Remember to Remember Me

      Серёжа осторожно приподнялся на кровати, стараясь не скрипеть. Замерев на месте, он повернул голову в сторону Олега, прислушиваясь. Волков мирно спал, обнимая подушку и утыкаясь в неё носом. Разумовский двинулся на пробу, не переставая смотреть на мужа, надеясь, что обычно чуткий мужчина не проснётся. Переждав ещё несколько минут, Серёжа спустил ноги вниз, надевая тапочки, и поднялся, медленно уходя из комнаты.       В коридоре гулял сквозняк, и Разумовский поёжился: они опять забыли закрыть окно. А ведь Олегу нельзя мёрзнуть — Серёжа тщательно следил за этим и не позволял Волкову даже курить на балконе. Олег недовольно бурчал каждый раз, но покорно усаживался в кресло и делал затяжки из электронки. Удовольствия она приносила мало, но разозлённый Разумовский, который ведёт себя как личная нянька, радовал ещё меньше.       Закрыв окно и прибавив нагрева в батареи, Серёжа вошёл в кухню, на ходу нажав на кнопку электрического чайника. Пить кофе среди ночи — та самая идея, за которую уже Разумовский может получить нагоняй от Волкова, но раз Олежек спит, то можно и побаловаться. К тому же от кофе в два часа ночи Серёжу клонит в сон, так что он быстрее уснёт после своих похождений, а точнее, воспитательных процессов, как называл это в шутку у себя в голове Разумовский. Но в самой ситуации смешного ничего не было.       Первая мысль сделать что-то со своим телом пришла к Серёже очень давно, ещё в детском доме. Тогда ему в очередной раз напомнили, что похож он на девочку, и вообще, рисование — пидорское занятие. Разумовскому так больно и обидно было, он ненавидел себя за свои увлечения и считал себя ненормальным. А ненормальных нужно воспитывать и наказывать: так говорила одна из воспитательниц, которая, судя по её виду, с динозаврами дружила. Серёжа воспринял эту фразу близко к сердцу, и, сидя на своей кровати, глотая слёзы, он с силой впился ногтями в руку, вгоняя их как можно глубже в кожу. Поначалу было больно, но через несколько секунд все волнения внутри начали успокаиваться, и неприятные ощущения отошли на второй план. Серёжа с удивлением разжал руку, смотря на оставшиеся красные вмятины и царапины, понимая, что ему стало легче.       С тех пор он иногда, в самых крайних случаях, причинял себе немного боли, расслабляясь. Но потом пришёл Олег, набил местным уродам лица, и потребность в калечение отпала. Серёжа даже забыл, что когда-то занимался таким, а если вспоминал — становилось очень стыдно за собственную слабость, и он поклялся, что творить подобное больше не будет.       Вторая мысль посетила его после случившегося в Венеции. Когда он пришёл в себя, находясь под стражей, и понял, что натворил. Олега рядом больше не будет, он никогда ему не улыбнётся и не спросит о самочувствии. Серёжа сидел в ступоре три дня, а ночью четвёртого достал откуда-то заточку и расцарапал бёдра. Не очень сильно, но шрамы оставались до сих пор — их Разумовский убирать или перекрывать татуировками не решил. Напоминание о случившемся должно присутствовать на его теле.       Третья мысль пришла в подвале, когда Серёжа просил прощения у Волкова в сотый раз и падал к нему в ноги, надеясь заслужить хотя бы слово в свою сторону. Но Олег был непреклонен. Он молча оставлял еду, таблетки и уходил, даже не взглянув на него. Разумовский думал, что это его персональный Ад и расплата за все грехи, совершённые в прошедшие годы. Серёжа впивался в руки ногтями, раздирал кожу в кровь и рычал от безысходности. Он не видел выхода и не понимал, как ему жить дальше. Вину свою перед Олегом Разумовский осознавал прекрасно и готов был раскаиваться по десять раз на дню. Но что Волкову эти причитания? Потерянные голосовые связки и кучу проблем со здоровьем они не уберут.       И Серёжа думал — всё. Конец их истории. Как только он восстановится окончательно, Олег отдаст ему ключ от двери и уйдёт, навсегда оставив сошедшего с ума террориста. Но Волков в очередной раз удивил — просто вытащил его из подвала, привёл в нормальную комнату, оставив несколько условий, и ушёл готовить ужин. Вот так просто, без лишних истерик и всего остального. Серёжа удивился, перепугался и простоял на одном месте минут десять, а потом спешно побежал в ванную мыться. Ощущение липкости и странный запах, исходящий от его тела, надоели до смерти. Он провёл в горячей воде два часа, отмокал и дремал, обдумывая дальнейшие действия.       Волков пришёл ещё через час, заставил вылезать, переодеваться и выходить к столу — Олег приготовил потрясающую отбивную с макаронами, посыпав это всё тëртым сыром. Серёжа съел свою порцию за пять минут и снова полез с извинениями. Волков прервал его, пообещав, что в следующий раз попросту язык вырвет, и сказал, что тема должна быть закрыта, особенно, если Разумовский хочет жить вместе. Серёжа закивал болванчиком и послушался.       Он думал, что теперь-то всё наладилось. Олег рядом, вроде бы простил, вроде бы доверяет. Помогает, оберегает, поддерживает и, что самое важное, любит. Иначе бы не согласился на смазливое предложение руки и сердца от Серёжи, обмениваясь с ним клятвами и кольцами, которые, к слову, заставлял прятать от Леры. Разумовский таким доволен не был, но, с другой стороны, понимал необходимость этого — девочке не нужно знать лишнего. Пока что.       Когда Олега похитили, у Серёжи внутри всё рухнуло. Он запаниковал, выпил кучу успокоительных, но продолжал трястись. Даже руки не слушались, написать нормально Макаровой он смог лишь к утру. А когда они Волкова вытаскивали и везли обратно — Разумовский почти поседел. Олег так хрипло дышал и стонал, особенно когда на резком повороте его тело сдвигалось. Серёжа был готов отдать Богу душу, лишь бы с Волковым всё хорошо было. И как только доктор, вызванный на дом и осмотревший Олега, сказал, что его жизни ничего не угрожает, просто нужен покой и уход, Разумовский чуть не упал прямо там. На него накатило непонятное состояние, пришлось сдавленно что-то пробормотать в ответ, отдать обещанную сумму и, дождавшись, пока в доме не останется никого, кроме него и Олега, умчаться в ванную.       На полочке лежал набор запакованных лезвий. Лера специально покупала, пока Разумовский истерично выискивал врача, чтобы всё нужное было под рукой. Надорвав бумагу и вытащив блестящий прямоугольник, Серёжа наскоро вылил на него спирта из бутылки, промокнул ватным диском и резанул по руке, чуть ниже внутреннего сгиба локтя. Кровь выступила, но совсем немного — в этом деле Разумовский был профессионалом. Столько людей зарезал и стольких мог искусно замучать, что порезать самого себя без летального исхода труда не составляло. Выждав немного, Серёжа оставил рядом с первым разрезом ещё четыре поменьше, разной глубины и завернул лезвие в ватный диск, выкидывая в мусор. Сами порезы он тщательно обработал спиртом и отправился на поиски рубашки с рукавом — заклеивать было бы слишком палевно. Впоследствии Серёжа носил одежду только с длинными рукавами и подумывал сходить к специалисту, попробовать убрать шрамы, чтобы, когда Волков окончательно пришёл в себя, можно было спокойно трахаться. А до того времени у Разумовского есть уйма возможностей.       С того дня он просыпался каждую ночь, ровно в два ноль-ноль, будто по будильнику, проверял сон Олега и, если всё было в норме, пробирался в ванную, резал себя, убирал улики, а после выпивал кофе и ложился спать снова. Серёжа пытался отучиться от этой привычки, но ничего не получалось — что-то внутри требовало взять в руку острый предмет и разрезать кожу, причиняя боль. Разумовский думал, что таким образом воспитывает и наказывает себя, как самого плохого человека на всей земле.       Ему было страшно, что Олег засечёт эти дела. Серёжа не представлял, как Волков отреагирует и что сделает, если поймёт, что бывший псих продолжает чудить. На этот раз мужчина мог и сдаться, сказав, что с него хватит жести, и уйти. Разумовский понимал, что так будет даже лучше, но внутри становилось нестерпимо больно, и Серёжа был уверен — эта боль доведёт его, и очередной порез будет последним. Без Волкова жизни не было.       Вскрывая оставшееся лезвие, Разумовский отметил, что надо будет заказать новую партию, желательно побольше. И обязательно спрятать в другое место, в ванной Олег обнаружит однажды. Серёжа потряс маленькую упаковку, ожидая, что на ладонь выпадет острый прямоугольник, но ничего не произошло. Разумовский нахмурился, заглядывая внутрь, и замер. Упаковка была пустая, а он не сразу заметил. Видимо, на производстве ошибка произошла. Но что делать? Серёжа не мог просто оставить это всё и пойти спать. Ему нужно порезать руку, необходимо.       Отложив всё, Разумовский забегал глазами по полкам — где-то должны были лежать ножницы. Не то, что необходимо, но на один раз в качестве замены сойдёт.       Найдя наконец всё нужное, Серёжа вылил на лезвия спирт, протëр их и уже приноровился к руке, как позади раздался тихий голос:       — Положи, Серëж.       Разумовский в ужасе вытаращил глаза, медленно поворачиваясь. Олег взволнованно смотрел на него, подняв одну руку в успокаивающем жесте. Серёжа заломил брови, закусывая губу и стараясь сдерживать слёзы. Он шагнул назад, упираясь ногами о бортики ванной.       — Олег, — Разумовский вымученно простонал, прикрывая глаза и опуская руки вниз, роняя ножницы на пол.       Из закрытых век всё же потекли слёзы, и Серёжа позорно всхлипнул. Он так этого боялся, наверное, больше всего сейчас и так позорно спалился. Не стоило ему выискивать замену, надо было уйти обратно и переждать. В конце концов он бы получил новую партию лезвий уже на следующий день, и никто ничего не узнал бы.       Олег, посмотрев на Разумовского секунд десять, медленно подошёл к нему, притягивая дрожащее тело к себе и сильно обнимая.       — Тише, — Волков гладил рыжие волосы, вплетая в них пальцы. — Ну что ты, Серый. Перестань, не плачь, всё хорошо.       Серёжа окончательно разревелся, всхлипывая и сжимая сильную спину. Он уткнулся носом в плечо, сдерживая желание закричать, и пробормотал:       — Прости меня, прости. Я больше не буду так. Не уходи только, не оставляй, умоляю.       — Я не уйду, Серый, ну ты что.       Разумовский сильнее вжался в тело Олега, часто и глубоко дыша. Сейчас Серёжа хотел бы залезть под тёплое одеяло в обнимку с Волковым и уснуть. Присутствие мужа успокаивает и, скорее всего, поможет ему справиться с новой проблемой. Но вместо нормальных слов изо рта вырывались всхлипы и непонятные звуки, которые никак не хотели собираться во что-то адекватное, и Разумовский почувствовал новую волну истерики. Его тело задрожало сильнее, и Волков, продолжающий поглаживать чужую спину, заволновался.       Олег аккуратно отстранился, осматривая опухшее лицо, и приложил к чужим скулам ладони. Серёжа встрепенулся, поднимая на него взгляд, и икнул. Волков поглаживал пальцами нежную кожу, мягко улыбался и смотрел с любовью. Разумовский тихо заскулил, потираясь о тёплые руки, выражая благодарность за поддержку.       — Пойдём в кровать? — голос Волкова звучал тихо, успокаивая расшатанные нервы.       Разумовский кивнул, не в силах говорить, и навалился на Олега. Волков поддержал Серёжу, перекидывая одну руку через шею, и медленно повёл его в спальню. Разумовский ткнулся носом в тёмные волосы и зажмурил глаза. Как только ноги почувствовали мягкий матрас и простыни, Серёжа немного расслабился. Он быстро залез под одеяло, укутываясь с головой, и приподнял руку в приглашающем жесте — Олег тут же оказался рядом, обнимая и укладывая тело Разумовского на себя. Рыжие волосы заполонили всё пространство перед глазами, и Волков замер, ожидая, пока Серёжа устроится. Тот повозился, принял удобную позу и задышал в шею.       Олег пригладил мягкие волосы и, положив руку на затылок, притянул чужую голову к своим губам, мягко целуя.       — Серëж, — Волков наклонился ниже, дотрагиваясь до уха. — Пожалуйста, перестань себя калечить. Ты же знаешь, я тебе помогу во всём. Завтра ещё поговорим, и даже не пытайся увильнуть от меня.       Разумовский угукнул, чувствуя, как по губам расползается улыбка, и пошарил рукой, находя ладонь Олега и переплетая с ним пальцы. Разговаривать на эту тему Серёжа не хотел, но от Волкова бесполезно убегать — найдёт, посадит рядом и будет допытываться, вытягивая все ответы клещами. За это Разумовский и был ему благодарен.