Больше, чем кажется

— Мы вернулись, надевайте трусишки, — кричит Максим с порога. — Как бы об ваши утром на лестнице не споткнуться, а то перед соседями неудобно получится, — отзывается голос очень похожий на его собственный, но все же более хриплый и грубый. — Ну, Игорь, — обрывает его Серёжа, который пытается звучать неодобрительно. — Что Игорь? Ему можно шутить, а мне нельзя? На кухне слышится возня и смех Серёжи. — Может, поедем переночуем где-нибудь, а утром в столицу? Если ты хочешь конечно. Максим проявляет небывалую для него чуткость и внимательно вглядывается в лицо Дениса. Но тот неожиданно хмурится от мысли о столь желанном недавно отъезде. — Может, останемся? — неуверенно, но честно предлагает Денис. Даром, что оба все равно продолжают топтаться в коридоре, словно не решаясь вторгнуться на чужую территорию. — Только не говори, что уламываешь Максима на отель. Серёжа возникает в дверях встрепанным и помятым призраком чрезмерного гостеприимства. — Нет, совсем нет, наоборот, — спешно отпирается Максим. — Смотрите у меня, — Игорь грозит им пальцем из-за Серёжиного плеча. И Денис внезапно думает о том, что Игорь, пожалуй, ему нравится. И даже младший брат рядом с ним не вызывает такого уж острого отторжения. *** Денис уже стягивает футболку, когда у него над ухом раздается заговорщический шепот: — Вы уж поаккуратнее, ладно? А то кровать старая. На ней ещё наш дед богу душу отпустил. Старший Титов изо всех сил старается сделать вид, что не шуганулся и не смутился странной просьбе, которую Игорь почему-то решил адресовать именно ему, а не собственному брату. Очевидно они с Максимом оба загадочные на всю голову. *** Половину ночи Денис доблестно, но безуспешно ворочается в тесном пространстве между стеной и Максимом, которое отвоевал, отбившись от приторно-жарких поцелуев и уговоров последнего. Заснуть не получается даже под соседствующее мерное и глубокое дыхание — ложиться в общепринятое время суток он много лет как отвык, а расстояние между горячей спиной Максима и холодным бетоном стены словно бы уменьшается с каждым беспокойным ёрзаньем. Наконец он сдается и аккуратно выбирается из кровати, лезет за телефоном в джинсы, стараясь не брякнуть лишний раз пряжкой и, предвкушая сотню пропущенных и две сотни сообщений, решает устроиться на кухне, чтобы точно никому не помешать. Пробираясь через гостиную, он невольно натыкается взглядом на спящего Игоря и ловит себя на мысли, что легко мог бы перепутать того с Максимом, если бы не был уверен на сто процентов кто из них кто, потому как спят они до жуткого идентично — не отличить. Второе место на разложенном диване предсказуемо пустует, сорвавшаяся перспектива спокойного пребывания в одиночестве почему-то не расстраивает, и на кухню он вторгается уже чуть менее осторожно. — Ты не спишь. — Ты тоже, — Серёжа совсем не выглядит удивлённым. — Привык работать ночью — И я, — кивает Серёжа, вразрез словам закрывая крышку ноута. Денис подмечает это, но все равно спрашивает: — Не помешаю? — Нет, я уже закончил. Сделать тебе чай? — Что-то не хочется, — отказывается Денис, но тут же жалеет, потому что чай — это потенциальная тема для разговора, которую было бы неплохо найти, а ничего получше в голову пока не приходит. Он совершает над собой усилие, лишаясь последней возможности отгородиться от взаимодействия, и откладывает телефон, рассудив, что всё суперважное дождется утра. По-хорошему ему бы уйти к Максиму под теплый бок, подальше от разочарования неслучившейся задушевной беседы, с желанием или нежеланием принять участие в которой он так и не определился, но что-то упрямо мешает, прижимает к месту. — Как у вас с Максимом? — вдруг спрашивает Серёжа, и Денис впервые в жизни почти готов благодарить его за то, что он сует веснушчатый нос не в свое дело. — Нормально, вроде. Просто не поняли друг друга. — Бывает, — тянет Серёжа, раскачиваясь на стуле, а потом без объявления войны выдает, — любишь его? — Вот ещё, — фыркает Денис, зная, что круглые, испуганные глаза выдадут. И брат не дурак, заметит. — А ты своего мента? — Люблю, — прямо и просто отвечает Серёжа. Денис даже дар речи теряет, смотрит с недоверчивым прищуром, а потом вздыхает разочаровано, неоправданно обидно. — Это очень глупо, Серёг. Любить можно только себя, ну и ещё семью до кучи. — Так мама говорила. — О том и речь. — Игорь — семья. — Да, восемь раз. До ближайшей пышной юбки. Думаешь, я таких, как он, раньше не видел? На самом деле Денис брякает первое, что приходит в голову, от растерянности и просто потому, что всегда так делает. Но жалеет сразу и искренне. Не то чтобы он собирается устроить очередной скандал или протолкнуть свою глубинную истину. Тут уж скорее срабатывает привычно-упрямое — или терпи, или проваливай. — Ты его не знаешь, Денис. Ты и меня не знаешь, и себя тоже. Ты же никогда в людях не разбирался, да и не стремился особо. От того тебе и больно все время, — Серёжа не выглядит разгневанным или обиженным, но Денису отчаянно хочется верить, что слова эти сказаны в злом запале. Только лицо брата, бесстрастное и пустое, не позволяет и этой ничтожной малости. — Вау. Ты у нас теперь не только программер от бога, но и психолог заебатый, — присвистывает старший Титов в притворном восхищении, ощущая тщетность попытки отделаться от ноющего чувства, свидетельствующего о стопроцентном попадании брата в цель. — Серёженька во всем лучший, куда ни плюнь, а похвалить опять некому. Мама же не... — Сколько можно? — резко обрывает его брат. — Сколько нужно. — Я правда не понимаю причину твоей агрессии. Тебя никто никогда не прогонял и не отталкивал, ты сам решил, что тебе не рады, а потом внезапно бросил все и уехал в другой город. Почти не появлялся последние пять лет. Ты отстранился от мамы, закрылся от меня, и я, если честно, давно перестал улавливать, что происходит в твоей голове, Денис, — в его глазах и тоне так много искренней, неподдельной растерянности, что старшему Титову впору зажмуриться и зажать уши, потому что эмоции брата вообще не вписываются в его картину мировосприятия, но вместо этого он выпаливает горячное: — Ты должен быть благодарен за это! — Денис изо всех сил балансирует на пересечении шёпота и крика, едва контролируя собственный голос, — А еще за то, что я не мешал вашей утопично-совершенной семье. Только вот ты все равно не смог ее сберечь. Блять. Дениса физически тошнит от того, что он проговаривает это и от осознания того, что он это проговаривает. Он замирает всем телом и задерживает дыхание. Было бы здорово, если бы Серёжа двинул ему, потому что Денис знает, что нарывается и объективно заслуживает. Но Серёжа не двигается. Вообще. Весь. Даже не моргает. Смотрит на свои сложенные на столе ладони и молчит. Со стороны они могли бы напомнить почетных жителей дома восковых фигур. — Хорошо. — Что же тут хорошего? — запальчиво переспрашивает Денис, пребывая в тревожном ожидании закономерной оплеухи или грубого ответа в стиле «повзрослей уже, сколько можно быть таким жалким?», а лучше бодрящего коктейля из первого и второго. Он сам так бы и поступил. Но Сережа опять отличается слишком значительно, представляясь его собственной более совершенной версией. Почему-то не раздражает. Но точно должно. — Хорошо, что ты наконец признался, что винишь меня. Теперь я хотя бы смогу оправдаться, ведь я сделал для нее все, что мог, — в его голосе нет агрессии или вызова, лишь бесконечное смирение и горечь. Дениса пробирает до костей, и он поспешно обрывает то, что совсем не хочет слышать, и то, что вообще-то должен говорить сам. — Не нужно, я знаю. Я... — Мама была очень благодарна за твою помощь, просто не знала как сказать. Без твоих денег она не продержалась бы так долго. Мы не были безупречными сыновьями, и братьями безупречными не были тоже, но разве теперь что-то из этого важно? Ответа не намечается, зато в полутемной тишине мигают неоном обрывки запоздалого, бессмысленного раскаяния: сделал недостаточно, бросил, не справился, предал. Становится до смешного легко и больно. И, скорее всего, сразу обоим. — Нахуй, — наконец подаёт голос Денис и неосторожно вскакивает со стула, чуть не опрокинув его, уверенный, что дошел до точки в эмоциональных ресурсах. Но по обыкновению робкий и нетактильный Серёжа хватает его за запястье. И Денису совсем некстати вспоминается, как он точно также крепко держал его за руку выше вечно мокрой ладошки, забирая из детского сада, паралельно нашаривая молочную карамельку по глубоким карманам. А теперь, спустя почти два десятка лет, они сидят здесь, на этой непрезентабельной чужой кухоньке. Теперь Серёжа уверенный и сильный, а Денис... Денис хочет неиронично завыть, а лучше просто раствориться в собственной критической, тошнотворной неправильности, исчезнуть под шквалом совершённых ошибок. — Не затрахался бегать? — Ты не поверишь, — удивительно честно отвечает Денис. — Поверю, ты только сядь. — Ты бы заканчивал с силовиками водиться, — роняет старший Титов недовольно, но устраивается обратно. Прежний Серёжа начал бы суетиться и судорожно извиняться, а этот спокойный совсем, до страшного. Словно бы целый. Снова в контраст готовому рассыпаться по столешнице Денису. — Хочешь что-то расскажу? — Смотря что. — Как мы с Игорем познакомились. — Я думал, что ты назло мне с ним замутил. — А я думал, что мы все выяснили, — Серёжа страдальчески закатывает глаза. Дениса отпускает. Ощущения напоминают откат после сдачи финального экзамена. Который сам же и устроил, кстати говоря. — Ладно, хер с тобой, — вымотанно, но уже вполне миролюбиво, заключает Денис, — так и быть, выкладывай свою лав стори, но знай, мне не то чтобы прям интересно. Пальцы Серёжи на секунду замирают на его запястье, но вместо того, чтобы разжаться и оставить за собой досадное ощущение закончившегося касания, принимаются поглаживать вдоль яркой линии вен. Что-то абсолютно точно меняется. Денис не знает, что именно, но позволяет себе это чувствовать. До утра остаётся чуть больше трёх часов. Но утро всегда было для них обоих довольно незначительным, эфемерным понятием. *** Денис начинает формулировать сразу, как только его оставляют в относительном покое и перестают ожидать активного взаимодействия. Пустота, образовавшаяся где-то внутри без четкой дислокации в голове, не помогает, но и впервые мешает не слишком явно. Только четкое намерение не желает складываться и оформляться во что-то более вербальное. По итогу, вдоволь налюбовавшись не по-семейному идеальной картиной прощания четы Громов-Разумовских, при этом полностью не вкурив нахрена никуда неуезжающий Игорь обжимается сразу с Максимом и Серёжей, Денис сдается, осознав, что так и не собрал свой гениальный мозг в кучу. Поэтому, обмерев у самого порога, он вываливает сразу на Серёжу и Игоря, но преимущественно всё-таки на Серёжу, что-то неопределенное и, судя по внутренним подсказкам, представляющееся шагом в бездну. — Значит, скоро снова увидимся? Если ты, конечно, собираешься в Москву. Денису хочется самому у себя спросить пресловутое: «Чего?». Хорошо, что возможности не выпадает. Хорошо, что Максим вовлекается в ситуацию, обрушиваясь на Игоря бесконечными смешками-тычками-похлопываниями. Весьма охотно к вящему стыду старшего Титова. — В ближайший месяц все плотно, — качает головой Серёжа, но добавляет прежде, чем Денис успевает откусить себе язык под корень, — может, ты ещё к нам выберешься? И старшему Титову бы вспылить, мол, сам занятой человек, тоже как проклятый ебётся круглыми сутками, но Серёжа так проникновенно заглядывает в глаза и аж всем корпусом подаётся вперёд. Ещё и это его дурацкое обличительно-персонализированное «ты». Мог бы ведь к ним обоим с неловко маячащим на периферии Максимом обратиться, но не стал. И Денис тоже не станет. — А ты борщ сваришь? — Хоть две кастрюли, — сияет улыбкой Серёжа и крепко обнимает его, впервые за черт знает сколько лет. Денис бессильно тычется носом в его острое плечо и вдыхает так глубоко, что коматозники на ИВЛ могли бы позавидовать.