалённый тёмно-бирюзовый. интересно, если он спрыгнет, всё будет лучше? Антон мотает головой, прячась в стенах комнаты, и прикрывает окно. все проблемы не могут исчезнуть вслед за тобой.       Антон не любит думать о смерти, Антон просто устал. оставляя открытой форточку, он усаживается на край кровати и тупит в потёртый линолеум. Катя пожелала спокойной ночи, даже не поинтересовавшись, почему он не спит так поздно: видно понимает и сама не спит по той же причине, только переживания другие. Антон усмехается: она же ещё влюблена. и не в абы кого — в самого Позова. Антон узнал случайно, прям чисто случайно: он рассказывал про летную поезду на дачу к родителям Серёжи, упомянул Диму, Катя загорелась, вот Антон и подстебал. Катя врать умеет, хотя не любит, вот и тут юлить особо не начала. Шастун коротко вздыхает, запрокидывая голову. не завидует совсем. сам не представляет, как вёл и чувствовал себя, если бы влюбился.       тут и уточнений не надо, когда именно и в кого. влюблённость в принципе дело отстойное. Антон не видит себя влюблённым, да и слава всему мирозданию. укладывается на кровать, уже третий раз накрываясь по пояс одеялом и вытаскивая ногу. уведомление у уха сбрасывает лёгкую дрёму, но Антон всё ещё может заснуть, поэтому одним глазом смотрит на блокировочный экран и собирается отвернуться, как осознание распахивает глаза и заставляет подорваться, привставая на локтях. «входящий перевод Арсений Сергеевич П. + 15 000 ₽»       доброй ночи и спокойных снов, блять. сначала Антон готов обматерить Арсения, что тот его разбудил и сбил весь настрой спать окончательно, хотя глаза слипаются, потом Антон готов в принципе обматерить Арсения и его непонятную головушку. что за дурак переводит деньги ночью? что за дурак переводит такие деньги малознакомому человеку, о котором знает только имя и номер карты, в три часа ночи? Антон теперь готов обматерить себя и мир в целом, потому что зависает от одной ясной мысли: Арсений, бодрствующий в три часа ночи, подумал о нём и перевёл денег. Арсений. в три часа ночи. Антону. пятнадцать тысяч. Антон тяжело вздыхает.       — пиздец, — лаконично и кратко всё-таки материт Антон, но уже не что-то определённое, а именно всё. даже иррациональность, даже всемирное тяготение. мир — пиздец, понимаете?       чувствуя неопределённость в груди, растущее с каждой секундой, пока он не спит, Антон точно уверен, что его может понять абсолютно кто угодно: даже бабка из соседнего подъезда родного Воронежа, даже зелёные несуществующие инопланетяне. но единственный, кто, блять, не понимает — Арсений, который не спешит как-то возвращать деньги и звонить по неизвестному номеру Антону, извиняясь и говоря, что перепутал его с другим и вообще не планировал отправлять деньги.       Антон с вымученным стоном скатывается с кровати и подхватывается ногами, собираясь отыскать салфетку с номером, данным Арсением. очень маловероятно, что, позвонив, он наткнётся именно на Попова, а не секретаршу, его заместительницу или кто у него там есть, но попытаться стоит. а Попов, выходит, хитрожопый — даже номер карты не дал, видимо, чтобы Антон не возвращал деньги во время таких странных моментов. хотя почему странных? относительно ебанутых.       — слушаю, — скрежещет на противоположной трубке спустя очень длинное ожидание.       — здравствуйте, а можно... — Антон подзависает, прокручивая голос человека, принявшего звонок, — ... Арсений Сергеевич?       молчание.       — Антон? — неужели, даже имя запомнил. хотя оно высвечивается при отправке денег. тогда почему Арсений приглядывался к его бейджу в ресторане, когда до этого отправлял деньги? ему что, реально поебать, кому отправлять деньги? — Антон?..       Антон отмирает.       — Арсений Сергеевич, разрешите-ка доебаться, — да пусть его проклянут хоть боги за мат с человеком, с которым Шастун, вроде бы, официально сотрудничать забился, но по-другому чётко донести нечёткую мысль никак: — чё за подгончики средь, вроде бы, не белой ночи?       — прости? — невозмущённый и слегка потерянный голос действует холодной водой. Антон моргает в пустоту, уперев руку в бок, и прокручивает про себя сообщение. нет, он точно видел имя Арсений.       — вы только что отправили мне деньги? — интонация скользит и превращается в вопросительную. весь настрой агрессивного доёба слетает и не подаёт признаки жизни. даже спать что-то захотелось.       — ну да.       пизда. Антон ошибся: фитиль зажжён, сейчас бомбанёт.       — зачем? — закусывает нижнюю губы, оборачиваясь на постепенно уходящую к горизонту луну. на трубке по-странному долго висит молчание. завис или заснул? Антон ему точно помогать не будет, пусть оправдывается сам.       — просто, — лениво бросает Арсений, видимо, чуть ли не зевая. Антон глубоко вдыхает.       — просто я могу... — не продолжает, затыкаясь, ибо они не такие уж кореши или запланированные враги, чтобы вякать что попало. — просто деньги на счёт не перебрасываются. без просьб. и в таком размере.       — каком таком размере? — Арсений вообще расслабился, походу, вот ещё немного и точно зевнёт.       — таком, — и Антон больше ничего не говорит.       тишина.       — Антон?       Антон хочет что-нибудь разъебать или плюнуть. разъебать — что угодно, плюнуть — на проблему. ему что, деньги некуда складывать? если какой-то дурачок разбрасывается деньгами, то это проблема исключительно дурачка.       и Антона немного осеняет: Арсений так и думает, вот и прикинулся партизаном. ещё одна заноза, блять.       — хуйтон, — откликается Шастун, приподнимая голову к потолку и слишком увлечённо рассматривая разводы на потолке. — давай так: я не знаю, что с тобой... вами, да и это не моё дело, но смотрите: скидывать пятнадцать касарей мне на карту посреди ночи — это не ок, понимаете?       тишина. Антон вздыхает.       — скидывайте мне номер карты, я переведу деньги обратно.       — нет, Антон, — раздаётся бездушно, и Антон собирается, используя последние остатки терпения.       — обоснуйте, или я сейчас каким-то хуем добуду ваш адрес и лично приеду отдать деньги.       — не диктуй мне условия, мальчик, — пассивно-агрессивно огрызается Арсений, и Антон охуевает в край с такой наглости. — номер карты я давать не буду, деньги ты оставишь себе.       — Арсений Сергеевич.       — м?       — вы знаете, как сходить нахуй?       — Антон.       — нет-нет, Арсений Сергеевич, вы меня не поняли. — Антон отпускает спускные рычаги, ему и не нужна работа, если за ним будет следить неуравновешенный Арсений. хотя кто тут неуравновешенный, стоило бы подумать, но Шастуну хватает эмоциональных качелек от жизни. — я имею в виду сходить нахуй, а не на хуй. хотя и на хуй вы тоже можете сходить, но это уже не моё дело. мне не нужны деньги, а если быть точнее, от вас. а если быть ещё точнее, мне не нужны лёгкие деньги. я вкалывал и вкалываю в заработки не для того, чтобы мне на голову в какой-то момент упал Арсений Сергеевич, по-видимому, с нескончаемым потоком денег, что он готов их раздавать направо и налево.       — Анто...       — не-не, я ещё не до конца договорил и неясно выразился, так что не смейте меня перебивать. тут даже проблема не в том, что мне не нужен источник бесконечных денег, он всем нужен, давайте начистоту. мне не нужен такой источник, возможно, подчёркиваю, возможно бесконечных денег. я в ус не дую, что у вас происходит и почему вы решили давать мне, человеку, с которым вы виделись раза два, приличное количество денег, но уясните одно: мне они не нужны. единственное, чего мне, блять, не хватает для полного набора пиздеца — так это привычка к халявным подачкам. это как привыкать брать бесплатно жвачку у доброй продавщицы, а потом эта продавщица неожиданно пропадает. тебе и грустно, и жалко, и обидно, и весь ебанный спектр эмоций. только тут всё куда глобальнее. очень глобальнее.       молчание на стороне Арсения побуждает договорить и сделать мало-мальский вывод:       — или вы мне объясняете, почему и зачем перевели деньги, или забираете их. иначе они проваляются никому ненужные у меня на карте.       — всё так категорично? — поникший голос непривычно раздаётся у уха. Антон кивает:       — да.       молчание длится дольше всех пауз до этого.       — сейчас сообщением скину.

***

      посетители ресторана в не самом солнечном районе вообще несолнечного Питера думают, что явилась сама смерть по душу директрисы сети самого ресторана. Оксана думает, что Антон очень устал и хороший мальчик, раз отказался от подработки до защиты диплома. сам Антон думает, что единственное святое в этом жалком мире — его работодательница, Оксана и крепкий американо. а ещё Катя, но она самая что не наесть богиня. ну и Дима, конечно, с Серёжей, но они скорее безбожники, чем святые, но не суть.       Шастун раздражённо чешет спину через толстовку, прокручивает объёмное кольцо на пальце и поджимает губы при виде пустой половины страницы. дипломная работа пишется семимильными шагами, учитывая, что один шаг равен одному часу. конечно, Оксана и новенький, кажется Выграновский, говорят, что работа пишется нормально, да и они сами писали таким темпом, но ничего, написали. Антон тяжело вздыхает, кидая взгляд на уже родную кассу, задирает рукава до запястий и шустро печатает ещё одно предложение, стопорясь уже окончательно.       спина снова отвлекает непривычной чесоткой в лопатках, и Шастун неожиданно сосредотачивается на всех звуках в ресторане: звякание посуды, шагах Оксаны, тихого ржача Выграновского и какого-то клиента, чёртовый зуд кожи и ощущение жары, которого, до этой секунды, не было. Антона раздражает абсолютно всё. особенно мигающая палочка на конце предложения, которая никак с места не сдвинется. Шастун очень глубоко вдыхает, пытаясь не взорваться, как тут же подоспевает Оксана, будто бы зачуяв что-то неладное.       — Антон, может, отдохнёшь? ты с этим дипломом часа три возишься, — она ставит ему на стол зелёный чай и небольшой кекс, а за одним из столов начинает плакаться ребёнок. ещё немного, и у Шастуна задёргается глаз. уведомление включает экран телефона, и там не поддерживающие слова или очередная шутка от Кати, а честное, очень заманчивое сообщение от Димы «пойдёшь бухать?». — нет, Шастун, я имею в виду не такой отдых.       Антон поворачивается к Окс, успевшей прочитать сообщение, и шумно вздыхает, пытаясь рассказать подруге и всему заведению, как же он заебался. и разумная часть мозга, преобладающая над телом и решениями из-за дипломной, соглашается с Оксаной и пишет отказ Диме. не успевает отправить сообщение, как звонит Серёга.       — алло, — отзывается Антон, благодарно наконец кивая Оксане за чай и кекс. чёрт, он снова вспомнил про деньги...       — хуем по лбу не дало? — в такт отвечает Серёжа, сразу переводя тему и не дожидаясь смешка: — тебе Дима написал?       — написал, но не смогу, как минимум, до числа семнадцатого, а то и позже, — Антон отпивает чай под недовольное цоканье-завывание Серёжи. — у меня предзащита, оказывается, двенадцатого, а сама защита семнадцатого, пиздец, правда? — Антон, на всякий случай, оглядывает столики перед ним и понижает голос. за мат в общественном месте ему и пизды могут дать, и не только персонал.       — до твоего семнадцатого, как до луны пешком.       — потому что вы диплом не пишите, разгильдяи, — фыркает Антон, чеса на автомате спину. у него жук что ли там?       — потому что кто-то мелкий и до сих пор учится в универе, — в тон отзывается Матвиенко, голосом улыбаясь, — но я чё звоню-то. мы знаем, что ты занят, спрашиваем на пожарный. когда примерно ты освободишься после семнадцатого? а то у меня ещё оформляется расписание встреч с клиентами, да и у Димки тоже всё под вопросом.       — бля, дожить бы ещё до этого дерьма, — бубнит Антон, открывая календарь на ноутбуке. — если честно, давай восемнадцатое и девятнадцатое не трогать, ибо я не знаю, устану ли, не сдохну ли и вообще, — Серёжа понимающе усмехается.       — ориентируемся на выходные? — видимо, у него тоже календарь перед носом. Антон кивает:       — ага. а куда?       — бля, а вот теперь сядь, — Серёжа чуть ли не ржёт, а Антон с секунду теряется в пространстве. — мы нашли такой угарный бар на Рубинштейной, — у Антона плохое предчувствие, — там всё по тематике европейских монастырей. го туда? — предчувствие часто подводило, но сейчас ударило точно.       — с каких пор ты в монахов записался?       — более точно было бы записать тебя туда.       Антон то ли фыркает, то ли усмехается, благо чаем не давится. подколы про его отсутствие опыта в отношениях пока что не надоели. пока что.       — заткнись, — бросает Шастун, представляя примерный путь до Рубинштейной. где они там бар нашли? — как называется-то?       — йё, я с ходу не вспомню. Сэинт?*       — чё? Сэинт? пэинт ещё скажи.       — вот выйдешь из своего монашеского образа жизни, тогда и увидишь, сэинт-пэинт.       — у меня не монашеский образ жизни.       — ага, а я балерина. бывай, святой отец, — трубка сбрасывается под хохот Серёжи и весёлое шипение Антона. шутки-шутками, но развеяться хочется. идея пойти в бар — отменная. а ещё Шастун не может думать длинными предложениями и наконец-то избавился от чесотки между лопаток. дверь открывается, увеличивая шум дорог, и вместе с торопливыми шагами заходит ещё один посетитель. Оксана уже мельтешит в поле зрения.       он перевёл деньги Арсению ещё в ночь первого июня, но больше пятнадцати: двадцать пять с сообщением, где обещает в течение недели отослать ещё десять тысяч, то бишь половину от двадцатки. ему сразу прилетело десять тысяч обратно с холодным «Нет.», и Антон слишком хотел спать, да и оставшаяся сумма после перевода неприятно пощекотала загривок. Шастун чуть ли не морщится, понимая, что ведётся на очень странный и непонятный подарок судьбы в виде упавших на голову — почти буквально — десяти тысяч, но ужасающий трепет перед безденежьем бьёт кнопку тревоги. вот он закроет дипломную работу, отдохнёт с друзьями, выйдет уже на полную занятость, например, продавцом с графиком два на два, в выходные будет работать в ресторане и отдаст сразу двадцать тысяч, может, с процентами, лишь бы бюджет позволил.       а сейчас он оплачивает чай и кекс деньгами, скинутыми Арсением, и облегчённо расслабляется на диване. ощущение, будто снова в детство вернулся и тратит лишь родительские деньги, даже в общих чертах не представляя, что значит «работать».       родители. мама писала, что начальник их нагружает по полной и доплачивать не собирается, а отчим — сутками в поле. Антон вздыхает, прикрывая глаза. он, конечно, скучает по родному селу, но слишком много напоминает о прошлом, поэтому соглашается морозиться в Питере снова чуть ли не всё лето. родители его прибьют, конечно, на то и родители, но сейчас Антон слишком устал, чтобы пытаться распылить сверхнорму своей заботы на других. Оксана, когда Антон всё-таки задремал, сохраняет его дипломную, прикрывает экран ноутбука и поправляет капюшон. Шастуну нужно хотя бы попытаться отдохнуть. хотя бы физически.

***

      «... мне не нужны деньги от вас...»       Арсения по-странному и неприятно ведёт. и вовсе не из-за родной тоски и горьких воспоминаний, а из-за чего-то нового. непривычного. Арсений ведётся. Арсений тупит и позволяет вернуть деньги. Арсений — ведомый.       «... мне не нужны лёгкие деньги...»       Арсений отдал бы ему все свои карточки с паролями. эмоции — ведущий.