Красота с уродством

Они разные. Юнги альфа, и он считает, что секс без любви лажа полнейшая. Само его существование переоценено и есть масса занятий куда поприятнее, чем поддаваться буйству гормонов, клевать на феромон как древний человек или искать кого-то в гон на недельку. Он предпочитает затыкать уши наушниками, а не звонким гвалтом людской суеты, а ещё коллекционирует безумно дорогие бомбочки для ванны, отдавая предпочтение цитрусовым ароматам. Вся его скромная жизнь проходит под слоганом «не усложняй», с той лишь поправкой, что про «не» он забыл, а вместо сложения использует умножение. В арсенале у него два раза безответная симпатия, так и не ставшая чем-то большим, недиагностированная дистимия и два с половиной друга в двадцать. Тэхен в списке вот уже несколько лет находится под вопросом. Намджун его обычно на сомнительные сходки не зовет, понимая, что Юнги скорее попытается сделать подделку из дерева, чем добровольно сунется в место похоти и разврата (На любой вечеринке есть те, кто обязательно потрахается на твоем диване, Намджун). Исключение, пожалуй, составляет кружок по понедельникам в котокафе, где они валяют милые маленькие фигурки из шерсти местных жителей. Оттого и с Чимином он знакомится случайно, когда по просьбе — мольбе — Хосока заносит выпивку ораве первашей на неизвестно чью хату, весь путь из минимаркета звеня подобно шаману, призывая не духов, а местных алкашей. Но что не сделаешь ради нормальной камеры, на которую друг обычно записывает кавер-денсы, а Юнги планирует начать малый бизнес, работая со звуком и картинкой, чтобы пилить ASMR ролики. Очередная глупая идея, что ударила в голову перед сессией. И, когда ему открывает дверь полуголый парень в укороченном кимоно, ослепляя не только своей улыбкой, но и отвратительным светом от дешевых прожекторов, Юнги осознает, что всю свою жизнь был прав. Пусть хоть ещё сотню раз Тэхен назовет его старым дедом с застывшими многовековыми устоями, он останется верен себе. Весь мир прогнил, секс победил, любовь сдохла где-то в подвороте, затраханная реалиями и «мы не можем быть вместе, потому что твой узел недостаточно заполняет меня». Тогда он молча уходит, отвергая все попытки смотри-у-меня-шесть-кубиков-и-два-засоса-на-шее завести разговор. Неинтересно. Через неделю, правда, Хосок неожиданно и совершенно подозрительно зовет посидеть в кафешке за свой счет, а по итогу бонусом, который Юнги вот вообще не всрался, знакомит с новым очередным тонсеном, попавшим под покровительство — Чимином. Чимин пьет кофе, мурлычет что-то себе под нос и то и дело пытается войти в орбиту Юнги, убивая одним взглядом понятие «личное пространство». Естественно, они не ладят. Но в скромной компании альфы, вечно состоявшей из Хосока, Намджуна и Тэхена, который все ещё под вопросом, некрасиво и чересчур напористо начинает вкручиваться Чимин, таская за собой Чонгука. Посиделки в местной университетской столовой: привычно пустующие места заняты Чимином и Чонгуком. Выбраться на фильм: Чимин и Чонгук. Покататься на великах в парке: Чимин и Чонгук. Засесть в библиотеке: Чимин и Чонгук. Да даже проклятые понедельники в котокафе, существующие исключительно для релаксации Юнги и Намджуна: Чимин. У Чонгука, к счастью, в это время бассейн. Отныне, Тэхен, — уже не под вопросом, — стоит замаячить на горизонте знакомым макушкам, шепчет тихое: «дабл ч, хен», — и Юнги тут же подрывается, чтобы унестись в ещё не открывшуюся галактику. — Хен, он же с тобой подружиться хочет, а не в постель залезть, — говорит однажды Намджун. А Юнги тяжело. У него ведь принципы и предрассудки. Других людей за их мировоззрения он не осуждает, но и понять не может. Срабатывают триггеры, внутри коротит и душа наизнанку выворачивается от того, что все не по его реалиям. Юнги вырос в семье, где мать с отцом поженились на горшках, любят друг друга до сих пор и мечтает он о том же. Необязательно светлую и чистую, достаточно свою. Можно даже с заебонами, он все примет и поймет, если сердце будет говорить этому человеку «мой». Как кто-то может топить за свободную любовь, так и он может ходить на митинги, отстаивая древнюю позицию. Но от Чимина не спасает ничего. Тот мог достать альфу из-под земли, обойти такую бдительную охрану в лице Тэхена, а ещё настолько заебать своими вопросами и наглыми, не знающими границ руками, что Юнги был готов помирать девственником. Ему тактильного контакта хватило на пару лет вперед. — Хен, — канючит Чимин. И голос ещё такой, блядство полное, прям задушу берет. Высокий, с мягкими нотками, словно мед медленно капает с ложки-веретена. Месяца три прошло, как Юнги в сладком говне пчел извозился и сейчас вот захлебывается. Тэхен альфу признал и отпускать не хочет, провозглашая своим соулмейтом и братом по разуму, автоматически переходя у Юнги обратно под вопрос. Хосок с младшего сдувает пылинки, восхищаясь мастерством, навыками и дружелюбным характером. И Намджун, самый верный товарищ и друг, ныне предатель номер один, начал лезть со своими нравоучениями. В его глазах Чимин лапушка, милый одуванчик и лучик солнца. Юнги же видит своим минус пять оборзевшего засранца с опасным блеском, который исходит явно не от глиттера в уголках острых век. — Хен, ты не любишь кофе? — Чимин слабо улыбается пухлыми губами, — Юнги клянется, что это оскал, — и начинает расспрашивать о предпочтениях, параллельно переписываясь с кем-то и хихикая. Юнги вдыхает от бессилия воздуха побольше, давясь любимым горьким цитрусовым запахом, и… в пизду. Юнги от Чимина воротит. Всегда можно спихнуть на инстинкты, альфью нетерпимость, отсутствие как таковой гибкости в общении и прочей бурды. Но правда в том, что да, предрассудки, и да, нечестно судить человека исключительно по ним. Но есть вещи, от которых Юнги отказаться не в силах, они выстроены у него в голове семьей, обстоятельствами и личным желанием, а Чимин просто другой. Так бывает, и, Юнги уверен, то, что они не могут поладить, не самая большая трагедия жизни. Они разные, и все попытки младшего сблизиться, он настроен пресекать на корню.

***

Они разные. Чимин альфа, и он считает, что от жизни стоит брать все. Хвататься за любую возможность, быть собой и не тратить время на людей, что тормозят или же как-то не вписываются в жизненные устои. С такими ничего не построишь, а только разрушишь. Его жизнь состоит из движения, мешанины и постоянно набирающейся скорости. Дважды состоял в отношениях, однажды склеивал разбитое сердце и теперь, в университете, даже наклевывается нечто одноразовое с одним парнем из группы. Он заводит новых друзей, учится в месте мечты, занимается любимым делом. Продолжает просвещаться, изучая параллельно старое кино, психологию и английский. Чонгук всегда рядом, новые хены под боком, но… «Но» всегда воспринимается не очень, имеет противный подтекст и заранее горящую жопу. И если «я не осуждаю, но…», ещё можно пережить, корча из себя важного, восхваляя внутри свою выдержку, хоть руки так и чешутся, будто чесотка поразила весь организм, то вот его официального представителя в лице Юнги — нет. Первым делом Хосок предупредил: — У него ни херовые такие тараканы в голове, но вы привыкнете друг к другу, — Чимин поверил и с радостью согласился на знакомство, надеясь, что уж такой классный человек как Хосок обязательно будет дружить с кем-то похожим. Он ещё никогда так не ошибался. Намджун как-то вскользь сказал: — Ты только не напирай на него, он чувствительный, — Чимин понял и на совместных встречах старался по минимуму донимать человека. Не помогло. Тэхен на откровенный вопрос ответил: — Он просто думает, что в сказке живет. Ждет единственного и неповторимого, но не всегда понимает, что люди не обязаны соответствовать его ожиданиям, — и сначала это казалось даже милым. Такой хмурый, вечно насупленный альфа с тяжелым запахом соснового леса. Словно вошел в бор в зимнюю пору, где множество израненных деревьев, истекающих густой смолой в тщетной попытке залечиться. Но вот сам Юнги оказался таким же несгибаемым, как и ствол многовекового дуба. Дуба, что украсили красивой гирляндой без батареек, положили под крону мягкий плед и развели пикник. Правда, не зная, что на одной из веток уже несколько лет поджидает улей с пчелами-убийцами. Хоть все твердили «Юнги специфичный», альфа не был готов к такой специфике. Чимина предупреждали, что старший никого нового к себе не подпускает. Говорили, что тот грубоватый, неотесанный, ощетинившийся дикобраз. Рассказывали и молили, чтобы он ничего близко к сердцу не воспринимал, потому что Юнги не думает перед тем как сказать. Он играет роль игрушечного автомата, что слова ласкового не выдаст, что уж говорить про игрушку, зато такой трехэтажный мат из нутра вытянет, что без сеанса у психолога поймешь, что не жизнь говно, а другой человек сам по себе заебистый. Но и Чимин не пальцем деланный. После многочисленных попыток подружиться, иногда даже чересчур наигранных, понял, что дело провальное. В кругу новых замечательных друзей должен был оказаться такой гондон, что испортит всю малину. И если другие готовы были терпеть чужие закидоны, оправдывая «ну, человек такой», то Чимин нет. У Чимина отныне с Юнги бойня. Неофициальная, начавшаяся исподтишка, до обидно высказанных слов и оскорблений, порой доходящих до максимума. Когда в ход уже идут феромоны, рычащие нотки в голосе и взгляд из-под лба в оборонительной позе. Они разные, но это не значит, что можно со спокойной душой отпустить ситуацию и дать право Юнги провозгласить себя победителем в мировоззрении. Чимин этого не допустит.

***

— Вы знаете кто изобрел первую секс-куклу? — Тэхен! — Что? Вы не знаете? — возбужденно продолжил гнуть свою линию бета. — Давайте! Вы никогда не угадаете. — Безумие, — устало пробормотал Чонгук. — Мы же хотели посмотреть фильм… — Тэхен, видимо, уже что-то глянул. — А ты с ним на пару, да, Чимин? — как собака реагирует на команду, так и Юнги, стоило только альфе проявить себя, подал голос. В квартире Сокджина, где проживал иждивенец Намджун (Юнги-хен, я просто плачу за продукты, а хен за квартиру, поэтому нет, я не увлекся играми в шугар бейби! Да послушай…), ребята собрались на ритуальный вечер кино. Хотя нельзя было сказать, что каждый раз они что-то смотрят, как и нельзя было сказать, что событие ритуальное. Как правило Хосок опаздывал, Чонгук иногда не приходил из-за очередного увлечения, а Тэхен вполне мог потеряться во времени или просто-напросто забыть. Порой все могло саботироваться из-за всегда приходившего внезапно дня жалования, где каждый ныл о своей болячке, не важно, внутренней или внешней, или же из-за спора Юнги с Чимином. Или Чимина с Юнги. Или Чимина и Юнги. Разница принципиальна. Когда у старшего альфы был настрой, лишний запас энергии и неистраченная желчь, то, как правило, тот ввел одностороннюю атаку на младшего. Если же у последнего также было припасено закатывание глаз, цоканье или же злое шипящее «заткнись, хен», то битва шла на равных условиях. Бывало и обратное. В такие дни Юнги забивался в уголок дивана, обнимая подушку и подогнув ноги, чтобы вяло и лениво принимать колкие подначки Чимина. Что самое интересное, подмеченное всеми, кроме главных действующих лиц спора, Юнги порой характерно, в излюбленной манере копировал и корчил лицо младшего, когда как Чимин от бессилия или же явной злости, поджимал губы и щурился, словно пародировал альфу. «Они стоят друг друга, » — думал каждый, но произносить вслух, правда, никто не осмеливался. — Я хоть что-то пытаюсь познать, хен, — отвечает Чимин. — А не лежу дома, думая, что мир тривиален и дуален. — О, по-твоему, саморазвитие, это когда про секс с незнакомцами? — А секс просвещение это о разврате? Кстати, ты ещё не получил письмо из Хогвартса? Тебе ведь почти тридцать, хен. — Как минимум, я не получил справку о том, что у меня есть зппп. — Я тоже! — возмутился Чимин. Он гневно замахнулся стеклянной бутылкой из-под пива в сторону альфы, готовый вот-вот уже ее бросить, но Тэхен вовремя успел остановить порыв, схватив за запястье. — Да ладно вам, так и скажите, что не знаете ответа. В установившейся тишине, прерываемой гневным дыханием младшего альфы, Юнги громко прочистил горло, перед тем как отвести взгляд и уставится в ещё белый экран проектора. — Гитлер. Тэхен от удивления привстал, неверяще буравя взглядом старшего, а Чимин нагло усмехнулся, пробурчав под нос «так и знал, что он извращенец». Юнги сказал правильный ответ.

***

Намджун любил искусство. А Юнги нравился Намджун, несмотря на очевидные минусы в виде неумения разбираться в людях и так, по мелочи. Вот уже несколько лет альфа взял за привычку сопровождать бету на выставки и музеи, скучающим видом разглядывая иногда глупую, непонятную бурду, а иногда действительно красивые вещи. Говоря о неумении разбираться в людях… Юнги уже как полгода назад принял удар в спину, но простил Намджуну то, что тот без спроса позвал Чимина в их котокафе. Но очередной нож альфа принял на сердце, когда на античную выставку они пошли не вдвоем. — Давно не виделись, хен, — отвратительно мягко улыбается Чимин на невысказанный вопрос Юнги «а, собственного говоря, какого хуя?». Намджун корчит виноватое выражение лица, жмет плечами и всем своим видом показывает «мне как бы жаль, но прими и пойми». Ничего из этого Юнги делать не хочет, но только из-за чистого упрямства и самодовольной ухмылки Чимина, он заходит за ними в здание. И будто этого младшему мало. Вместо того, чтобы хвостиком увиваться за бетой, слушая интересные рассказы, тот увязался за альфой, то и дело подначивая, шепча гадости в ухо или задиристо стукая в плечо, привлекая внимание, когда увидел какую-нибудь дурацкую вазу. Юнги сначала огрызался, порыкивал и незаметно скалился на игры, пока в какой-то момент не осознал, что ему… весело. Действительно весело, увлекательно, интересно обсуждать кривые фигуры, каменные лица или надуманный глубокий смысл. Или же цену экспоната. О, это было самое любимое. Чимин смеялся так громко, цеплялся за плечо своими маленькими пальцами, щурился до темноты в глазах и «я ничего не вижу, хен, остановись!» — Господи, это напоминает член, — громко шепчет Чимин, опаляя ухо горячим дыханием, и открыто, пальцем, указывая на амфору. Сосуд, напоминающий самую обыкновенную вазу, был порядком треснутый, переживший много веков. На черном фоне, угольного телосложения мужчина держал одной рукой загнутую вещь, похожая больше на змею, чем на половой орган, а другой снимал полотно с ящика, где хранились похожие штуковины. — Я бы сказал, что греки просто разводили чужого, — возразил Юнги. — На самом деле, Чимин-и прав, — альфы вздрагивают, не ожидая услышать голос Намджуна, и отскакивают друг от друга. Юнги нервно прочищает горло, улавливая на собственной одежде легкий цитрусовый аромат, и… совсем не злится от этого факта. — Люди создавали фаллоимитаторы из любых ресурсов, к которым у них был доступ. Начиная от камней и костей, после перешли к металлу, мрамору и даже хлебу. Чимин неловко переглядывает с Юнги и последний явно не может сдержаться от напутствующего вопроса. — Ты уверен, что Сокджин твой сожитель, а не шугар дэдди? — Хен, блять.

***

Мир, в котором они жили не был идеален. Порой, нет-нет, да проскальзывала мысль, что это не так. Пока Юнги не выходил из защитного кокона своих друзей, оставался один на один со своими мыслями и внешним миром. И тогда ему открывалась горькая правда. В их компании не было омег. Дело совсем не в том, что они, как более сильная и доминирующая раса не подпускали их к себе. Нет. И не в том, что они якобы умнее, сообразительнее текущих дырок, что постоянно просят об узле. На удивление, вся их компания состояла из здравомыслящих людей, уважающих более слабый вторичный пол. Обыкновенная человечность и здравомыслие. Но это не значит, что другие были такими же. Юнги любил, после долгой мозгоебки из-за учебы или навязчивых мыслей, пройтись вечером вокруг дома. Посидеть на детских качелях без наушников, вслушиваясь в стрекот насекомых, отдаленный шум машин и городской суеты. Вряд ли он когда-либо мог насладиться настоящей тишиной. Стоит заметить, что героем он себя не считал. Хоть многие альфы и кичились своим превосходством, выпускали феромоны, мерялись членами и микромозгами, Юнги таким не был. У него была слаборазвитая мускулатура, больная спина и нулевые навыки в драках. Поэтому, когда он учуял странную смесь прогорклого и кислого смрада, а мнимая тишина разорвалась зарождающимся криком, что затух в ту же секунду, он не ринулся на помощь. Он застыл. Неуверенный, с дрогнувшим сердцем и немым вопросом «почему это происходит со мной?». Сделав вдох поглубже, ранее учуянные запахи не растворились, а только насытились с легким поднимающимся вечерним ветром. Кому-то нужна была помощь и Юнги не был уверен, что сможет ее предоставить. Нашарив в карманах штанов ключи и введя заранее номер службы спасения, он мягким шагом направился в сторону источника запаха, молясь про себя, что ему показалось. За поворотом, в кромешной тьме, где с минус пять делать нечего, Юнги крадущимся шагом шел к источнику шума. Мычащие звуки, всхлипы и горловой крик о помощи звучал все ближе и ближе. Сердце отбивало чечетку, а инстинкты альфы вырывались наружу. Пока человеческая часть отвергала происходящее, другая уже опасно скалилась, выпуская все больше и больше феромона. Юнги не заметил, как начал вести инстинктивную борьбу с кем-то в темноте, подбираясь все ближе и рыча все громче. Пока глаза не привыкли. Прежде, чем подумать и осознать, альфа рывком бросился на защиту вжавшегося в стену омеги. Другой альфа, заткнувший рот своей жертве, отскочил, чтобы после пойти в атаку, замахнувшись на Юнги. Он был крупнее, безумнее и сильнее Юнги. Ключи не помогли. Даже на инстинктах, он не успел вовремя поставить блок, из-за чего скула в миг начала гореть и ныть из-за боли. Стон сорвался с губ, а рычащее «беги» так и не достигло омеги. Полный провал. Был бы, если не яркий свет, режущий глаза, не вспыхнул. Знакомый насыщенный цитрусовый аромат достиг пазух Юнги и тот в неверии, и в абсолютном счастье расслабился, понимая, что Чимин решил уйти от Хосока пораньше. — Что за хуйня здесь происходит? — привычный мягкий голос, никогда не звучал столь грозно и предупреждающе. Даже в особо дикие их перепалки, Юнги не мог довести Чимина до явного бешенства. — Стой, блять, на месте! Альфа ринулся с места, видимо, осознав, что с двумя ему не справиться. Чимин кинулся вдогонку, матеря насильника и кидаясь угрозами в спину, а Юнги остался на месте, с шоком понимая, что… пронесло. И тут же пришел в себя, когда услышал жалобный всхлип. Достав собственный телефон и все же позвонив на линию, он приступил к указаниям прозвучавшим в трубке. По возможности определить сильно ли ранена жертва, в случае чего оказать первую помощь и дождаться приезда специалистов. Все просто, если бы только у омеги не была вызвана мнимая течка из-за стресса, нервный срыв и дикий страх в глазах, когда она пыталась уползти от света фонарика и выла раненным зверем. Юнги как мог распространял феромоны, сигнализируя, что он здесь для помощи, шептал всякий бред и держался на расстоянии, продолжая молиться, чтобы все это побыстрее закончилось. Правда, игнорировать ноющие десна и ошалелый внутренний голос, твердящий «омегаомегаомега», приходилось с трудом. Но вскоре вернулся Чимин. Чимин, с слишком насыщенным цитрусовым запахом. Кислым, как мякоть красного грейпфрута, и такой же горький как корка от фрукта. Он смешивался с зовущим феромоном течного, разбавляя, и, на удивление, подавляя его. — Он убежал! — расстроенный альфа решительно приближался к Юнги, пока тот гневно шикал на него, пытаясь предупредить, чтобы тот вел себя спокойнее. — Что… Наконец поняв, что происходит, он сразу же попытался взять себя в руки, чтобы аромат не пугал и так полуобморочную омегу, и заткнул нос как Юнги, вжавшись им в ворот свитшота. — Я позвонил в скорую помощь, — оповестил Юнги. — Ты запомнил как он выглядит? — Нихуя, — прорычал Чимин, из-за чего Юнги тут же среагировал и оттолкнул младшего подальше, чтобы тот выпустил пар на расстоянии. Не хватало, чтобы они бегали за омегой, словно по древним обычаям проводя ритуал преследования жертвы перед тем как сожрать. — Пиздец какой, хен. — Да. Они замолчали. Тяжелая, неуютная пауза давила на плечи, прерывистые вздохи, всхлипы омеги и дерганное движение головой Чимина никак ситуацию не спасало. Видимо, тому было в разы труднее справиться с инстинктами. — Ты в порядке? — спрашивает его Юнги. В отсвете от фонарика, он отчетливо видит, как с каждым сделанным вдохом, Чимин все больше и больше напрягается. Идея возникает сама собой. Не будь ситуация столь херовой, а мозги старшего на месте, то шанс того, что Юнги добровольно притянет к себе отбивающегося альфу, чтобы перебить запах омеги, и даст чужим клыкам проткнуть свое запястье, был нулевым. Но Юнги делает это. Жестко и больно хватается за волосы, сжимает и с рыком дергает Чимина на себя, доминируя. Он не знает зачем подставляет запястье, не понимает, почему для него важно, чтобы тот не мучался от прорезающихся клыков, и, когда фельдшер обрабатывает рану, остается в недоумении. Пока никто не видит, Юнги принюхивается к какофонии их запахов и чуть ли не воет от поднявшейся внутренней злобы, потому что младший его пометил. Оставил свой аромат, обозначил территорию и внутренний альфа готов рвать другого, лишь бы только доказаться, что сильнее и подчиняться не намерен. Юнги сражается сам с собой, пока машины не уезжают, оставляя их наедине. Оба шокированные, оба уставшие. — Я… — начал Чимин. Юнги поворачивается к младшему, совершенно нетипично и смело вперивается взглядом в чужие глаза. А может виной тому темнота. Чимин не знает. Не знает, что Юнги видит чужой блеск радужки, который заставляет его задуматься. О многом. — На самом деле, я думал, что ты из таких ребят. — Я? — Эй, не пойми меня неправильно! — возмущенно начинает оправдываться Чимин. — Ты всегда отпускаешь такие дурацкие комментарии и все твердят, что ты человек старых устоев, что я… — Не сравнивай меня с этими, — зло перебивает Юнги. Альфа внутри довольно скалится от показанного превосходства. — Я долбаеб по-твоему? Я признаю, что был несправедлив к тебе, просто… Не пойми меня неправильно или думай, что я придурок. Просто есть обстоятельства из-за которых я не могу думать иначе. Говорю всякие гадости. Но я не осуждаю тебя! Просто, ох, блять, ты не вписывался в мои реалии. — Справедливости ради, хен, я даже ни с кем не спал на один разок. — Правда? — Чимин кивает, а Юнги сокрушенно стонет, стыдливо садясь на корточки. Порой в своих стремлениях, никто не видит целую картинку. А мчится дальше, додумывая, дорисовывая и приписывая чужое. Юнги проебался, но он бы сделал так ещё много раз, потому что внутри установка. Древняя обида и воспоминания, которые построили его восприятие. — На самом деле, это не имеет значение. Одно только упоминание или шутка пробуждает во мне злость. Возможно я вовсе впадаю в фрустрацию. Но я думаю о том, что… Ты же не будешь дружить с человеком, если тот есть детей? — Очень взаимозаменяемое сравнение, хен. Чимин весело хмыкает, садится рядом с альфой, отводя бледные жилистые руки от лица, чтобы увидеть умилительно нахмуренную морду кота. Юнги красивый. Миндальные глаза, нос кнопкой и аккуратные маленькие губы с вечно кровавыми надрывами. От него пахнет диким лесом, грустью и усталостью. От него веет красивыми мечтами, железными принципами и болью, которую тот пока не готов разделить. Но это старшего ни в коем случае не умоляет, Чимину обидно и он все припомнит. Возможно, начнет прямо с этой минуты. — Но сейчас я вписываюсь в твой мир? — Юнги сокрушенно стонет и через секунду предупреждающе рычит, отталкивая. Чимину только и остается, что смеяться, выпуская накопившийся стресс, и хвататься за одежду старшего, говоря, что Хосок обещал, что Юнги оплатит им пиво. Он ведь именно за этим и спустился.

***

— А разве мы не говорили, что он долбаеб? — удивленно спрашивает Хосок. Тэхен на это смеется, согласно кивая. Юнги закатывает глаза, демонстративно скрещивает руки и распрямляет плечи, готовясь защищаться от нападения. — Эй! У меня вообще-то ПТСР из-за всей этой темы! — Если тебя один раз поцеловал ребенок, а потом сказал, что это было ради шутки, а ты ему не нравишься, это не ПТСР! — возмущенно вмешивается Намджун. — Хен, это долбаебизм, прими это. — Хватит обесценивать мои чувства! — Ты буквально всем мозги ебешь этим, если случайно узнаешь, что кто-то с кем-то потрахался, потому что захотел! — Да мне срать кто с кем трахается! — Тогда захера ты так реагируешь! — Спокойно! — Тэхен подскакивает, машет рукой между ощетинившимися друг на друга альфой и бетой, объявляя «брейк». — Намджун-хен, тебе ли не знать какой Юнги-хен чувствительный? — Да он заебал, — всплескивает руками Намджун, случайно ударяясь об кофейный стол и чуть не роняя все напитки, стоящие на нем. Но Чонгук вовремя реагирует, иначе бы в неудачной попытке исправить положение, бета могла запульнуть кому-нибудь в голову стеклянный стакан. К счастью для всех, а в первую очередь для персонала, которым пришлось бы успокаивать буйных клиентов, в антикафе они сняли отдельную комнату. Не остались в общем зале, а набрали заранее с собой игры, заказав напитки и закуски. И все бы было хорошо, не начав они выяснять, а почему это Чимин сел рядом с Юнги и даже ни разу на него не гавкнул. — Вместо того, чтобы нормально повести себя с человеком, он полгода его терроризировал, пока не узнал, что тот ни с кем просто так сексом не занимался, — продолжил Намджун, карикатурно сотрясая головой и корча рожицу. — Я бы не хотел- — Я что, не имею право на то, чтобы выбирать людей в свое окружение? — перебил Чимина Юнги, толком не заметив, что тот попытался осадить бету, стесняясь говорить о своей личной жизни. — Ты не имеешь право их осуждать! — Я не осуждаю! — Нет, осуждаешь. Для тебя это словно крест на человека поставить, — Намджун яростно бьет по столу, из-за чего Хосок испуганно дергается и даже Тэхен, привычно беззаботный Тэхен, обеспокоенно переводит взгляд с одного на другого. — А знаешь что? Помнишь Юджон? Я с ней. ней… — То самое? — неуверенно подсказывает Хосок. — То самое, — устало соглашает с формулировкой бета. — И мир не схлопнулся. Апокалипсис не наступил. Понимаешь? Если твоему брату изменили, а твое сердце разбили, хотев с тобой поразвлечься, это не значит, что надо всех вести под одну гребенку. Разве Чимин сделал тебе хоть раз больно, только потому что он более свободных понятий, чем ты? Юнги, сквозь плотно сомкнутые челюсти, цедит: — Нет. — А ты ему — да. Нельзя вечно вариться в этом котле, хен. — А ты меня прямо спас сейчас, Намджун, спасибо, глаза открыл. — Хватит, вы же понимаете, что оба сейчас не правы, — снова возникает Хосок. Чонгук неуверенно сербает банановое молоко, Тэхен тянется через всех к Юнги, чтобы успокоить и, как всегда, встать на его сторону, но альфа отталкивает его руки и бросает апатичное «проветрюсь», прежде чем выйти из комнаты. На удивление Чимина, за ним никто не бежит. Он всматривается в лица каждого, пытаясь понять что, собственно говоря, произошло. Назвать ситуацию неловкой, было бы преуменьшением. Раскрытие чужой тайны, не такой уж и глубокой, на первой взгляд, все равно могло сойти за предательство, учитывая характер Юнги, и Чимин не понимал, почему же случилось то, что случилось. — Намджун, — Хосок кладет ладонь на плечо беты, сжимая, и начинает что-то скрытно и тихо шептать тому на ухо, видимо, пытаясь успокоить. Чимин думает секунду, переглядывается с Тэхеном и подрывается с места. Под усталое «оставь его, пусть остынет» Чимин направляет вслед за старшим. Наверное, когда против тебя ополчился весь мир, должен найтись человек, который последует за тобой. Он не хочет брать на себя эту роль, но прошедшая недавно ночь, когда Юнги помог ему справиться с инстинктами и дал пометить себя, переступив через инстинкты, хотя запах выветрился буквально через пару часов, заявила о себе.

***

Они не помирились. Если собирались компанией, Юнги делал вид, что Намджуна не существует, бета же, будучи более сговорчивой, существование альфы допускала, но дружелюбнее от этого не становилась. От их натянутых отношений страдали все. Не только друзья, но и атмосфера, особенно это ощущали чувствительные носы альф, когда воздух смешивался с тяжелым феромоном, который Юнги был не в состоянии сдержать. Он был обижен. По-настоящему старший общался лишь с Тэхеном и, на удивление всех, с Чимином. Даже, наверное, в разы больше, чем с первым. Хосок часто рассказывал, что отныне в их съемную квартиру Чимин заглядывал не к нему, а к Юнги, чтобы запереться в комнате последнего. Чонгук на это пожимал плечами, ничего не комментируя или бросая «он мне не рассказывает». И спустя месяц сомнительных пряток, Намджун встречает Чимина у его кампуса, предлагая прогуляться. — Не дай ему тебя задавить, — предупреждает его бета. Чимин с удивлением слушает все поручения, правила поведения и реакции, которые нужно проявлять на какие-то действия или высказанные слова альфы. И все это выглядит максимально сомнительно, будто Намджун своего друга принимает за сумасшедшего. — Ты не обязан плясать под его дудку. Не бойся сделать ему больно. Чимину хочется пошутить и спросить «а не сожрет ли хен меня в ином случае?», но, заметив чересчур серьезный взгляд Намджуна, не решается.

***

До Чимина доходят понимание напутствий беты, только спустя ещё полтора месяца. Старые друзья уже не так остро реагируют друг на друга, Юнги все ещё носит обиду под сердцем, холит ее и лелеет, а на серьезный разговор, чтобы отпустило, не соглашается. Тэхен любовно называет его драмой квин, но за спиной, чтобы тот не подумал, что он раздувает их мухи слона. А то ещё закроется. Когда Чимин возвращается в общагу из дома Юнги, Чонгук заботливо и аккуратно расспрашивает друга все ли у него в порядке. — Я не хочу тебе указывать, но твой синдром спасателя активизировался на полную, хен, — и это мягкое «хен», бьет Чимину под дых. Непривычно, а оттого сразу становится понятно, что младший обеспокоен. Переживает. — Разве это плохо? — Ты забыл о себе, — Чонгук смотрит снизу вверх, ненавязчиво касается чужой ладони и сжимает, вместо тысячи слов говоря «я, если что, рядом». — Не хочешь развеяться? Чимин думает долго. Он успевает умыться, переодеться и устроить с младшим вечер заботы о коже, а уже засыпая в кровати, соглашается. На утро он пишет сообщение старшему, что сегодня им встретиться не получится. Юнги отвечает лаконичным:

Ок:]

***

В конечном итоге, когда Чонгук утягивает его на вечеринку, Чимин не может толком расслабиться и отдаться воле случая. Он постоянно думает о том, что где-то там, в квартире, запертый в четырех стенах альфа выплескивает свои переживания на листы бумаги или наигрывает на клавишных апатичную мелодию си бемоль минор. Ведомый темными мыслями, отвечая другу на «куда ты?» взмахом руки, он вырывается в теплый летний вечер. Жадно дыша выхлопами города, грязным воздухом, бежит к метро, не переставая вести бой в собственный мыслях. Это ненормально. Страх за чью-то жизнь. Груз ответственности. Или же «мы в ответе за тех, кого приручили». Он слышал ее не от лиса. Юнги никогда не произносил ее вслух. Она будто самостоятельно прокралась под корку, как многоножка. И отныне всплывает, стоит Чимину не вернуться вечером после рутинного тяжелого дня в комнату старшего альфы. Въедливая ревность рвет уже какую неделю нутро, стоит заметить Юнги с кем-то другим. Часть сердца, гния, болит неописуемо мягко, словно сквозь каждую ткань, что разложилась, прогрызается червяк. Грызет, ползет все дальше, стоит увидеть, что Юнги улыбается кому-то другому. Смеется не над его шутками, хватает за чужое плечо и сверкает своими милыми деснами перед миром. Единственное успокоение, которое находит Чимин, это сокрытая черная дыра, это мысли и тайны, не высказанные этим людям вслух. Чимину страшного от того, как легко на самом деле проникнуть в близкий круг Юнги. Тот рассказал о своих переживаниях, страхе и желании исчезнуть чуть ли в не тот же вечер их ссоры с Намджуном. Тогда он обошелся расплывчатыми терминами, формулировками, но через пару недель, альфа хватался за младшего как за спасительный круг, чтобы выплеснуть ту горечь и боль, что успел собрать за все время. Нет ничего сложнее, чем пытаться вынести человека долгое время, когда он только и говорит о ненависти к себе, желании исчезнуть и топком болоте, что утягивает в свои пучины. Тонущий в торфе, трясине, запутавшийся в старых целлофановых пакетах, режа ноги об разбитое стекло, человек хватается за камыши и протянутую руку. Остается выбор между тем, чтобы стать вторым утоплеником, либо вырваться. Каждый день выслушивать чужую ношу и оставаться при этом здравым — неимоверно тяжело. Чонгук забеспокоился, потому что Чимин начал потухать. Закрылся в себе, стал более раздражительным и перестал раздаривать всем свою любовь и доброту. Он просто бережет это все для Юнги. Как когда-то тот подал свое запястье, так теперь Чимин с возбуждением думает о том, как приручает старшего альфу. Для него изматывающие разговоры не ноша, он готов биться о стену, противостоя темной части Юнги, ведь если он его спасет… Награда будет стоить всех препятствий.

***

Когда Юнги открывает дверь с третьего раза, Чимин успевает выдумать всевозможные события, способные привести к трагедии. Но нет. Альфа выглядит помятым, словно недавно проснулся, и младший готов ворковать, игриво пытаясь прикоснуться к другу, лишь бы получить тактильный контакт. Вот только противное скребущее чувство, что тот не так уж сильно и переживает, что остался впервые за два месяца один, немного бьет по самолюбию. — Чимин-и? Я думал, что ты… — Я соскучился, хен, — перебивает Чимин и толкает старшего внутрь, чтобы после захлопнуть за собой дверь. — Выглядишь, — Юнги осматривает Чимина сверху донизу, из-за чего последний непроизвольно прихорашивается. Жажда внимания так сильна. — Отлично. — Чонгук пригласил меня на вечеринку, — не скрываясь, сознается Чимин и с особой жадностью всматривается в чужое лицо, чуть ли попрыгивая от нетерпения и не произнося в слух «ревнуешь? скажи, что ревнуешь». Но лицо Юнги остается беспристрастным. — Ясно, — лаконично бросает он и уходит в сторону кухни, готовить младшему его любимый кофе. Чимин обиженно поджимает губы, стараясь вынюхать хотя бы нотки грусти или злости в феромоне, но ничего не выходит. По итогу выясняется, что Хосок ушел на ночь к Намджуну, и тогда Чимин слезно выпрашивает остаться у альфы с ночевой. Юнги ломается недолго, строит недовольные рожицы, но смиренно идет готовить ужин на двоих. Пожалуй, одна из самых любимых вещей Чимина. — Как прошел вечер? — Было скучно, — отвечает Чимин. — Чонгук бросил меня и убежал к своим одногруппникам. — Ты мог бы с кем-то познакомиться. — Не хотел, — Чимин задумчиво дует губы и буквально за мгновение решает что-то для себя. Как однажды люди, раздумывая годами, увольняются с работы в ту же секунду, так и альфа почувствовал, что либо сейчас, либо завтра. Множество раз завтра, пока не получится. Невыносимое желание обладать другим билось в нем, свербело. Каждый день, привязывая Юнги к себе, Чимин чувствовал как заполнял потребность о которой он не догадывался. Ему нравилось иметь что-то свое. Казалось, что старший последний человек на планете, который примет с распростертыми объятьями любым, каким есть. Это так, если знакомы день или два. Неделю. Это так, если даже пройдут года, а никто не попробует стать ближе друг другу. Но Чимин оказался в нужном месте, в нужное время. Когда тот был разбит и обозлен, Чимин просто выслушал и не упрекнул в мыслях. А Юнги так легко купился на это, хоть и относился с настороженностью первый месяц, но продолжал открываться. Когда Чимин не увидел нахмуренного лица на его признание, что он развлекался, вместе с разочарованием к нему пришла осознанность. Юнги его принял. Как принимал Тэхена, хоть и говорил, что тот слишком ветреный и ненадежный, но всегда вставал на его сторону, когда рассказывал о какой-то ситуации из жизни. Чимину бы очень хотелось занять место Тэхена, а для этого надо решиться. Надо стать ближе, чем есть, чтобы залезть под кожу и как паразит там остаться. И начинает атаку он с козырей: — Хени, ты ведь говорил, что тебе все равно кого любить? — Да, — неуверенно тянет Юнги. Чимин удовлетворенно кивает, облизывая губы. — Я не хочу давить, но почему же, если судить по тому, что сказал Намджун-хен, ты решил бояться людей, а не любовь? Юнги недоуменно хмурится, останавливаясь разделывать мясо, и вперивается взглядом в лицо напротив. Такое милое, с мягкими щеками. Наверное, если бы он раздавал награды, то Чимину отдал за «самую располагающую ауру». Если бы не феромон, который выпустил младший альфа, не стал окутывать его, в попытке одурманить и подавить. — Ты много выпил? — Хен, ответь на вопрос. — Я не буду спать с тобой, Чимин. — Я не… — Ты мне нравишься, — признается Юнги. — Поэтому не надо. Чимин от удивления давится собственной слюной и разрывает зрительный контакт, прикрыв рукой рот. Безумие. И удача. Словно судьба сказала действуй. В голове бегает сотни мыслей, от диких «пометь», «подчини» до трогательных «хочу его запах на себе». Клыки ужасно режут десна, а альфа внутри мечется, прося проявить первенство, показать силу и срочно поухаживать, чтобы доказать, что не подведет, что достоин. Юнги воспринимает реакцию младшего немного иначе. — Извини, — он вздыхает. — Если тебе неприятно это слышать, то в свое оправдание могу сказать, что без этого, наверное, не смог бы избавиться от чувств. Будет лучше, если ты сделаешь мне больно сейчас, отвергнув, чем потом, когда будет невыносимо. Чимин утыкает в собственную ладонь все сильнее, чуть ли не порыкивая от предложения сделать другому больно. Он сделает. Обязательно. Только не в том контексте, как думает старший. — Ты не ожидал этого от такого, как я? — спрашивает Юнги, горько усмехаясь. Он принимается играть с ручкой ножа, вертя его в стороны и не зная как разбить устоявшуюся тишину. Навязчивое желание воткнуть лезвие в ладонь он стойко игнорирует, продолжая говорить, в надежде, что когда Чимин его пошлет, он не услышит его за собственными словами. — Если тебе казалось, что я полностью двинут на всей любовной теме, то это не так. На самом деле… Раньше я был очень привязан к брату. Знаешь как он узнал, что ему изменили? Ему ведь никто не сказал. Он просто пошел к врачу из-за плохого самочувствия и у него нашли хламидиоз. Это же надо было так проебаться, да? Суметь все скрыть, но не проверить партнера на венеричку. — Хен… — Мой брат всегда был для меня примером, — принимаясь резать мясо, продолжил говорить Юнги. Убирать сухожилия, отдирать от костей. Самому не затыкаться. — И поэтому, когда он попытался умереть, я где-то глубоко внутри себя решил, что если любить то, только так. — Что? — Я не хотел тебя смущать, — Юнги шмыгает носом и упорно тупой стороной ножа разделывает куски. Режет, надавливает, пока ткани рвутся, сминаются в кашу. — Я правда не хотел, просто… Если бы что-то случилось, ну, между тобой и мной, то я бы не смог перенести этот эксперимент. Если я стану более озлобленным, то как тогда я помирюсь с Намджуном? — Юнги-я, — Чимин встает, поспешно обходит островок и вырывает из чужих рук нож, бросая его на разделочную доску, чтобы развернуть Юнги к себе и прижать. У старшего красные глаза и крепко сжатая челюсть. Чимин ласково зарывается в чужие волосы и мягко направляет его. Тот тычется носом в плечо, жадно вдыхая цитрусовый запах. Сдался. Чимин мурлычет, гладит по напряженной спине и спустя пару минут разрывает тишину. — Ты мне тоже нравишься. Отныне, Юнги только его.

***

— Чимин, ты уверен? — шепчет Тэхен. — А что не так? — Альфа с альфой, — Тэхен морщится, оглядывается по сторонам, пугая прохожих, идущих за ними, и снова слишком близко наклоняется к Чимину. — Да вы же сожрете друг друга. — Брось, у нас не будет с этим проблем, — Тэхен неверяще отстраняется, бормочет под нос «ваше дело» и возвращается к перечислению кафешек, где бы они могли перекусить.

***

Проблемы были. Они лились как из рога изобилия. Чимин всю свою жизнь был в отношениях только с омегами. Юнги же не был ни с кем. Эта не та часть, о которой стоило переживать, но иной вариант старший не рассматривал. Он постоянно думал, анализировал, вычитывал, переспрашивал у друзей и не боялся поднапрячь Чимина. И тот относился ко всему с понимаем, если бы не одно но. Альфья сущность не давала брать другому вверх. Каждый из них пытался показать, что сильнее, влиятельнее и имеет право занимать главенство в их зарождающихся отношениях. Огонь разгорался до таких размеров, что по итогу они могли наброситься друг на друга, оставляя синяки, порезы и метки. Каждому было важно обозначить, что этот человек его. Феромон не мог долго продержаться под дермой даже если кому-то удавалось завалить другого, зафиксировать и впиться клыками в железу, упиваясь властью. Максимум день. Чтобы по его истечению все начиналось по новой. — Чимин, ты в порядке? — с беспокойством интересуется Чонгук, замечая синюю шею друга. — Никогда не чувствовал себя настолько живым, — честно признается тот. Отныне ему был дан полный доступ к телу и душе старшего. Чимин упивался этим, возносился до самых небес из-за жгучих чувств и бесконечной борьбы. Начиная от поцелуев, когда их губы мягко соприкасались с намерением подарить любовь и нежность, чтобы через момент поддаться инстинктам и завладеть. Схватка за первенство, за то, чтобы проникнуть в чужой рот ввелась с рыками, дрожью в мышцах и чрезмерным количеством слюней. Словно павлины, они выпускали свои феромоны и смешивали их на одежде. Языки сталкивались, ласкали друг друга. В попытке завлечь в чужой рот, они подолгу игрались в догонялки, дразнясь, прежде чем поймать чужой язык губами и затянуть, создавая вакуум. Юнги любил, когда ему щекотали небо, а Чимин не мог устоять перед прелюдией в самом начале, когда кончики соприкасались, будто случайно, игриво. — Хен, ты ведь не собираешься сделать глупость? — однажды интересуется Хосок, а Юнги не знает, что и ответить. Он ведь уже ее сделал. Когда случается их первый раз, то дело чуть не заканчивается больницей. Подавить инстинкты удается с трудом. И как бы смешно изначально не начинался процесс, когда Юнги, неуклюже и со страхом сделать что-то не так, ласкал Чимина, с постоянными вопросами приятно ли ему и как чувствует его альфа, дело так не закончилось. Восхищение, трепет, вот что чувствовал младший, когда Юнги касался, смотрел и целовал. Проводил руками по грудной клетке, с силой вжимая подушечки с ногтями, втягивал и игрался с сосками, массировал бедра. Мял, рычал в них, ставил все больше и больше укусов. И: — Я попробую, — Чимин прерывисто застонал, кивая и давая свое согласие. Юнги, поцелуями бабочками передвигался к паху альфы, пока умилительно не чмокнул наливающую красную головку с предэякулятом. Взял член в руку, проводя пару раз на пробу, чтобы после набрать нужный темп и перейти к ласке яичек. Размашисто языком провел по мошонке и остановился у ещё не набухшего узла, засасывая чувствительную тонкую кожицу. А после продолжил путь дальше, вбирая на пробу, не стараясь принять даже половины длины. Смотря на это действо, удобно расположившись на подушках, Чимин неожиданно выпускает феромоны с подчинением и зарывается в жестковатые волосы руками, чтобы сжать у корней, и толкнуть чуть глубже. Юнги давится, но покорно подчиняется, замирая в попытке подавить рвотный рефлекс, но не прекращая двигать рукой. — Вот так вот, молодец, — улыбается Чимин, смотря на слезящиеся темные глаза альфы. Внутри рокочет приятное осознание власти, а горячий влажный рот с обернутым языком вокруг его члена размаривает. В голову приходит идея и для ее осуществления, он ласково гладит Юнги пару раз по макушке. — Давай ты так побудешь подольше, хени. Согреешь член своего альфы. На что тот ожидаемо рычит, порываясь встать, но Чимин с силой давит обратно, выпуская все больше феромонов. Юнги соглашается. Несмотря на то, что из-за отсутствия практики челюсть уже начинает ныть, рвотный позывы продолжают периодически накатывать, пока он пытается понять как расслабить горло, да и в целом положение не очень удобное. Не противится, пока Чимин блаженно смотрит на всю эту картину и иногда легонько двигает бедрами вверх, будто ему самому невтерпеж. — Спасибо, хени, — наконец-то дает команду младший. Юнги с блаженством приподнимается, смыкает челюсти, и Чимин уже тянет руки, чтобы схватить альфу под подмышки и дернуть на себя, как тот резко ныряет вниз, чтобы провести горячим языком от яиц до сжатых половинок чиминовой задницы. Нет ничего удивительного в том, что Юнги за это получает пяткой в глаз. Инстинкты.

***

Полную мощь слов Намджуна Чимин осознал лишь спустя полгода отношений. Когда Юнги начал не скрываться, а говорить о своих мыслях, состоянии более открыто и постоянно. Правда, вечно извинялся и в конечном итоге пытался увильнуть, говоря «все не важно», «не имеет значение», «наплевать». Чимину наплевать не было и он купался в осознании, что нужен. Что за него цепляются, что такой сладкий человек, полный горечи внутри, только его. Они могли часами говорить ни о чем, о настоящей свободе и о том, что ее не существует. Размышлять о смерти, истинности и обо всех человеческих грехах. Вдвоем, против всего мира, вооруженные своим мнением и взглядом. Проклиная политкорректность, терпимость, толерантность. Сбрасывали накопившуюся злобу на жизнь, без зазрения совести проклиная людей, поливая их говном, а потом тихо хихикали друг другу в плечо, перед тем как надеть маску современного человека. Сколько бы не расти и не развивайся, не варись в котле абсолютного всепрощения и принятия, иногда, идя по улице, промелькнет мысль «как же я, блять, это все ненавижу». Чимин говорит, что это просто стоит в себе проработать. Обыкновенная валидация. Отныне, прежде, чем винить и корить себя, Юнги вздыхает поглубже и признает эту мысль. Не бежит, сломя голову, а соглашается. Гонясь за принятием других людей, первоначально стоит подумать, а не принять ли сначала себя. Таким, каким есть. Таким, каким его любит Чимин. Поломанного, порой апатичного, без какого-либо желания жить. Иногда без стремлений. С пустой оболочкой. Почему-то отныне Юнги хочется стараться, чтобы соответствовать человеку, которого он любит.

***

Основной причиной почему их приняли без вопросов и попыток заставить одуматься, был Тэхен. Альфа с богатым опытом в отношениях разного рода. Юнги часто отзывался о нем с теплотой и заботой, восхищаясь его стремлением познать мир и себя, не боясь какого-либо осуждения. Хоть иногда старший ворчал, что-то говорил себе под нос, но при очередном болезненном расставании младшего, первый протягивал руки для объятий. Порой, за это Тэхена Чимин не любил. — Именно про это я и говорил, — многозначительно кивает Тэхен. — Альфы слишком территориальны друг для друга. Если хен сам по себе аморфный в плане собничества, но вот его альфа… Да и ты сам. Честно, не ожидал, что ты будешь таким помешанным. Чимин согласно поджимает губы, принимаясь лелеять и гордиться от силы своей любви. Тэхен точно подметил. Он помешанный. — Разве это нормально? — возникает Чонгук. Он неуверенно смотрит на друзей, а после смущенно начинает оправдываться. — Я не говорю, что это плохо, но не будет ли лучше, если вы расстанетесь? Альфа шокировано замирает, получая в спину ругательства от людей, выходящих из состава. Тэхен дергает его, говоря, что это их станция, но Чимин продолжает недоуменно смотрит на Чонгука. — Нет, не будет, — говорит он жестко перед тем как выйти в холл метро.

***

Юнги спал. Умилительно заснул на диване, свернувшись в клубок. Подогнул под себя ноги, скрутил пальцы, руки скрестил и ладони спрятал под подмышки. Как маленький котенок, бери в руки и воруй у мамы пока никто не видит. Чимин сел перед ним на пол, стараясь вести себя как можно тише, чтобы не разбудить альфу. Тот тихо посапывал и выглядел таким расслаблен, будто и не было вчерашнего срыва и невыносимого желания покончить со страданиями. Намджун говорил о том, что боль Юнги, его навязчивые мысли и борьба против мира, а иногда против самого себя, могут задеть и Чимина, погубив в нем нечто живое. Только все случилось наоборот. Не груз ответственности и чужие слова, а признание его пары, захлебывающейся кровью от так и не зашивших ран, убивал в нем здравую часть. — Всем плевать, — упрямо говорил Юнги. — И тебе тоже! Не сейчас, так потом. Сначала все говорят, что будут рядом, а потом просят заткнуться, выйти из этого состояния, перестать так думать и начать видеть что-то хорошее в мире, но в этом ебанном мире нет ничего хорошего! Чимин долго пытался его переубедить, пытался подобраться поближе, чтобы заключить в крепкие объятья и не отпускать. Юнги не давал этого сделать. — Когда-то и ты скажешь «хватит»! Ты будешь обвинять меня в том, что я такой, что мне больно каждую ебанную секунду, — Юнги давится воздухом, захлебывается от водопада льющихся слов, и бросает окончательное надтреснутое: — но я ничего не могу с этим поделать. Старший альфа уставал от их темпа отношений, он уставал от своего существования и внутренней пустоты, которая на самом деле ею не являлась. Это было обманчивое ощущение дыры в сердце, с той лишь поправкой, что она ныла и горела по краям. Каждый день Юнги сражался с внутренней темнотой, инстинктами, которые только и твердили, что все неправильно и надо показать, кто из них главнее. Особенно сильно это проявлялось во время секса, когда феромоны кружили голову, а животная часть брала вверх. Если Чимин был принимающим, то он был обязан после пометить другого, впиваясь увеличивающимися клыками в пахучую железу, оставляя синяки, а после грубыми и абсолютно неласковыми движениями втирать свою сперму в кожу. Юнги жаловался на запах и стянутость, но альфе Чимина было плевать. Он рычал и ругался, если тот собирался уйти в душ и смыть следы, а они обязаны были побыть на теле хотя бы несколько часов. Если же Чимин вдалбливал Юнги в кровать, полностью накрывая собой и впиваясь зубами в загривок, то старший после этого требовал, чтобы тот в следующий раз поработал его грелкой для члена. После этого челюсть и собственное эго альфы неимоверно болели. Но Юнги уже не мог сбежать от этих отношений и он явно не осознавал, что Чимин тоже. Вчера, в очередной запале он пообещал, что убьет себя, если Чимин уйдет, бросит его. Точка достигнула своего максимума. Младший добился того, чего хотел. Смотря в умиротворенное лицо, нежно целуя в нос, Чимин аккуратно гладит чужую щеку, испытывая внутри себя такую гамму чувств, столько сил, энергии, любви и обожания, что единственные слова, которые могут описать это как нельзя правильно, были «я убью тебя». За маленький нос, красивую улыбку, пленительные глаза, за смех, из-за которого сотрясается все тело, за размышления о высоком и идиотском. За самого себя. Чимин нежно целует за ухом, тихо посмеиваясь из-за дрогнувшего альфы под ним, и зарывается носом в волосы, с удовольствием вздыхая запах леса. Только его.

***

Когда они выходят из театра, на улице валит снег, а где-то вдалеке играет веселая новогодняя песня. Юнги подслеповато щурится в темноту, пока Чимин, вцепившись в плечо, уводит свою пару в сторону метро. — Тебе понравилось? — Впервые в жизни я уснул три раза за фильм и ничего не пропустил, — честно высказывается Юнги, за что получает игривый тычок под бок. — Ну что? Это правда. — Ты не ценитель. — Хочешь поговорить о смысле? Чимин смущенно прочищает горло, мямлит себе под нос, что у каждого он своей, но можно прямо сейчас, вдвоем, найти его. — То есть ты не знаешь? — Да послушай, у Вонга Карвай все не так просто! — Начнем с названия, любовным настроением там, если честно, даже не пахнет. — Хен! — Зато лапши захотелось, да? — Боже, — устало шепчет Чимин, сдаваясь. Каждый раз Юнги со стонами и нытьем соглашается пойти посмотреть старый артхаус и всегда это заканчивается по одному и тому же сценарию: поцелуями на диване в гостиной и аниме на фоне. Их маленькое уютное пространство, которое они выцепляют по кусочкам, лишь бы не сойти с ума от альефьей сущности и противостояния. Это сложно. Это тяжело. Но проблема состоит в том, что для них уже сложнее по отдельности. Они зависимы друг от друга и эта та константа, которая их полностью удовлетворяет. До безумия.