Souvenirs de couleur menthe

      Дима проснулся около семи часов утра, не сразу узнав комнату, в которой уснул этой ночью. Только потом он вспомнил, но в голове никак не укладывался тот факт, что Дима, наконец, сбежал из самого Ада. Не верилось, что все, наконец, закончилось, и что Дима может быть по-настоящему счастлив. А рядом с Олегсеем он сможет, чтобы не происходило с ними и между ними. Дима готов измениться.       В комнату проникал приятный запах еды и желудок радостно заурчал, заставив парня встать с кровати. Сердце билось чаще от одного лишь осознания, что для Димы будут готовить завтрак и не только, что он перестанет питаться "Дошираком" и макаронами с гречкой. Дима быстро проскользнул в ванную, обнаружив еще не открытую зубную щетку. С каждой минутой, пока Дима плескал себе в лицо холодной водой в попытке проснуться, есть хотелось лишь сильнее, и даже запах мятной зубной пасты не перебивал запах с кухни. Закрыв кран и промокнув мокрое лицо собственной футболкой, Дима выскочил из ванной, залетая в кухню. Олегсей стоял у плиты в когда-то Димином черном худи, напевая что-то себе под нос и покачивая бедрами в такт этой мелодии. Его очки лежали на обеденном столе, рядом с телефоном и пакетиком из аптеки. — Доброе утро, — улыбнулся Дима, присаживаясь за стол. — О, привет, — Олегсей улыбнулся, коротко обернувшись к подростку. Но по тому, как дрогнули острые плечи, Дима понял - улыбаться мужчине все еще больно — Уже почти готово, сделай чай пока.       Дима встал на ноги, выполняя поручение учителя. Он задавал Олегсею вопросы о прошедшей ночи и его начале дня, Душнов эти вопросы почти дублировал, они просто общались, и Дима не прекращал улыбаться. До тех пор, пока Олегсей наконец не повернулся к нему лицом, демонстрируя ставший лишь ярче синяк и стянутую рану на переносице, немного покрасневшую вокруг. Кулаки сжались как-то непроизвольно, пока Дима представлял то, как будет бить отчима головой о стену до тех пор, пока его лицо не начнет стекать на пол. — Садись, чего встал, — голос учителя, что вывел Диму из неприятных мыслей, был серьезным, но теплым и мягким — Думаю, нужно прояснить все сразу. В этом доме с твоим появлением родились определенные правила, которые ты должен соблюдать. — Понял, — раньше времени кивнул Дима, перебив Душнова — Извините. — Извиняю, — Олегсей отпил глоток чая из кружки, блаженно прикрыв глаза — Перечислю пункты, которые ты должен выполнять и соблюдать. Во-первых, не исчезать, не предупредив меня, особенно, если на долгий промежуток времени. Во-вторых, никакого алкоголя в моей квартире и, желательно, курить как можно реже. И в-третьих, я теперь буду наблюдать за твоей учебой, потому что успеваемость в выпускном классе тебе нужно еще немного подтянуть. А, чуть не забыл. Никогда не отвлекай меня от работы, даже если я буду сидеть допоздна. Понял?       Дима и не слушал толком, запихивая в рот вкуснейший омлет с помидорами и колбасой, бесконечно вкусный и ароматный. Даже не взглянув на Олегсея, Дима кивнул услышав только лишь часть от всего монолога, но ему достаточно. Рано или поздно он сам разберется со всем этими правилами, а пока он будет просто наслаждаться началом новой жизни. С трудом прожевав все, что набил за щеки, Дима поднял взгляд, встречаясь с голубыми глазами напротив. Они искрились теплом и спокойствием, странным оттенком спокойствия, которого до сегодняшнего дня еще не было. — У вас ничего не болит? — виновато спросил Дима, откладывая вилку — Ну, этот синяк явно приносит дискомфорт, как минимум.       Олегсей ничего не ответил, лишь отрицательно качнул головой, улыбаясь и прикрывая глаза. Дима уже понял одну вещь — Олегсей закрывает глаза на себя, зато отдается без остатка другим, по сути абсолютно чужим людям. Любой бы другой уже хотя бы нажаловался, а он молчит и улыбается сквозь боль. Возможно, именно за это Дима в него влюбился. За доброту, за способность чувствовать и искренне сострадать. За то, что не отвернулся когда-то от подростка, а прошел с ним все трудности, сшив воедино разорванную на маленькие клочки душу.       А Олежа просто радовался. Все еще радовался тому, что теперь Дима в безопасности, под его присмотром. Что теперь он не будет ловить подростка в сети и до крови кусать губы от волнения. Не будет лицезреть синяки и ссадины на словно каменном лице, пока за наигранным безразличием в зеленых глазах ярким пламенем горит мольба о спасении. Теперь его маска спала, и Дима вновь становится ребенком, которым не успел побыть. Становится более эмоциональным и очаровательно наивным, смеется чаще и громче, замечает то, что для взрослых людей уже кажется прозрачным и обыденным. Будь то птица за окном или кошка с котятами у подъезда. И Олежа тоже поддавался этому влиянию, улыбаясь и поддерживая любые, даже самые глупые и бессмысленные разговоры. Даже сейчас они просто сидели и говорили ни о чем, но Олежа прекрасно видел, как Дима иногда зависал, смотря на его "боевые ранения".       Дима винил себя, как обычно, и Олежа прекрасно видел и понимал это. Благодарил парня лишь за то, что он не заводит тему того поцелуя. Нет, Олежа поговорит, точно поговорит, но явно не сейчас. Диме нужно немного привыкнуть к новому жилью, понять, что он теперь живет иначе. Он сейчас казался абсолютно спокойным и живым, но не зря ведь Олежа учил психологию в институте. Он прекрасно замечал то, как Дима с легкой опаской осматривает комнаты, как вздрагивает от резких движений, как сжимается, когда Олежа его даже в шутку ругает. Мозгу, привыкшему к такому отношению, нужно время, чтобы осознать, что он в безопасности и на время отключить эту паранойю. — Стой, — прервал Олежа Димин рассказ, после очередного "вы". В столь неформальной обстановке такое официальное обращение резало слух — Вне школы можно не так официально. Просто Олежа, ладно? — Хорошо, — Дима кивнул и произнес такой непривычный вариант имени Душнова одними губами, словно пробуя его на вкус.       Олежа. Для Димы это имя звучит так необычно, совсем незнакомо, но он быстро привыкнет. Под этим именем Душнов в голове Димы превращается из серьезного и собранного учителя в рубашке и с галстуком в простого парня в помятом и выцветшем свитере и с красным следом от подушки на лице. Дима улыбнулся этим мыслям, продолжая какое-то свое повествование о чем-то прямиком из восьмого класса. Он невольно замолкал, когда Олегсей смеялся, иногда закрывая рот рукой, а иногда, когда его совсем выносило, сильно запрокидывая голову назад. Но ему все еще было больно, поэтому Дима старался удержаться от шуток, а Олегсей старался не смеяться.       Дима хотел завести тему о том поцелуе, очень хотел все обсудить, расставить все точки над i, даже несколько раз пытался начать этот разговор. Только сразу осекался, переводя тему и крепко сжимая пальцами собственные колени. Дима не знал, что его останавливало. Возможно, страх получить отказ, боязнь разбитого сердца и, не дай Бог, потеря дружеских отношений. Возможно, он хотел дать Олегсею время, дать ему подумать, разобраться в ситуации и в себе. — Помнится, я в подростковом возрасте тоже на гитаре играл, — немного смущенно произнес Олежа, поддерживая тему текущего разговора — Немного. У меня вообще года в старшей школе и в институте были довольно забавными. — Не думаю, что играть на гитаре - забавно. Тем более, если вы умеете, — пожал плечами Дима, пока восхищение Олегсеем в нем росло просто в геометрической прогрессии. — Помимо песен я играл матерные частушки.       Дима прыснул со смеха, прижав к губам сжатую в кулак ладонь. Картинки того, как Олегсей играет всем известные мелодии матерных частушек где-нибудь во дворах заставляли буквально давиться собственным смехом. Услышав скрип стула, Дима поднял взгляд, заметив выбегающего из кухни учителя. Веселье вдруг поутихло, сменяясь каким-то волнением и легкой тревогой. Но Дима просто сидел и ждал, пока Олежа вернется или окликнет его. К слову, произошло это быстро, и через пару минут мужчина упал обратно на стул перед Димой, но в руках он бережно держал знакомый чехол от гитары. Дима смотрел на музыкальный инструмент со счастливым блеском в глазах, пока на губах неконтролируемо расцветала улыбка. Эта гитара значила для Димы слишком много, с ней было связано слишком много воспоминаний, как хороших, так и не особо. Эта гитара была слишком дорога его сердцу. — Гоги притащил ее из школы. Сказал, что ты будешь рад жить с ней в одном доме, — Олежа с какой-то нежностью и аккуратностью поглаживал чехол подушечками пальцев.       А Дима переводил блестящий взгляд зеленых глаз, полных любви, с гитары на Олегсея. Было отчетливо слышно, как в Диминой голове что-то щелкнуло, зажигая какую-то лампочку в мозге. Появилось словно детское желание послушать, как играет Олегсей. Просто понаблюдать за движением его пальцев и погрузиться с головой в эту атмосферу. Как тогда, в актовом зале. Это воспоминание стало четвертым кирпичиком в строительстве их личного храма. Дима запоминал каждый из них, храня в памяти, как самое дорогое сокровище. Как и Олежа, перед сном настолько погружаясь в эти воспоминания, будто переживал их вновь. Они помнили все, от того утра, когда Олегсей подлечивал Димино растяжение и впервые назвал совенком до их первых объятий. И, кажется, подобных воспоминаний сейчас станет на одно больше. — Вы можете сыграть что-нибудь? — спросил Дима, невинно улыбаясь, пока бабочки в животе заинтересованно выглядывали из своих коконов — Ну, мне, как гитаристу-самоучке это может быть каким-то опытом.       Олегсей вдруг раскрыл глаза, смотря на Диму с какой-то легкой паникой, а у подростка было навязчивое чувство будто на лбу биолога сейчас появится иконка загрузки. Но, в конце концов, Олежа медленно кивнул, расстегивая молнию на чехле, видимо надеясь на то, что Дима передумает. Но парень отчетливо видел, как загорелись глаза биолога, а кончики губ дрогнули, пытаясь сдержать улыбку. Олегсей глубоко и неровно вздохнул, когда гитара оказалась в его руках. Он был одним из немногих, кому Дима мог доверить свой музыкальный инструмент, и пока что поводов сожалеть не было. Душнов обращался с гитарой очень осторожно, даже как-то нежно и с какой-то опаской, словно та могла сломаться от любого неосторожного прикосновения. — Я не уверен, что вспомню, — Олегсей прочистил горло, укладывая гитару удобнее на колено — Ты уверен?       Дима кивнул, внимательно наблюдая за пальцами Олегсея, и учитель кивнул в ответ. Душнов с гитарой смотрелся очень гармонично и красиво, появилось ощущения спокойствия и умиротворения. Казалось, словно Дима родился и прожил восемнадцать лет только ради этого момента. Прошло около трех секунд, когда Олежа на пробу коснулся одной струны, словно заставляя собственный мозг вспомнить хоть одну песню. А потом он выдохнул, пальцы легко заскользили по струнам, пока левой рукой Олегсей столь же легко зажимал нужные аккорды. Бабочки в Димином животе уже вовсю щекотали крылышками стенки желудка, метаясь из стороны в сторону, но сам Дима внимательно вслушивался в мелодию. Она была спокойной, лирической и совершенно незнакомой подростку.       Дима любил сбегать от реальности, закрывать глаза и позволять музыке рисовать в его голове новый мир. Так он сделал и в этот раз, прикрыл глаза, улыбаясь, пока темнота заменялась красочным пейзажем. Дима отчетливо видел поле, скорее даже луг, абсолютно пустой. Вокруг была высокая трава, цветы едва не всех цветов радуги, а кое-где даже виднелись ягоды дикой земляники. На небе ярко светило солнце, грея не только тело, но и душу, и ни одного облачка. Прямо на земле лежало какое-то старое коричневое покрывало, сложенное напополам, но все еще способное вместить около трех человек. Дима лежал на этом покрывале, прикрыв глаза, пока его пальцы перебирали черные пряди учителя, чья голова лежала на животе подростка. И только лишь эта музыка играет на фоне.       Дима вновь вернулся к реальности, от которой теперь не хотелось убегать, и нагло рассматривал Олежу, стараясь запечатлеть его у себя в памяти. Его абсолютно расслабленное лицо, прикрытые глаза с пушистыми ресницами и еле-еле заметную улыбку на розовых губах. Его немного растрепанные черные волосы, в которых сейчас путалось своими лучами солнце, придавая отдельным локонам чарующий синий оттенок. Его длинные и бледные пальцы, бережно перебирающие струны гитары, и запястья, которые были едва не эталоном эстетики для Димы. Музыка стала постепенно стихать, пока не замолкла совсем, и Олежа поднял на Диму смущенный взгляд, ожидая его вердикта. — Это очень круто! — искренне, но немного резко выкрикнул Дима, активно жестикулируя — Эта очень красивая мелодия, и, судя по аккордам, не самая легкая. Я не слышал ее раньше. — Я тоже, — пожал плечами Олегсей — Я даже не думал, что получится мелодия. Просто закрыл глаза и доверился самому себе. Я и сам не знаю, откуда помню ее, но она явно дорога мне. — Я восхищен. Правда.       Олегсей лишь пару раз быстро кивнул в ответ, вновь улыбаясь, и убрал гитару обратно в чехол. Только вот Дима прекрасно видел выделяющийся на бледных щеках румянец. И веснушки на носу, которые заметил лишь пару дней назад. До этого кожа Олегсея казалось ему словно искусственной, совсем фарфоровой. Но эти веснушки не были изъяном, коим их считают многие девушки. Они были изюминкой, чем-то особенным. Диме они нравились.       На самом деле, эти чувства до сих пор немного пугали подростка, пусть он уже давно и принял их. Дима даже не знал, что может полюбить не тело и внешность, а то, как человек смеется и то, как по-особенному блестят его глаза на солнце. Самые длинные его отношения, после возведения бетонных стен вокруг своей души, длились около двух месяцев. Но тогда он был влюблен исключительно в ее формы и в то, как отменно она умела работать ртом. А вот в отношении Олегсея таких мыслей даже не появлялось. Нет, были грешки, конечно, но Дима предпочитал о них не вспоминать. — Олежа, — произнес Дима, немного нахмурившись. Ему казалось, что он только что назвал Олегсея абсолютно чужим именем — Мы сегодня студию на десять утра забронировали. Нужно поехать, порепетировать, концерт уже скоро. — А, ну если хорошо себя чувствуешь, то едь конечно, — Олегсей пожал плечами, вставая со стула и перенося пустую посуду в раковину — Только если задержишься до поздна, то предупреди меня.       Дима улыбнулся, дав обещание позвонить, если вдруг что случится или ребята загуляют. Только вот задерживаться Дима не собирался, слишком уж хочется быть здесь больше и чаще. Он наконец почувствовал заботу, увидел, что за него волнуются. Этого просто чертовски не хватало. Если бы отец или бабушка Димы были рядом, они бы радовались тому, что Дима смог открыться и ощутить счастье. Дима знал, они бы не осудили его за любовь к мужчине, если эта любовь была искренней. В отличие от матери, которая, если узнала бы, содрала бы с подростка шкуру вместе со своим хахалем. Дима улыбнулся грустным мыслям и вышел из кухни, направляясь в комнату с целью переодеться во что-то более приличное.       Комната Олегсея была выполнена в теплых молочных и бежевых оттенках, только лишь плед и подушки были бледно-голубого цвета. Вчера рассматривать интерьер не было ни сил, ни желания, Дима просто сходил в душ и завалился спать, из последних сил натянув до самого подбородка этот самый голубой плед. Медсестра сказала, что сильный упадок сил и вечная сонливость - это вполне нормально после стресса, что пережил организм, считая еще и все процедуры и препараты, которыми напичкали парня, когда выводили из легких дым.       Дима как раз закопался в сумку едва не с головой, стараясь найти что-то поинтереснее красного свитера или белой футболки, когда по квартире пробежалась трель дверного звонка. Дима старался не гадать, кто и зачем наведался к Олегсею и просто продолжить заниматься своими делами, но любопытство оказалось гораздо сильнее и Дима замер, вслушиваясь в звук открывания входной двери. — Блять, Душнов! — послышался из прихожей громкий женский голос, после чего последовал отчетливый хлопок.       Дима вздрогнул, примерно догадываясь, каким избиениям сейчас подвергся Олегсей, и аккуратно выглянул в прихожую. Там Олегсей, зажмурившись и вжав голову в плечи, почесывал затылок, пока разъяренная Регина Николаевна замахивалась ладошкой для второго удара, только бить явно не собиралась, а Звездочкин просто снимал пальто, словно ничего и не происходило.       Только Дима не сразу заметил абсолютно чужого человека, который его в упор не видел. Кажется, этот парень был слишком увлечен созерцанием Душнова, чтобы замечать кого-то или что-то вокруг. И все веселье вдруг испарилось, Дима надел свитер до конца, крепко сжимая пальцами длинные рукава. Все веселье моментально испарилось, заменяясь странным чувством какого-то раздражения, навязчивым желанием защищать, но не себя, а Олегсея. И сжигающая изнутри ревность. Дима отчетливо видел в незнакомом двухметровом парне конкурента. Он смотрел на то, как незнакомец с трепетом касался плеч и лица биолога. — Все нормально, не болит? — произнес этот загадочный парень, после чего все-таки соизволил поднять на Диму взгляд — Извини за лишнее любопытство, но кто этот парень? — Влад, это Дима, знакомьтесь, — выкрикнул Олегсей, убегая на кухню, и буквально через несколько секунд возвращаясь уже в очках — Мой ученик, живет у меня.       Дима кивнул этому Владу, окидывая его самоуверенным взглядом и улыбаясь немного самодовольно. Но подросток все еще видел в новом знакомом какую-то опасность, прекрасно различал в карих глазах затаившихся чертей, которые только и ждали своего часа, чтобы пару раз ткнуть кого-нибудь вилами.       Взгляд карих глаз Регины Николаевны метнулся к Диме, и ему вдруг захотелось ретироваться как можно дальше и как можно скорее отсюда. Но у девушки были явно другие планы. — На кухню. Все, — скомандовала Регина Николаевна, откровенно наслаждаясь тем, как ее слушаются.       Даже Антон, отчитывать которого было не за что, послушно встал рядом с уже сидящим и ожидающим худшего Олежей, а Влад отошел к окну, опираясь бедрами о подоконник. Через минуту в кухне появилась и злая Регина, ее руки были сложены на груди, но внешний вид как всегда был безупречным. — Извините, мне нужно спешить, у меня репетиция, — встрял Дима, тут же ловя на себе взгляды четырех пар глаз. — Тогда ты первый, Побрацкий, — произнесла Регина, и казалось, будто пол за ней сейчас загорится.       Дима поежился под холодным взглядом и просто сел на стул, сложив руки на коленочки, словно в детском саду. Он не знал, просто понятия не имел, что будет дальше, но серьезное лицо Душнова в тандеме с веселой искоркой в голубых глазах давали понять, что разговор будет серьезный, но переживать не стоит. И Дима немного расслабился, только продолжал смотреть немного виновато, примерно догадываясь о содержании этой беседы. — Предупреждаю тебя, Дмитрий, я вот за этого идиота буду рвать и метать, — длинный ноготь с лаком красивого винного цвета словно вонзился в макушку Олежи — Намек понят? Свободен. Антон, проводи юношу.        Дима подскочил со стула и, захватив оставленную на кухне гитару, вылетел в прихожую. За ним вышел и Антон, как всегда холодный и собранный, но в золотых глазах плескалось волнение за коллегу и друга. И Дима понимал его, молча пытаясь обуть кроссовки. — Дмитрий, это, на самом деле, не шутка, — послышался голос Звездочкина, когда подросток, наконец, выпрямился, стрельнув в математика серьезным взглядом зеленых глаз — Олежа действительно достоин самого лучшего. Он не раз выручал нас с Региной Николаевной, ты уже столкнулся с его рвением жертвовать собственным здоровьем ради счастья других. — Антон Эдуардович, — перебил мужчину Дима, заставив посмотреть на себя. Голос был тверд и полон решимости, пока в зеленых глазах горел огонь — Я никогда не причиню ему боль. Я обязан ему многим, но даже если бы он не забрал меня оттуда, я бы все равно не смог поступить с ним плохо. Поверьте мне, я хочу, чтобы он был счастлив, так же, как и вы. Вы только подпустите меня к нему.       Глаза Звездочкина стремительно расширились, а руки безвольно опустились вдоль тела, пока Дима смотрел прямо в его душу, сжимая пальцы в кулаки. Губы Антона тронула мимолетная улыбка, он узнал в парне себя, когда-то без памяти влюбленного в одного застенчивого и рассеянного парня. Сейчас оба изменились, чувства обоих давно угасли, не оставив и уголька. Но они были слишком дороги друг другу, чтобы прекратить общение, и сейчас они больше, чем лучшие друзья - они семья. И Дима мог стать частью этой семьи. Антон кивнул и, получив в ответ такой же кивок, удалился обратно на кухню. Через минуту послышался хлопок входной двери.       Олежа сидел за столом, затылком чувствуя прожигающий взгляд Регины и слушая тиканье настенных часов. Он не волновался, не боялся предстоящего разговора, просто сидел и ждал. Тревога охватила его после того, как Дима покинул квартиру, а Регина устало выдохнула. Она лишь взяла в руки Олежино лицо, рассматривая его раны, и поджала губы. — Это ведь не Дима оставил? — спросила она тихо.       В этот момент Олежа понял, что разговор его ждет действительно тяжелый и серьезный. Отрицательно мотнув головой, он поймал руку девушки, начав поглаживать ее запястье большим пальцем, без слов говоря "все хорошо". Девушка как-то устало улыбнулась ему, переведя на Душнова вопросительный взгляд. И Олежа рассказал все, как было, едва не в мельчайших подробностях. Скрывать что-то или врать было просто напросто бесполезно. — Ты уверен, что поселить этого дурачка у себя было хорошей идеей? — спросила девушка, с нежностью поглаживая Олежу по волосам. — Да, — голос Олежи был твердым и явно не терпел возражений, а голубые глаза горели уверенностью — Я не могу больше смотреть на его побои. Я не хочу, чтобы он продолжал жить в страхе, запивая боль алкоголем. Я спокоен, если он в безопасности, понимаешь? — Тем более, я поговорил с Дмитрием, — дополнил Антон — Мы можем доверять ему. Да и Олежу мы не сможем опекать вечно. Просто, если что-то и произойдет, мы будем рядом.       Глаза Олежи защипали от скопившейся в уголках глаз влаги, но он лишь спрятал лицо за челкой, слабо улыбаясь. Может, ему не особо везло в любви, были не лучшие отношения с родителями, но это было так не важно сейчас. Олежа влюблен в парня с холодным взглядом и большим, горячим сердцем. У Олежи есть сестра и друзья, которых он любит до безумия и которые готовы пойти за ним в огонь. Эти люди и есть его семья. Эти четыре человека составляют Олежино счастье.