Красота с уродством

— Экипаж подан, господин. Чимин лениво отворачивается от окна. За ним закатное зарево, завораживающее до пустоты в голове, и раскинувшиеся владения семьи Пак. Величественное зрелище, которое каждый раз берет его за душу. Отец наследовал все ему и никому боле, отослав старшего сына в ссылку, и отныне альфе никто не был указ. Разве что корона. Он неторопливо кивает камердинеру, будто до этого не ждал звука его шагов как бродячая шавка под дверью. Все в нем кипит, бурлит от легкого ощущения предстоящей встречи. Чимин наконец сбрасывает с плеч ненавистное и томительное ожидание с каждым шагом, становясь ближе к цели. В такие моменты убранства усадьбы кажутся бесконечно чрезмерными, коридоры длинными, а планировка запутанной. Двигаясь по белому мраморному полу, Чимин представляет как тот постепенно начинает поскрипывать, словно дерево, а вокруг не ажурные и вычурные украшения, а аккуратный и скромный интерьер, говорящий о достатке, но не яро кричащем. Его маленькая ворчливая тайна засела глубоко, пожалуй, в самое сердце, и альфа вынужден признать, что слаб. Он теряет контроль, потому что вместо размеренного шага он движется к выходу чуть ли не бегом. Он непозволительно расслаблен, хотя планирует в очередной раз дерзко заявиться на ночь, несмотря на то, что момент расставания не насчитывается и суток. Он настолько витает в собственных мыслях, что не слышит ничего вокруг. Пока слуга все же не позволяет себе украсть господина из фантазий. — Не сочтите за грубостью, господин Пак, но я хочу выразить вам полное свое почтение и невозможную радость, преисполняющее мое сердце, когда вижу вас таким счастливым. — Отчего же? — Языки молвят недоброе, будто вы с господином Юнги не в ладах, но ваша крепкая дружба не может ставиться ни в кое сомнение, — лихие слова камердинера вызывают у Чимина безумную улыбку. Он готов засмеяться в голос и крикнуть во все горло правду. Только чужие омуты, что стоят всегда перед глазами, укоризненно притормаживают возбужденного альфу. В конце концов, он не думает о будущем, а о завтра вспоминает во времена пылкого прощания, потому что тоска, сжимающее сердце, невыносима. Хоть он и никогда не признает это вслух. — И мне так радостно, что вы спешите окрыленный к верному приятелю поздравить со столь чарующим событием. Чимин притормаживает, застревая на последней ступеньке лестницы, и недоуменно поворачивается к слуге. — О чем ты? — Ну как же, господин. С помолвкой.

***

Юнги привык, что Чимин всегда появлялся громко. Под этим можно было подразумевать все, что угодно, начиная с хлопка двери и заканчивая кричащей или же вызывающей одеждой. Альфа привык, что все всегда смотрят на него, и он был готов пойти по головам, если это было не так. В небе носятся птицы. Кусты тихо шелестят под ласкающим ветром. А Чимин, впервые на его практике, залетает к нему на веранду взъерошенный и тяжело дышащий. Последнее скорее не от бега, а от злости, что чуть не сбивает Юнги с ног. Альфа пах убийственно. Феромон тяжелый, ещё немного и будет легче пасть на колени, чем стараться ему противостоять. Но Юнги справляется. В конце концов, у него была некая практика. Он достойно переносит первую волну гнева, буднично отпивая черный чай из хрупкой чашки, готовый в любой момент переломить тонкую ручку. На улице действительно прекрасная погода, влажный вечерний ветер и аромат роз, но уже пропащий, вытиснутый кислым запахом неспелого винограда. Аж челюсть сводит от попытки изобразить полуулыбку. — Вы душите меня своим присутствием, — разрывает тишину Юнги. Чимин на это небрежным движением оправляет челку и присаживается за маленький столик. Словно пламя, что только начало разгораться, он берет в свою руку пустую чашку. Альфа смотрит на пытающегося играть примерного мальчика Чимина и единственное его желание это застегнуть распахнутое на три пуговицы шелковую рубашку, с длинными фонарными рукавами. Ночи хоть и теплые, но следует рассчитывать любой исход событий. Ему бы не хотелось, чтобы Чимин из-за собственной глупости простудился. Фарфоровая белоснежная чашка разлетается об каменную колонну. Юнги двигался чисто на рефлексах, в самый последний момент увернувшись от яростного броска. — Как жаль, что вы до сих пор не задохнулись, раз был дарован шанс. Отныне обещаю, что больше данная оплошность не повторится, — чуть ли не шипит Чимин. Его глаза остро сощурены, губы наливаются привлекательным красным, наконец разомкнувшись после длительной давления, и Юнги снова отпивает чай. Пока он мало что понимает. — Спешу вас поздравить. — Ваше настроение говорит мне о многом, но я даже боюсь уточнять с чем? — Право, не делайте из меня идиота, ваши игры у меня в глотке застряли, оттого прошу услышать правду от вас, пока фарфор, что в ваших руках, не оказался у вас в заднице. — К превеликому сожалению, я все еще недоумеваю о причине вашего гнева и немилости. — Правда? — Чимин жестко усмехается. Он хватается за подлокотники стула, стискивая их пальцами, не обращая на дрожь. Он лицо свое не уронит, и будет биться за правду до последнего, покуда таким его породила собственная мать и воспитал отец. — Тогда я поведаю то, что услышал. Ваша драгоценная матушка в столице не может заткнуться, а только и делает, что горланит на каждом углу словно торговка на рынке о вашей скорейшей помолвке. — Откуда слухи? — Слуге муж пишет письма стабильно дважды в день, но меня больше интересует другое. Отчего же столь важную новость я узнаю не от вас? — Смею предположить, что об этом я так же не знавал. Юнги задумчиво облизывает пересохшие губы и ставит чашку на стол. Ручка в конечном итоге трескается в самый последний момент. Его лицо предельно спокойно, из-за чего злость, что клокочет в груди Чимина, разгорается с каждым вдохом. Из рта рвется раскатистый рокот, но Юнги слышит только жалобное альфе скуление, и впервые не знает с какой стороны подступиться. — И это все, что вы мне скажите? — неверяще молвит альфа. На грани шелеста листвы. Юнги чисто интуитивно понимает, что тот имеет в виду. — Вы помолвлены и это все, что вы мне скажите? — Официального письма- — Неужели ваша собственная мать так прижала ваши драгоценные яйца, что это единственное, что ты мне говоришь?! — Чимин вскакивает. Стул опрокидывается навзничь, а сам альфа упирается руками об стол. Юнги видит тремор чужих рук и он, словно в пребывая в вакууме, размышляет о том, что их нужно срочно схватить и погладить, согреть в собственных ладонях и поцеловать каждую фалангу. Успокоить обладателя. — Вы начали фамильярничать. — В задницу засунь свои манеры! — восклицает Чимин. — Разве я не стал тебе хоть на миллиметр ближе? Неужели я не проник в твое чёрствое гнилое сердце хоть на самую малость? Неужели я достоин только бесчувственного «я не знал»? Что? Захотелось течную шлюху трахнуть? — Ежели захотел, то всенепременно обратился бы к вам, — не выдерживает Юнги. Его слова пропитаны слабым ядом, практически безвредным. Альфе нужна передышка от невыносимой тяжести чужого феромона. Однако в жалкой попытке сместить гнев на обиду и оскорбленность, он проигрывает. Юнги не уверен, что даже сможет подняться со стула. Его взгляд направлен в пылающие гневом глаза, отражающие последние лучи закатного солнца. Дай он хоть малейшую слабину, как тот сожрет как в прошлый, позапрошлый и другие разы. Чимину нельзя было уступать. Никогда. Даже если это обозначало, стрелять из револьвера в хрупкое самолюбие или дать хлесткую пощечину альфьей гордости. Поскулит, но переживет. Только сегодня Чимину не до игрищ. Он хватает со стола десертный ножик. Серебро приятно холодит ладонь, а тонкое лезвие, так красиво вжимается в бледную кожу, что чуть ли не заставляет альфу застонать от удовольствия. Доминирует здесь он. — И вы утверждаете, что я фамильярничаю, — безумно шепчет Чимин. Юнги перед ним совершенно беззащитный, что хоть ломай и ломай. Он жестко хватает чужие черные шелковистые волосы, оттягивая затылок назад, оголяя шею. Бездумно утыкается в ароматическую железу, вдыхая. Судорожно, чуть ли не давясь. Феромоны у Юнги без ноток страха или волнения. Только горький запах миндаля, что оседает на языке и травит цианидом. Чимин для пробы размашисто проводит по кромке лезвия и кожи, с упоением пробуя пот. — Вспомни только, как ты подставляешь свою задницу и умоляешь себя трахнуть. Вам напомнить, кому вы принадлежите? Юнги, я ведь убью тебя. — Возьмите себя в руки, — Юнги стальной хваткой вцепляется в тонкое запястье, не давая руке Чимина дрогнуть. Потихоньку его начинает происходящее забавлять. Нет зрелища слаще, чем не знающий меру альфа. — Тебе следует помнить, что именно ты сотворил со мною такое, — Чимин ведет носом вверх, мягко соприкасаясь со скулами, щеками и веером чужих ресниц и лба. Он мягко целует его, задерживаясь на долгие секунды и пытаясь усмирить в себе невыносимое желание удушить наглеца. — Всегда это были вы. С самого детства. — То времена минувших лет, мы были молоды и не могли иметь злых намерений, — Юнги ногой отпихивает маленький круглый стол, что разделял их. Под звук разбившейся посуды, Чимин удовлетворенно хмыкает и присаживается на чужие колени. Их глаза встречаются. Холодные и расчетливые напротив неистовых и сжигающих. Чимин пытается надавить ножом сильнее, но терпит сокрушительное поражение. К несчастью, физическая сила Юнги куда мощнее его собственной. — Ты мог, Юнги. Всегда. Ты был мелким гадливым мальчишкой, укравшим мое сердце, — Чимин толкается бедрами. Внутри него не переставая растет напряжение. Он упивается своим лидерством и готов только от одного вида покорного Юнги позорно спустить прямо в штаны. Как же он мечтает сломить его. — И вы не можете боле отпираться. Вы мой. И телом, и душой. И если что-то из этого будет нарушено, мне не останется ничего, кроме как прикончить вас собственными руками. Юнги сжимает чужое запястье сильнее, отводя нож от собственной шеи, и с равнодушным лицом тянется другой рукой к лицу альфы. В груди у него только ласкающая теплота, умиротворение и покой. Он мягко ведет кончиками пальцев по прохладной коже очерчивая острые скулы, вжимая подушечками пальцев пухлые губы, желая их растерзать до крови. И большим пальцем упирается в клык. Чимин послушно вытаскивает горячий язык, облизывая солоноватую кожу, и пытается вобрать его в рот. Вот только Юнги это не по нраву. Он начинает болезненно вдавливать в увеличивающийся клык, тем самым запрокидывая голову упирающегося Чимина. Непроизвольно рука последнего ложится на широкую талию, сминая хлопковую рубашку, и он совершает очередной толчок бедрами. Внизу болезненно пульсирует и горит. — Мне надо обдумать, — наконец решается продолжить разговор Юнги. Время расставить правильные роли в их маленькой игре. — Следует все хорошо спланировать, прежде, чем делать ход. — Тут нечего думать. — Чимин! Вы правы. Из нас двоих обуза я, подчиняющийся воле матери. Но мне уже двадцать шесть, срок подходит до критичного. Когда-нибудь настало бы время решать. Чимин мотает головой, желая убрать чужие руки. Клыки болезненно начинают ныть, умоляя вогнать их в бледную кожу альфы напротив. Пометить. Заклеймить. Чтобы все знали кому принадлежит Юнги. До боли тяжело осознавать, что у него это никогда не получится. Сколько бы он не терзал чужую шею, грудь и бедра. Феромон привязывался на ничтожные часы и выветривался, будто никогда и не был насильно впрыснут под дерму. Только кровавые укусы могли немного успокоить его внутреннее желание поработить Юнги. Чимин любил лежать разнеженный после секса и упиваться тем, что чуть не сожрал альфу целиком. Потому что мог. Потому что имел право. И никто боле не должен был заполучить такую волнительную возможность. — Право слово, да что здесь решать? Отсылаем слугу скомпрометировать мальчишку, а сами дальше живем припеваючи. — Мы не имеем право ломать чужие судьбы, — возражает Юнги. — А мне плевать, — шипит альфа. Он выпускает из рук ножик и стоит тому звякнуть об каменный настил, Юнги ногой отпихивает его подальше. И отпускает запястье. Чимин сразу же накрывает рукой чужой полувставший член. — Не он, так другой. — Никого другого, Юнги, — жестко цедит Чимин. Он раздраженно сжимает ладонь и ртом ловит чужое шипение. — Пора показаться свету и добровольно кинуться в серпентарий, а не сидеть в загородных домах и играть в дружбу, словно мы мальчишки, ни разу не державшие оружие. — Вы потеряете благосклонность короля и высший свет боле не откроет вам двери на ваши любимые балы. — Высшему свету эта новость словно закуска, полают и забудут. — Я потеряю титул и моя семья откажется от меня. — К счастью и наконец-то. Терпеть не могу вашего отца. — Чимин, — пытается вразумить Юнги. — Вам придётся выбирать. — Почему же вы уверены, что я выберу вас? Неужели вы рассчитываете, что я безраздумно брошусь голой грудью на амбразуру? — Отчего же нет? — с наивности Чимина Юнги смеется. Нагло, растягивая губы в улыбку и соприкасаясь с чужими. Он щурит глаза и с упоением смотрит в чужие, читая в них боль. Его глупый и маленький герцог. — Оттого, что я ещё не совсем безумен! — Вы любите меня, — упрямо гнет Чимин. Вместе с невыносимым желанием скулить, тереться о чужое тело, пытаясь смешать феромон, он чувствует как начинает жечь глаза. Как боль, что сначала яростно оставляла после себя пепел, постепенно успокаивается и начинает колоть. Непонятно откуда-то взявшаяся покорность накрывает с головой. И он уже обнимает альфу, жмется тому носом в шею и дышит. Урывками, желая забрать как можно больше. Начинает ритмично подмахивать бедрами, получая секундное удовольствие. Недостаточно, чтобы наслаждаться. Недостаточно, чтобы не чувствовать боли. Всего Юнги ему недостаточно. — Вы правы, — все же шепчет Юнги. И принимается нежно гладить затылок, запутываясь пальцами в мягких волосах. Сам украдкой вдыхает феромон и бодается, в надежде оставить от себя хоть что-то. Он любит и не передать словами, как сильно. — Но так же я знаю вас. Вашу игру и условия. Неужели величественный герцог готов отказаться от благосклонности света, отлизывания задниц царской короны и внимания? Неужели вы сами готовы на жертвы? Принять меня, будущего оборванца без наследства, с отобранным имуществом и титулом? — Вы говорите, что знаете, но все продолжаете нести вздор! Вы думаете, что мне важно материальное? Юнги хмыкает. Вместе с этим ощущая горечь в кислом запахе альфы. Он медленно ведет по шелку рубашки, ощутимо вдавливая в позвонки, чтобы Чимин чувствовал. Ощущал как желанен. — Я думаю, что вам важно, чтобы кто-то вас принижал, — шепчет Юнги в самое ухо. — Ваше жалкое состояние… Да вы ловите экстаз, когда такой как я, ниже по рангу и обделенный богатствами, нагинаю вас. И как вы стонет во все горло, принимая мой узел и заполняясь моим семенем. Пока у меня есть хоть малейшая власть, вы упиваетесь, но стоит мне её лишиться, то и какое же удовольствие возможно получить от мусора под ногами? Чимин молчит. Дышит тяжело и отрывисто, опаляя шею. Юнги подхватывает его под ягодицами и помогает двигаться, чтобы трение было более частым и сильным. Засасывает мочку ухо, а после ведет кончиком языка по ободку, чувствуя как тело в его руках дрожит. И он прекрасно осознает, что этого им обоим мало. — Вы благородный, хоть и нахальный. Мальчишки текут от вашего присутствия, а мамочки вооружаются лучшими свахами, лишь бы только вас заполучить. И не зря. Вы упрямы, тщеславны, но при этом в глубине души добры. Воспоминания о вашей детской улыбки до сих пор приносят мне радость, а видеть ваше удовлетворённое лицо по утрам лучше любой награды. Мне единственному дано услышать ваши мысли и я польщен до глубины души. Но глупых и лживых надежд я не питаю. Чимин отталкивает его. Не сильно, только для того, чтобы застать врасплох и вскочить с желанных колен. В штанах неудобно, все стягивает и хочется подавить наглеца феромоном. И трахнуть. Жестко, впиваясь зубами в шею. Но он отходит на ещё один шаг, нервным движением оправляя рубашку. — Тогда я заявлю во все услышание. И вы встанете передо мной на колени, — на развязную и самодовольную улыбку Чимин содрагается. Горячая волна проходит по всему телу и больно отдается в паху. Юнги вальяжно расставляет ноги, демонстрируя вставший в штанах член и смотрит. Но не делает более ничего. — Надеюсь, что вы приняли приглашение на бал от семьи Чон. Всему высшему свету известно как слизывает пыль Его Величество с чужих сапог. Уверен, именно тогда ваша матушка собиралась воспользоваться случаем и сообщить благие вести. — Ради вас отвечу же сию минуту, — шепчет альфа. Чимин кивает и разворачивается, спиной чувствуя прожигающий взгляд. Может он вспыльчивый, но остановливаться вовремя всегда умел. В отличие от Юнги. Губы самопроизвольно растягиваются, стоит только представить как его наглый альфы будет трахать собственную подушку от бессилия. Только на душе все равно неспокойно.

***

Чимин сравнивал высший свет с помоями. Без выброшенных цветов, скисших сладостей и писем о любви. Сточное дерьмо одним словом. Улыбался им он чисто из вежливости, что вдолбили с пеленок. Ухаживал за дрожащими и текущими омегами ради развлечения, давно осознав, что ревности у Юнги это не вызывает. Но Его Высочество он уважал. Поэтому украл Юнги Чимин прямо из-под носа короля, демонстративно перехватив за талию и вжавшись своими бедрами и пахом в чужие. Удивленное «ах» матушки Юнги будет стоять в его ушах ещё долго, потому что нет более наслаждения, как приструнить стерву, что позарилась на статус его альфы. Его Высочество Ким невозмутимо отпил из кубка и, бросив «видимо, мое благословление уже ни к чему», удалился. На них смотрели все. Все. Отец Юнги прожигал его ненавистным взглядом. Большая часть альф пялилась с презрением и желчью, из-за чего их рты исказились, сделав лица невыносимо уродливыми. Омеги недоуменно переглядывались, а некоторые, те, кто знал откуда же появляются дети, заинтересованно. Наивно полагая, что Чимин любит делиться. Слуги впитывали и рассматривали с особой тщательностью, лишь бы потом разнести слухи. Юнги смотрел в глаза Чимина холодно и надменно, в своей любимой манере. Так же он смотрел, когда они, сбежав из зала, пробрались в беседку в саду. Он продолжал так смотреть, падая на колени между раздвинутыми ногами Чимина. Право слово, он чуть не кончил от одного прелестного вида. Их феромоны перебивали запах цветов. Их феромоны сражались за первенство. Они давили друг на друга, желая подчинить. Но прогибался в этот вечер только Юнги. Он обманчиво мягко целовал чувствительную кожу живота. Медленно расстегивал чужие штаны и обманчиво осторожно доставал ещё вялый член и оглаживал яички. Носом, зарывшись в мошонку, он дышал намеренно громко, чувствовал чужую дрожь и жар тела в ночной прохладе. Чимин знал, что ублюдок наслаждался. Для Юнги никогда не было чем-то предрассудительным вылизывать его или подставляться самому. Он с удовольствием забивал свои легкие вражеским альфьем запахом и чуть слышно стонал, признавая поражение в нелепой и заранее проигранной борьбе. Юнги мажет горячим языком по яйцам и поднимает взгляд на Чимина. Свой острый лисий взгляд. Истинное удовольствие властно положить руку на чужой затылок, которое доступно только ему одному. Юнги продолжает ласкать их, посасывая, параллельно слабо надрачивая. Чимин не смеет отводить взгляд. Даже когда альфа прерывает контакт, чтобы поцеловать головку, наливающуюся кровью. Чимин смотрит. Смотрит как Юнги ведет языком от основания до отверстия уретры, кончиком языка играясь с последней. Как высунув язык, начинает постепенно насаживаться, помогая себе вбирать рукой. Как утыкается в лобок. Чимин делает толчок. С головокружением ощущает как у него все горит внизу, как становится жарко в чужом рту. Он толкает, наслаждаясь плотно сомкнутыми ртом вокруг его члена. Не стесняясь, стонет в голос, когда Юнги сглатывает. И даже когда тот пытается отстраниться, подавившись, Чимин силой удерживает чужой затылок, продолжая трахать чужую глотку. Юнги принимает. Смиряется и руками вцепляется в мясистые бедра альфы, в совершенно смутном порыве нежно их оглаживая. Звуки из его рта вырываются режущие, неприятные, но Чимин упивается ими, словно те песня. У его ног отрывается поистине шикарное представление, что даже самая известная оперная актриса не сможет разыграть. Когда толчки становятся рваными, хаотичными, Юнги покорно принимает семя внутрь, активно сглатывая, словно выжимая из Чимина последние соки. Альфа рывком одергивает голову за копну волос, не заботясь о болезненных ощущениях, что приносит Юнги, и лезет пальцами тому в рот. — Глотай же. Юнги, демонстративно облизнув пальцы влажным и белесым языком, сглатывает. Чимин мурчит, щурится счастливо и еле сдерживает безумный порыв убить его. Чтобы уж точно никому не достался. — Теперь вы моя женушка, — глупо хихикает альфа. Юнги кривится опухшими губами и делает рывок вперед. Захватывает в плен пухлые губы и целует глубоко. Мажет языком испачканном в семене по небу, сталкивается с чужим и неистово воюет, тем не менее даря только невыносимую ласку. У Чимина грудь разрывается от эмоций. А от осознания, что отныне Юнги только его, ему хочется кончить во второй раз. Или трахнуть Юнги прямо здесь же, перед этим хорошенько ему отлизав задницу. Сегодня у него игривое настроение.