Возвращайтесь скорее домой

      Солнце не по-зимнему ярко заливало палату, мягко гладило теплыми лучами кисти рук, лежащие поверх одеяла, трогало лицо, щекотало веки. Если не открывать глаза, утыкаясь взглядом в идеально оштукатуренную стену холодного светло-бирюзового цвета, которого ни в их с Никой квартире, ни в доме во Всеволожске никогда не было, то можно представить, что он еще совсем малыш, в квартире на Кавалергардской, у бабушки Лии. На соседней кровати сопит Марта.       Сейчас откроется дверь, в комнату заглянет мама Света, скажет шепотом: «Доброе утро, ребенок…» — и можно будет соскочить с кровати, на цыпочках подбежать к ней и повиснуть на шее. Если у нее будет время, то пока все остальные домочадцы спят, они уединятся на кухне, и мама откроет книжку с названием «Букварь». Будут смотреть новую букву. Артем будет медленно читать по слогам, а потом мама чмокнет его в кудрявую макушку и скажет: «Ты молодец, ребенок…» Если повезет, и Марта не проснется раньше времени, то они еще немного посидят и над нотной грамотой. Он обожал эти часы, когда мама принадлежала только ему одному.       Сурганов тихо выдохнул и, не открывая глаз, прошептал по слогам: «Я-ша, Зо-я, я-бло-ко». Почему-то ему казалось, что если он дойдет до последней страницы в «Букваре», то узнает причину своего непонятного состояния. Когда текст в голове дошел до слова «сколь-ко», тихо постучались, Артем замолчал и, открыв глаза, уставился на дверь. Вероятно, это либо лечащий врач, либо симпатичная медсестра с лекарством, с приятным голосом и милой улыбкой, которая всегда делилась с ним какими-нибудь новостями, так как в целом дни здесь не отличались разнообразием, и сливались в, казалось, нескончаемую ленту. Но в дверях возникла мама Света. Парень судорожно выдохнул и резко сел на кровати — значит, вчера она тоже приходила, это все-таки был не сон и видение, и тут же нахмурился: мама была бледной, кажется, даже исхудавшей. Совсем не так возвращаются с отдыха… Неужели что-то случилось? Затылок неожиданно заныл, как и всегда последнее время, когда он пытался сосредоточиться на чем-то.       — Доброе утро, ребенок, — улыбнулась Сурганова, присела рядом с ним, и Артем тут же уткнулся лицом ей в плечо. Светлана достала из-под мышки «Букварь» и протянула сыну. — Напомни, на чем мы вчера остановились?       Сурганов закусил нижнюю губу и почему-то подрагивающими руками перелистал пожелтевшие от времени, потрепанные страницы, остановившись на нужной. Это был тот самый букварь, который он помнил из своего детства.       — Вот… — ткнул пальцем в картинку с недовольным мелким пацаном, держащим в охапке игрушки.       — Сегодня будет еще одна буква — «Ю». — Света проскочила несколько страниц и показала ее. Несколько минут они промаялись, пока он смог правильно прочитать слова рядом с буквой, потом еще какое-то время вместе повторяли их. Почему-то Артему казалось, что там, в детстве, все происходило намного быстрее, чем сейчас. Буквы царапали мозг, стремясь сбежать из памяти, расползались по странице, и будто превращались во что-то иное, но парень настойчиво повторял слова, на которые указывал тонкий мамин палец. Когда дело дошло до последней фразы: «Я работу люблю», — Света закрыла книгу.       — Все, на сегодня хватит… — Словно маленького ребенка, она поцеловала сына в макушку. — Ты просто молодец!       Парень, чувствуя, как в висках вновь начала пульсировать боль, затылок заныл, а сердце тревожно задолбилось, вцепился в нее клещом.       — Не уходи… — беззвучно попросил он. Света постаралась заглянуть в его внезапно побледневшее лицо и тут же уложила в кровать, заставила несколько раз сделать дыхательную гимнастику. Когда она убедилась, что состояние сына улучшилось, и он почти готов отпустить ее запястье, поднялась.       — Мам, не уходи, — жалобно снова пробормотал Артем, еще сильнее цепляясь за нее.       — Я только на минуточку, Темочка, — пообещала Сурганова, осторожно поглаживая его по руке, незаметно выдохнула, когда пальцы все-таки разжались, подошла к двери, оглянулась. — Я сейчас вернусь… — и тихо вышла из палаты.       Артем сначала уставился на закрытую дверь, а затем, чтобы хоть как-то попытаться скоротать время, он поднял соскользнувший на пол в суматохе «Букварь» и открыл на том же развороте. Взгляд упал на изображение, будто нарисованное неумелой детской рукой — огромное, бордовое солнце, кораблик и две человеческие фигурки: женская и детская. Что-то колыхнулось в его воспоминаниях, снова заныла голова, но, превозмогая пульсирующую боль, он по складам читал:

Пусть всегда будет небо! Пусть всегда будет мама…

      Он зацепился за эту фразу, вновь и вновь повторяя ее. Голову ломило все сильнее, казалось, что ещё немного — и она расколется. Откуда-то изнутри защелкали меняющиеся с безумной скоростью картинки, они заполнили сознание, вспыхнув напоследок коротким сообщением об обрушение туннеля в австрийском Капруне. Руки затряслись, мгновенно леденея, словно из тела высосали все тепло. Организм уже не справлялся с тем количеством адреналина, которое вырабатывал. Казалось, что горло набухло, словно во время анафилактического шока, сердце при этом колотилось словно обезумевшее. Он задыхался. Темнота медленно, но неуклонно засасывала его, и только тревожный голос не дал ему окончательно провалиться в небытие: «Темочка! Ребенок!»       И Артем потянулся к этому голосу, зацепившись за него, словно за спасательный круг.       — Я здесь ребенок, смотри на меня! — Сурганова поймала ладонями его лицо, заставляя сфокусироваться на ней. — Смотри на меня! Смотри на меня! Задержи дыхание!!! Ну!!! — Света слышала, как в палату следом за ней вбежал медперсонал и замер у стены наготове, давая ей возможность попробовать справиться с приступом сына самостоятельно.       — Хорошо… Выдох… медленно! Теперь вдох! — ровно произносила женщина, Артем вцепился в ее запястья, смотрел в глаза и пытался подстроить свое дыхание под ее. Наконец, когда сердцебиение более менее выровнялось, и дышать стало легче, он из последних сил потянулся к женщине и крепко обнял, пряча лицо на шее.       — Я здесь, ребенок, я здесь… — все повторяла и повторяла Света, прижимая его к себе в ответ. — Я здесь… — бросив взгляд в сторону, она дала понять, что помощь не требуется.       Вскоре палата опустела, а они сидели обнявшись очень долго. Наконец, бледный Артем, которого все еще потрясывало, нехотя отлепился от матери.       — Обрушение туннеля? — тихо, дрожащим голосом, задал он вопрос.       Сурганова медлила с ответом, не зная стоит ли рассказывать о случившемся, но потом решилась — она всегда была честной со своими детьми. Если он спрашивал, значит вспомнил.       — Да… — наконец, кивнула она, внимательно вглядываясь в его лицо и держа одну руку на пульсе. — Мы с Никой поднимались на ледник, когда это случилось, провели почти трое суток под завалами, прежде чем нас достали.       — Где Ника? — облизнул пересохшие губы Артем, судорожно сглотнул и замер, в страхе глядя на мать.       — Все еще в Австрии, в больнице, — и заметив, как потемнели глаза сына, поспешно добавила: — Ее травмы были серьезнее моих, но сейчас ее жизни ничего не угрожает, с ней Рита. Леночка и Лариса тоже еще в Зальцбурге. И Диана… — добавила осторожно. Артем нахмурился, прокрутил слова матери в голове и уточнил:       — Сердце?       — Да. Но она тоже идет на поправку, — заверила Светлана. Она понимала, что в скором времени возможно именно ей придется рассказать о состоянии Вероники, об ампутации, но пока Артему было достаточно просто знать, что жена жива. — Ложись, Темочка, тебе надо отдохнуть.       — Мам… не уходи… Побудь еще со мной… — почти жалобно попросил Артем, опускаясь на подушку.       Сурганова кивнула головой.       — Сегодня останусь, и завтра… Но, ребенок… тебе все равно надо снова начинать жить самостоятельно. У тебя семья: Ника, дочки. Ты им нужен не меньше, чем мне.       — Зачем я им такой… Неполноценный… — парень вдруг всхлипнул и резко отвернулся лицом к стене. — Психиатрия не моя специальность, но то, что дорога в медицину мне теперь закрыта — это ясно даже ежу.       Света погладила его по плечу, поцеловала в заросшую светлой щетиной щеку.       — Какой ты у меня все-таки ребенок. По-настоящему любят не за что-то, а просто потому что ты есть. Потому что без тебя жизнь станет пресной и серой. Потому что больше нет крыльев за спиной…       — Как у тебя с матерью? — глухо проговорил Артем.       — Да… Поверь мне, Ника тебя любит. А медицина… Темочка, я же понимаю, эту профессию ты выбрал во многом из-за меня, но у тебя есть талант, который просто грех зарывать в землю.       — Сбылась мечта Марты, — грустно хмыкнул Сурганов, поворачиваясь лицом к матери. — Что ж, буду кашеваром. Кстати, как она?       — Теперь хорошо, Темочка. Теперь все будет хорошо… — Света снова чмокнула сына в щеку. — Тебе надо поспать, а я пойду договорюсь насчет дополнительной кровати. — Она натянула одеяло сыну под самый подбородок, подоткнула со всех сторон. — У нас будет много времени на разговоры.       — Мам… — окликнул Артем ее, когда Сурганова уже была в дверях. — А когда можно будет позвонить Нике?       — Завтра я все узнаю. А теперь спи. Я люблю тебя, ребенок!

***

      Арбенина отложила на тумбочку телефон, перевернулась на один бок, сощурилась от солнца, отражающегося от снежных вершин Альп, перевернулась на другой, злобно пробормотав: «Больше никогда никаких гор… Теперь будем отдыхать, как пенсионеры, в отелях, где все включено, и пусть Марта ржет…»       Ее уже несколько дней как перевели из реанимационной палаты, больше похожей на уставленный медицинским оборудованием безликий склеп, в эту светлую и просторную, с большими окнами, из которых открывался прекрасный вид на историческую часть Зальцбурга.       Но несмотря на это, а также свое более-менее стабильное состояние, снайперша была крайне расстроена, тем, что выписывать ее пока не собирались. Значит ей еще невесть сколько торчать здесь, вдали от Светки. Не спасали ни телефонные, ни видеозвонки в мессенжере, которые заканчивались только одним: «Потерпи, Динечка! Как только медики дадут добро — первым же самолетом полетишь домой. Я тоже очень-очень люблю и скучаю! "       Только вот эти чертовы австрийцы, то ли перестраховывались, то ли мстили за ее поведение, но, судя по всему, собирались держать ее в больнице еще. Не сказать, что она совсем уж была одна — Пальцева по полдня торчала у нее, появлялась и Жукова, пока не улетела в Россию. А когда разрешили выходить на улицу — Лариса выгуливала ее по парку рядом с больницей, правда в кресле-каталке. «Я что, инвалид? — недовольно бурчала Арбенина. — У меня скоро ноги атрофируются…», — но директор только ухмылялась, довольная хотя бы тем, что ее подопечная не истерит и не пытается сбежать.       Периодически заглядывала Маргарита Сергеевна, неотлучно пребывающая рядом с Никой. Состояние невестки, как физическое, так и душевное, оставляло желать лучшего. Ни многочисленные консультации с лучшими травматологами, как России, так и Европы, ни операции не смогли сохранить ей левую ногу до колена. Вероника пыталась храбриться, утверждая, что играть на виолончели она сможет и на костылях, но было видно, что с каждым днем она все сильнее гаснет, несмотря на постоянную поддержку психологов и собственных родителей.       Диана единственный раз поинтересовалась у Светы, знает ли Артем, уже вышедший из своего ступора, о состоянии жены, и получила в ответ грустное: «Нет, Динечка… Его вот-вот должны отпустить домой. И он рвется полететь к жене, но, к счастью, он пока без визы… И в целом, пока мне удается убеждать его оставаться дома со мной и детьми. Но если он узнает… А Нике пока, я думаю, его присутствие будет только во вред. Для начала ей необходимо самой принять, что ее мир… слегка изменился… Она сильнее, чем думаем мы, и даже она сама. Нужно просто дать ей время и поддержать!»       Как ни противно было это осознавать, но жена права. Даже когда она каталась к Нике с визитами, та никогда ничем не показывала свое состояние. Интересовалась ее здоровьем, Лией, Светой, Мартой — чем угодно, лишь бы разговор не касался ее лично. И Диана подозревала, что в беседах с Артемом, она тоже в основном говорит о нем и о детях. Сама снайперша тоже старалась обходить этот момент, рассказывала смешные истории из жизни их семьи, которых было немало. Смеялась вместе с ней, радовалась, когда в ее серых глазах, так похожих на Светкины, загорался огонек.       Арбенина тяжело вздохнула, соскребла себя с кровати и начала нарезать круги по палате, чтобы хотя бы размять ноги, когда в дверь постучали.       — Да! — радостно заорала она, прыгая обратно и делая вид, что так и было. Наверняка это Лорка с ежедневным визитом, а увидев ее на ногах, опять будет ворчать о нарушении режима. Но вместо директора «НС» в палате появилась Маргарита Сергеевна, еще более измученная, чем обычно. Она опустилась на стул, с трудом сдерживая слезы.       — Что с Никой? — подскочила Диана, тут же прокрутив в голове все возможные варианты вплоть до самого трагического, хотя еще вчера невестка была стабильна и даже выдавала какие-то указания Леше по телефону относительно близняшек.       — Она… Она хочет развода…       — Чего? — опешила снайперша, не веря своим ушам, почти сразу поползли мысли, что сейчас, находясь в полном эмоциональном раздрае, возиться с мужем, у которого тоже вполне себе серьезные проблемы, невестка просто не хочет или не может. Вцепившись в край пододеяльника, Арбенина судорожно вздохнула. Винить Нику у нее не было права… Но тут же ошалело заморгала, вскидывая голову от следующих слов Маргариты.       — Хочет развестись с Артемом. Говорит, что ему не нужна такая жена-калека. Как она сможет поддерживать его, когда самой нужно длительное лечение? Совсем не слышит меня, ее словно переклинило на этой мысли, только одно и твердит…       — Блин… — еле выдавила из себя Арбенина, не зная, что еще сказать старшей Школдиной. Потерять Нику — это лишиться части семьи, кроме того, неизвестно, как поведет себя Артем в этом случае. Диана нервно погрызла ноготь — с ее корявым языком, она боялась напортачить, ляпнуть что-нибудь не то, не так. Первый же порыв был позвонить Свете, но телефон той оказался недоступен, скорее всего, жена была с Артемом, которого должны были уже отпустить домой.       — Эээ… Рита… — немного помялась она, собирая в кучку мозги. — Может, я попробую с ней поговорить? Я думаю, у меня найдется, что ей сказать…       Женщина неуверенно покосилась на нее — неумение Арбениной пользоваться языком было общеизвестно, но видимо беспокойство за дальнейшую жизнь дочери оказалось сильнее, и она кивнула головой. Арбенина подскочила к двери, но Маргарита Сергеевна схватила ее за локоть и кивнула в сторону кресла-каталки. Диана недовольно скривилась, но взгромоздилась на него.       — Мне уже начинает казаться, что я самый большой инвалид в этой семье… — пробубнила она себе под нос, Школдина лишь фыркнула в ответ.       Увидев в дверях палаты насупленную свекровь, Вероника резко отвернулась, закутываясь с головой в одеяло. Диана подкатилась к ее кровати, оглянулась на маячившую за спиной Маргариту Сергеевну — та тяжело вздохнула, но вышла. Арбенина немного помялась, не зная, с чего начать, но решила не тянуть кота за причинное место, а сразу пойти ва-банк.       — А как же «и в горе и в радости»? — тихо спросила она.       Из-под одеяла не донеслось ни звука, только дрогнули плечи.       — То есть, как потенциальный преемник твоего отца Темка тебе был нужен, а как повар уже нет? Или тебе не нужен муж с отклонениями в психике?       Одеяло медленно сползло, Ника повернула голову, ошеломленно уставившись на Арбенину — та даже вздрогнула, насколько в эту минуту невестка походила на жену в молодости, когда та лежала в онкологии. Та же прозрачная худоба и глаза в пол-лица. Только в отличии от Светкиных, в них плескалась обреченность.       — Знаешь, как это называется? — начала заводиться Диана, и с обидой в голосе выпалила. — Это… это… предательство! — в памяти вспышкой возникло, как она дневала и ночевала у Светкиной палаты, как ей было все равно и на бритый череп, на шрамы, стому… Главное — ее девочка была жива, рядом! Как всеми силами не позволяла Сургановой закрыться и даже думать о том, что она некрасива, не желанна или в любом смысле неполноценна. Сделав глубокий вдох, Арбенина поднялась, подошла к койке и хмуро уставилась на девушку. Та закусила нижнюю губу, вцепилась в тонкое одеяло и смотрела на нее с опасением, скорее всего даже не представляя, что можно ожидать.       — Как думаешь, за что меня любит Светка? — неожиданно задала вопрос Арбенина и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Уж явно не за красивые глазки и невъебенный талант. Она просто меня любит такой, какая я есть. За то, что я есть! Со всеми тараканами и заебами. Уже больше тридцати лет! И будет любить, даже когда я стану старой, ворчливой каргой. И поверь, я знаю! И хоть Темка больше Сурганов, чем мой сын, но я его чувствую! Мы однолюбы, мы все в этой семье чертовы однолюбы. Мы выбираем раз и навсегда. И если разорвать эту связь, то будет не две половинки, а вопреки законам математики — ничего, пустота. И мы это хорошо знаем! Ты любишь Артема? — Диана нависла над кроватью невестки, немного напугав Нику своим экспрессивным монологом.       — Да… — тихо прошептала девушка.       — Точно любишь? — не обращая внимания на ее состояние, продолжала Арбенина, в ответ Ника только всхлипнула.       — Тогда почему ты судишь за него? Его накрыло, когда он узнал о туннеле — не только от страха потерять Светку, но и тебя! Тебя, Ник! — Диана ткнула пальцем невестке в плечо. — И я уверена, что твоя, как ты думаешь, инвалидность, не помешает ему любить меньше, чем раньше!       Школдина снова всхлипнула.       — Или… — Арбенина присела на край, помолчала немного и все-таки продолжила: — Ты боишься, сейчас, в своем состоянии, что ты не сможешь помочь ему?       Девушка отвела взгляд, еще сильнее сжимая край одеяла, и неуверенно кивнула.       — Я уверена, что вы сможете помочь друг другу… Ты сильнее, чем думаешь, а Артем… Для него необходима забота о ком-то, таким образом он и сам приходит в норму. Да, это будет не быстрый процесс, но я уверена, вы справитесь. Вдвоем вы справитесь. Ты ведь не говорила ему?       — Нет… Не знаю как… И Света думает, что следует немного подождать.       — Я надеюсь, ей ты не успела заикнуться про развод? — криво усмехнулась Арбенина. Вероника вздрогнула и замотала головой. Школдина боялась даже представить, какой могла быть реакция Сургановой: несмотря на все ее заверения и попытки доказать себе и остальным, что она любит обоих детей одинаково, она просто обожала сына.       — Мне страшно… — тихо призналась Вероника.       Женщина сгребла ее руку в свою и сжала.       — Ни я, ни Светка не любим вспоминать те два года, когда мы жили раздельно… Но то, что мне рассказывала Жукова, то что проскальзывало у Марты и самой Светки, Артем полностью ударился в заботу о ней, и я не сомневаюсь, что это спасло не только ее, но и его. Марта, она другая — она вся в себе, а Темка… Ему необходимо заботиться! И он будет заботиться о тебе и, поверь мне, жалеть тебя не будет… Но тебе надо сказать ему самой… не ждать пока это сделает Света.       — Я… Я попробую… — пообещала Ника.       Потом они еще долго просто разговаривали. Диана, наверно, впервые в жизни говорила про свои чувства во время болезни Сургановой. О своем страхе потерять любимую женщину, который настолько стал частью ее, проник, кажется, в сами клетки ее тела, и который за все эти годы не стал меньше, догонял ее временами, скручивал внутренности и не позволял дышать. А Вероника смотрела на нее широко распахнутыми глазами и боялась пошевелиться. Несколько раз в палату заглядывала Маргарита и тут же исчезала, не решаясь их прервать. Только уже во время ужина, когда появилась полная турчанка с подносом и сурово глянула на Диану, и та тут же попыталась соскользнуть с койки на кресло-каталку, Вероника вцепилась в ее запястье и сдавленно прошептала:       — Спасибо…

***

      Диана сгребла жену в объятия сразу при выходе с терминала и совершенно не хотела отпускать, дышала ею, судорожно шепча:       — Соскучилась, как я соскучилась… девочка моя… любимая моя… Света, Светик…       Сурганова гладила ее по спине и улыбалась.       — Я тоже, Динечка, я тоже.       Затем перевела взгляд на медленно идущих следом Веронику, неумело передвигающуюся на костылях, Маргариту Сергеевну рядом, готовую в любое мгновение подхватить дочь, и многострадальную Пальцеву, отпустила Арбенину и двинулась им навстречу.       — Ника, девочка… — осторожно обняла ее. — С возвращением…       — Рита, здравствуй, — уже крепче обняла Школдину, успокаивающе провела рукой по ее напряженной спине.       — Лар, — очередь дошла и до несчастного директора «НС», — Спасибо тебе за Динку! — быстро шепнула на ухо. Та в ответ лишь усмехнулась и кивнула.       Вероника кинула на Сурганову вопросительный взгляд, шевельнула губами, едва слышно шепнула:       — Артем?       — Ждёт у машины… Ника, он… Он ждёт…       Осторожно преодолевая снующих вокруг них людей, с Арбениной в авангарде, которая, слегка набычившись, разрезала толпу словно ледокол, они двинулись к стоянке.       Артем заметил их издалека и замер, опершись о бок машины матери. Вероника резко остановилась, повиснув на костылях, судорожно сжала губы и, опустив голову, смотрела на пустую штанину, которую терзал весенний питерский ветер.       — Никааааа!!! — гул взлетающих и садящихся самолётов и шум улицы разрезал голос Артема. Он отлепился от автомобиля и бросился навстречу женщинам. Кажется, он видел только жену и больше никого, потому что подбежав к ним, он остановился, не сводя глаз с Вероники, а затем сгреб ее в охапку настолько быстро и неожиданно, что костыли полетели на асфальт. Ника пошатнулась, оказавшись на одной ноге, но Артем вскинул жену на руки — та испуганно охнула и обняла его за шею, а Сурганов бережно, словно ребенка, понес ее к машине, что-то шепча на ухо.       — Не надо, Рит… — Света попридержала за локоть дернувшуюся было следом Школдину. — Я думаю, им надо побыть вдвоем. Мы с Динкой отвезем их домой. Сейчас подъедет Марта и отвезёт тебя во Всеволожск — Оля со Светой уже заждались бабушку.       Маргарита Сергеевна неуверенно кивнула, с подозрением глядя, как с визгом шин на парковку влетает красное «Камаро».       Арбенина подобрала с асфальта упавшие костыли, засунула под мышку и посмотрела вслед Артёму, вздыхая и незаметно для остальных смахивая слезы. Света едва уловимо дернула уголком губ, погладила жену по голове, обернулась к Пальцевой.       — Лар, сядешь к ним, Марта и тебя забросит домой.       После коротких обниманий с Мартой, вопросов о самочувствии, Диана поняла, что перелет все-таки дался ей нелегко. Еще раз коротко чмокнув дочь в щеку, она залезла на переднее сиденье внедорожника и, едва Света выехала с парковки, почти сразу задремала, привычно положив ладонь той на колено.       До квартиры детей ехали в тишине, Сурганова время от времени поглядывала в зеркало заднего вида. Но оба пассажира позади сидели с закрытыми глазами, тесно прижавшись друг к другу. Наверно Артем, если бы позволяло пространство, усадил бы жену к себе на колени. Процесс выгрузки оказался не быстрым. Сурганов запретил жене двигаться и на вялую попытку той возмутиться лишь сурово глянул, сгреб ее чемодан и костыли и умчался наверх, чтобы потом вернуться за ней. Подхватив на руки, тихо произнес ей на ухо:       — Успеешь еще включить самостоятельность…       Вероника тихо усмехнулась.       Проводив их взглядом, очнувшаяся Арбенина покосилась на жену и прошлась пальцами вверх по бедру.       — Может быть, мы заедем на Кавалергадскую? — многозначительно поинтересовалась она. — А то, как я понимаю, во Всеволожске полный дом народу…       — Динечка, любимая, ты устала после двух перелетов, тебе сейчас надо отдохнуть… — назидательно произнесла Сурганова, в ответ же Арбенина упрямо поджала губы.       — Наотдыхалась уже! — проворчала она. — И неизвестно сколько еще придется: опять на гастроли нельзя, то нельзя, это нельзя! Я просто хочу побыть с тобой наедине, когда мы обе в сознании, — добавила, хитро прищурившись. Сурганова фыркнула в ответ, выруливая со двора, и все-таки направляясь в сторону квартиры. Тем более, что от жилого комплекса, где жили Артем с Никой, до Кавалергардской было пять минут езды.       Света отправила Диану наверх, а сама, припарковавшись, заскочила в небольшой продуктовый магазин, расположенный со стороны улицы. Зная жену слишком хорошо, она не сомневалась, что они пробудут в городе до следующего утра, а возможно и дольше, и ту надо будет кормить. Конечно, при необходимости можно будет воспользоваться доставкой. Улыбаясь своим мыслям, она взяла самое необходимое.       В ожидании ее Арбенина уже успела принять душ и сидела на кухне в одной только длинной домашней футболке с каким-то странным рисунком, принадлежащей когда-то то ли Марте, то ли Артему, и с грустью смотрела на кофемашину.       — Страдаешь по кофе? — улыбнулась Сурганова, водрузив пакет на стол. Та обреченно вздохнула и скривилась.       — Опять придется твою траву пить… Гадость! Не понимаю, как вы с Темычем это хлещете в таких количествах!       Скрипачка тихо рассмеялась. Подойдя к жене, она наклонилась и нежно поцеловала в губы, не позволяя Диане углубить поцелуй.       — Умеренные физические нагрузки, помнишь? — с легкой усмешкой поинтересовалась она, отстраняясь, и не успела даже охнуть, как оказалась сидящей на коленях Арбениной. Та крепко прижала ее к себе, уперевшись лицом в грудь.       — Без тебя меня нет, заяц… До самых врат смерти, помнишь? — не поднимая головы, спросила она, Света вздрогнула, тоже обнимая ее в ответ, болезненно сильно.       — Да, родная…       Они ещё несколько минут просидели, сплетясь в объятиях, обмениваясь неторопливыми поцелуями. Наконец, оторвавшись от Дианы, Сурганова пробормотала недовольной таким оборотом жене:       — Дин, времени уже черти сколько. Ты после перелета, и режим никто не отменял. Ужин и спать!       Снайперша скривилась:       — Началось в колхозе утро… Мне австрийского санатория хватило и Лоркиного надзора.       Света ещё раз поцеловала жену, гибкой кошкой выскользнула из цепких снайперских объятий и начала распаковывать пакет с продуктами, а Диана разочарованно вздыхала. После немудреного ужина, Сурганова отправилась в душ, в корне пресекая попытки жены отправиться с ней. Легко шлёпнув по заднице, она развернула ее в нужную сторону и захлопнула дверь ванной.       — Садистка… — Арбенина разочарованно пнула дверь ногой и поплелась в спальню.       Вернувшись, Света застала Диану не в кровати, как ожидалось, а рассматривающей стены, увешанные их фотографиями различных периодов. Замерев в дверном проеме, Сурганова с тихой грустью и ностальгией смотрела, как жена осторожно касается пальцами особо любимых снимков. Видимо, больше всего ей глянулся один — Света, сидя на расстеленном пледе, прикрыв глаза от удовольствия, довольно улыбается редкому питерскому солнцу. Его лучи запутались в светлых волосах, а один, настойчивый, просочился и под расстегнутую рубашку.       Сурганова на цыпочках подошла к ней со спины, обвила ладонями талию и опустила голову на плечо.       — Люблю тебя… — прошептала она.       Снайперша тихо вздохнула и накрыла ее ладонь своей, просто молча чувствуя кожей мерное биение сердца любимой женщины. Их романтический настрой прервал входящий сигнал Светиного смартфона.       — Кому там не спится? — недовольно пробубнила Диана, с неудовольствием отпуская жену.       Света, вытащив мобильник из кармана халата, доложилась: — Темка!       Арбенина тут же уставилась на нее настороженным взглядом. — Да, ребенок! Что-то случилось? — прослушала ответ и протянула телефон Арбениной.       — Да, Темыч?       — Ма, прости… — по голосу было понятно, что Сурганов крайне недоволен собой, и тут же, не ожидая вопросов матери, затарахтел: — Там, в Пулково, я… я даже не поздоровался с тобой, не спросил про здоровье.       — Ты и с остальными не поздоровался… — проворчала Диана, понимая, в каком состоянии был сын на тот момент, хотя где-то внутри слегка царапалась обида.       — Мам, сейчас я виноват именно перед тобой, остальные получат свою порцию извинений утром, — отрезал Артем. — Просто… я боялся, что если я на секунду отвлекусь и дам Нике возможность сказать хоть слово, то она просто отвернется от меня… — голос Артема дрогнул и он быстро сменил тему. — Как ты себя чувствуешь?       — Нормально, Темыч, нормально, — пожала плечами Арбенина, тяжело вздохнула. — Вот только как и в прошлый раз — нельзя ничего. Как Ника?       — Спит. И тебе пора. Мама там уже, наверное, кулаком грозит?       Снайперша покосилась на Свету — та скрестила руки на груди и кивнула в сторону кровати, да и сама Диана чувствовала накатывающую сонливость.       — Ага, пора. Спокойной ночи, Тем.       — И вам тоже. И мам… спасибо за Нику, что ты не оставляла ее одну. Она мне сказала…       Арбенина несколько растерянно повертела в руках замолчавший смартфон, не зная, что именно невестка сказала Артему, но решила, что раз у них все разрешилось, то и выяснять не стоит.       — Ты слышала, что сказал Артем? Спать! — Сурганова отобрала у жены смартфон и подтолкнула ее в сторону кровати. Диана многозначительно ухмыльнулась, но тут же довольное выражение на ее лице сменилось расстроенной гримасой, когда под халатом Светы обнаружилась шелковая пижама.       — Динечка, просто спать! — хихикнула Света.       — А как же умеренные нагрузки? — недовольно пробурчала Арбенина, укладываясь в кровать.       — Динь, — Сурганова шмыгнула к ней под бок, прижимаясь к вечно горячему телу жены. — Наш с тобой секс — это далеко неумеренные нагрузки.       Та немного покрутилась, недовольно пыхтя, и в конце концов просто притянула Свету на себя, обхватив ее руками и ногами.       — Я люблю тебя, кузнечик! — жарко выдохнула Диана ей в шею уже почти сквозь сон.       — Я тоже… Я тоже… — тут же прозвучал ответ. Света осторожно дотянулась до выключателя, погружая комнату в темноту. Арбенина уснула быстро, а скрипачка прижимала жену к себе, осторожно касалась губами волос, почти невесомо гладила по спине. Только сейчас по-настоящему позволив себе полностью расслабиться. Чувствуя, как медленно отпускает остаточный страх. Они все вернулись домой! Теперь все будет хорошо.       — До самых врат смерти, Динь… — повторила она, наконец-то тоже засыпая…